Долго не мог я уйти с фабрики первичного дробления. Тяжелые стальные плиты ходят, мощно надавливают на мраморные глыбы, хрупают их, будто капустные кочерыжки, а они брызжут искрой. Неостановимый камнепад грохочет, крошится, снова и снова испускает звездчатые искры, и они неохотно, медленно, словно бы тлея, гаснут в темном стальном кошельке.
Байкальск. Города не будет.
Подтопы, землетрясения и провалы.
Документы, ошибка или преступление?
Байкальск — будущий город возле целлюлозного завода. Расчудесное это место! Упоительно-чистый, «курортный» воздух, солнце, захлестывающее площадку, зеленые отроги Хамар-Дабана и Байкал с водой без единой соринки и освежающим пресным запахом.
Вот она, эта самая площадка, что вызвала такие споры между учеными и проектировщиками. Первые говорят, что выбрана она глубоко ошибочно, вторые утверждают, будто лучшей нет на Байкале. Неужели и те и другие правы?
Однако на площадку — завтра, а сегодня вечером мне хотелось посидеть у Байкала. Когда я, устроившись в гостинице, снова вышел на берег, море потемнело и начало взревывать от ветров, что сшибались неподалеку, под берегом. Волны становились все накатнее, круче, стремительнее, был хорошо виден их резко очерченный бойцовый профиль. Они бы обрушивались на береговой камень, но навстречу им рвал с Хамар-Дабана бешеный ветер. Он срезал верхушки волн и поднимал в воздух; реяли белые гривы, и чудилось, будто некие подводные кони пытаются на полном скаку вбежать на берег, но вдруг становятся невидимыми и сюда доносится только их вязкое топотанье по воде и песку, грохот камней под копытами, ржанье и визг — ожившая древняя сказка…
Ну ладно, сказка сказкой, а строителям, видать, придется мощными ряжами защищать заводские причалы — под такими ветрами балансы начнут шабаши устраивать почище, чем в Бугульдейке. Море всю ночь ревело. Серчает Байкал, что ли?
В поселке несколько сот деревянных домиков, а неподалеку, в редком прибрежном лесочке, началось строительство постоянного города. Однако оно не будет закончено. Подведено под крышу десятка полтора трехэтажных кирпичных зданий, но сейчас там мерзость запустения. Дело в том, что грунты тут оказались слабыми и дома повело. Я с горечью разглядывал безобразные трещины в стенах, косые оконные проемы, густой бурьян вокруг и думал о том, сколько же труда и средств зря загроблено здесь. Плакали также и немалые денежки, вложенные в промышленную площадку, — и ее пришлось переносить от берега. Как, почему это получилось?
Народ тут говорит разное. Вот суждения, которые мне довелось услышать в Байкальске:
— Не могу работать, уеду! Почему неправильно все делается? Место не то выбрали, главное…
— А мне все равно, где работать, лишь бы заработок был хороший.
— Грунты ненадежные — мы строим, а нас топит. И еще, рассказывают, землетрясения бывают.
— А я уже жилье получил, но семью погожу перевозить: чует мое сердце, что закроют эту стройку. Я построил немало на своем веку, чувствую…
На строительство Селенгинского завода я не поехал.
Вернулся в Иркутск, чтобы выяснить, как это все началось, почему специалисты выбрали именно эти площадки, какие были экономические и технические обоснования такого крупного строительства.
Сижу, ворошу кипы документов, и меня не покидает ощущение, что я листаю какой-то необычный авантюрный роман. Вот что, например, говорится в технико-экономической переписке о заводе, что строится в дельте Селенги:
«В 1957 году без достаточного технического обоснования на реке Селенге было начато строительство завода вискозной целлюлозы производственной мощностью 100 тысяч тонн в год. Оно ведется не в результате необходимых технико-экономических расчетов, а явилось следствием сложившихся конъюнктурных условий. В Восточной Сибири имеются более благоприятные точки для первоочередного строительства целлюлозно-картонных предприятии, как по наличию нереализуемой в настоящее время дровяной древесины и условий ее поставки, так и по снабжению предприятий топливом, наличию транспортных связей и пр.».
Эту написанную, правда, «дровяным» языком, но очень важную бумагу я показал одному из инженеров Сибгипробума.
— А здесь все конъюнктура, — подтвердил он. — Ни геологи, ни гидрологи почв не изучили, а начали строить. Зыбучие пески тут, плывуны оказались, грунтовые воды подступают. Я бы тоже перенес строительство в другое место.
Где-то в самом начале этого очерка я написал, что в жизни Байкала, наверно, все определилось и устоялось — так он стар. Как же я ошибся! Берега моря, как выяснилось, да и дно его тоже ни на секунду не успокаиваются. Опускания берегов особенно опасны. Дважды отодвигалось к горам селение Усть-Баргузин, совсем был затоплен Нижнеангарск. Но, может быть, площадки, на которых строятся заводы, выбраны на участках берега, где опусканий не наблюдается?
Много лет безвыездно прожил на Байкале знаменитый наш озеровед Глеб Юрьевич Верещагин, и никто лучше его не знал славного сибирского моря. Не изучал ли он и динамику байкальских берегов? Раскрываю книгу Верещагина «Байкал», читаю:
«Особенно ярко проявляются опускания берегов Байкала в местах, где котловина продолжается за пределами его берегов, как, например, к западу от участка между Култуком и Слюдянкой… В дельте Селенги опускания местности выражаются в том, что происходит постепенное заболачивание лугов дельты и превращение в болото некогда бывших сухими покосов и даже полей».
Не противоречат ли, однако, этим выводам большого ученого новейшие данные о грунтах, на которых строятся заводы? Подтоп Байкальска говорит сам за себя.
А вот что пишет Госстрой СССР о селенгинской стройке:
«Площадка располагается на слабых грунтах с высоким уровнем грунтовых вод. В связи с этим предлагается замена трехметровой толщи слабых грунтов основания и подсыпка грунта на высоту до двух метров для обеспечения незатопляемости территории».
Выходит, что борьба с грунтовыми водами удорожит строительство и может осложнить эксплуатацию предприятий. Нельзя также не учитывать возможность катастрофы, хоть она и маловероятна. Г. Ю. Верещагин пишет об опускании части берега и образовании залива Провал. Тогда исчезла под водой северная часть дельты Селенги, так называемая Цаганская степь, со всеми бурятскими улусами, сенокосами и другими угодьями обшей площадью в двести квадратных километров. Этому предшествовало сильное землетрясение; земля вздулась буграми, из широких трещин выбрасывались песок, глина и вода. Потом, по рассказам очевидцев, стеной пришла волна.
Да, берега Байкала неспокойны. Где-то глубоко под морской чашей затаились не познанные пока силы и время от времени грубо встряхивают Байкал и окружающие его хребты. Каждый, кто бывал в Иркутске, обратил, наверно, внимание на то, что иркутяне высоких зданий не строят — сейсмичная зона. Но землетрясения, может быть, так редки, что не стоит о них говорить? Ведь залив Провал образовался сто лет назад, с тех пор ничего подобного не было. Может, хоть Байкальский завод строится в спокойной зоне?
Вот последние опубликованные данные Восточно-Сибирского геологического института о сейсмичности района Байкала:
«В районе Байкальского озера 29 августа 1959 года произошло землетрясение силой девять баллов и 22 октября 1961 года землетрясение силой восемь баллов. За время с 29 августа по 1 мая 1960 года произошло 1225 последующих толчков разной силы, включая толчки силой в шесть-семь баллов. С августа 1958 по сентябрь 1960 года сейсмическими станциями зарегистрировано 723 слабых землетрясения. Активные линии разлома земной коры, выходящие на поверхность, непосредственно окаймляют площадку строительства Байкальского целлюлозного завода на реке Солзан».
Какой же отсюда вывод? В официальном документе, который я уже цитировал, руководители Госстроя пишут:
«Детальное микросейсморайонирование площадки Байкальского целлюлозного завода показало, что эта площадка должна быть отнесена к зоне возможных землетрясений в десять баллов», что существует вероятность «возникновения непосредственно в районе строительства эпицентральной зоны с возможной силой землетрясения в одиннадцать баллов».
