Кедровые леса, закрывающие горы Южной Сибири, охраняют истоки главных сибирских рек, регулируют водный и климатический режимы огромных пространств. Живая кедровая тайга — неисчерпаемый источник пищевого и технического сырья — со временем станет для сибиряков зоной спорта, лечения и отдыха. В эти леса поедут, да и сейчас уже едут ученые и художники, композиторы и государственные деятели, рабочие и писатели. И я верю, что сибирский кедр вечно будет помогать человеку освежать чувства и оттачивать разум…
Послесловие
Со времени путешествия, о котором я рассказал, в Кедрограде произошло много событий, немало волнений и бед пережили мои друзья.
Самое трудное выпало Виталию Парфенову, и я перепечатаю здесь одно место из своей статьи в «Литературной газете»:
«На днях в институте хирургии имени А. В. Вишневского сделали тяжелую операцию моему побратиму Виталию Парфенову. Месяц назад я вывез его из горноалтайской тайги, где молодежь создает принципиально новое, комплексное лесное предприятие. Правительство специальным распоряжением выделило ребятам территорию, но у них были недруги, которые хотели пустить в распил ценные массивы золотой кедровой тайги. Они сбросили над живым лесом сто тонн дуста, и Виталий по глубоким сырым снегам, по бешеным весенним речкам прошел за неделю двести с лишним километров, чтобы добиться наказания виновников этой авантюры, — ведь дуст потравил полезных птиц, боровую дичь, пушного зверя. Тогда у Виталия чулком, вместе с сапогами, снялась кожа, деформировались вены. Все минуло, в Кедрограде сейчас живет 900 человек, хозяйство крепнет, набирает сил, только с ногами у Виталия беда. И нельзя было, как он считал, ему уехать тогда, бросить дело. Чтобы главный инженер не убегал на лесосеки или в питомники, друзья уносили из его дома все брюки, и он неделями руководил хозяйством, лежа в постели. Однажды, поправившись, он трое суток тушил горящую тайгу и потом снова слег.
А год назад, когда из-за метелей не мог прилететь на вертолете хирург, Виталий заперся, прокалил на спиртовке опасную бритву, взрезал себе тромбы. Но вот навалилось. Ноги изменили цвет, температура — 40,2, пульс — 120. Тогда в Виталия впрыснули почти весь запас кедроградских антибиотиков. Сейчас жизнь друга в безопасности, и ноги целы, и он скоро отправится назад в тайгу, — этот живой парень из легенды, герой ненаписанной поэмы…»
Позже я снова побывал в Кедрограде, это была моя седьмая поездка туда, в действительную жизнь. Ребятам по-прежнему было трудно — не хватало техники, запасных частей, до конца преданных идее специалистов, времени. Не все еще местные руководители верили в хозяйство, требовали от него выполнения большого производственного плана, а опытные работы старались навалить сверх всего, в расчете на энтузиазм людей. Ребята крепились, но всему на свете приходит конец, даже энтузиазму.
Тогда их вынудили рубить кедр в размерах, противоречащих идее Кедрограда, и поневоле думаешь иногда, что трудности эти создаются лесозаготовителями нарочно — чтоб скомпрометировать дело и окончательно развязать себе руки в кедровой тайге.
Новое государственное предприятие стало рентабельным. В те годы от реализации леса, ореха, пушнины, живицы, маральих пантов, пихтового масла оно получило около миллиона старых рублей прибыли. Виталий Парфенов, на котором там многое, если не все, держалось, за создание комплексного лесного предприятия был награжден Почетной грамотой Алтайского крайкома КПСС.
Итак, новый способ хозяйствования в сибирских кедровых лесах был найден, закреплен практикой. Значит, мечта осуществилась? И недаром было все это — споры, муки, борьба с рутинерами, бесконечные заседания и совещания, коллективный гражданский подвиг группы молодых инженеров? Да! И теперь бы такие комплексные предприятия организовать по всей кедровой тайге, хотя б для начала десяточек на Сибирь, — однако ничего пока не слышно и не видно…
В ту поездку позволил себе недельку отдохнуть у Николая Павловича Смирнова. В его жизни произошло большое событие: он безвозмездно передал кедроградцам плоды своего сорокалетнего труда — прекрасно возделанный сад и питомник фруктовых деревьев. Ребята закладывали на теплых террасах Телецкого озера новые сады, их было уже почти сто гектаров. И еще одна, уже горькая новость. Решением Главлесхоза РСФСР уйменские кедрачи были отданы в рубку лесозаготовителям — ах как пожалеют все об этом!
А кедроградскую территорию увеличили в четыре раза, вместе с акваторией озера у них стало почти полтора миллиона гектаров. Здесь ребята затеяли хозяйственный комплекс, состоящий из четырнадцати отраслей. Столица первого в стране лесного предприятия нового типа также была перенесена из Уйменской долины на Телецкое озеро.
Перед отъездом мы с Виталием Парфеновым побывали в кедровом питомнике. Немало трудов было положено здесь, чтобы оборонить посев от птиц и грызунов, вырастить эти веселенькие, упругие грядки юных кедренышей. Тогда они, конечно, были в младенческом возрасте, однако настанет время, когда эти коренастые крепыши поднимутся на смену вырубленным и сгоревшим лесам. Их корни будут цедить влагу и держать горную почву, их почки выбросят малиновые бутоны-соцветия, их содружество заведет вокруг себя новые поколения зверья и птицы, а люди будущего добрым словом помянут тех, кто когда-то обновил и обогатил Алтай…
Такими словами закончил я много лет назад послесловие к путевому дневнику «Месяц в Кедрограде». Что же произошло за это время в хозяйстве, каковы итоги интереснейшего эксперимента? Можно твердо ответить, что идея была реализована. Хозяйство, расположенное почти в трехстах километрах от железной дороги и куда надо было завозить автотранспортом каждый гвоздь и каждый литр бензина, окрепло в какой-то период своей истории — выполняло все планы, получало устойчивые прибыли от многих отраслей, стало подлинным, рачительным хозяином этого района тайги. Его успехи были отмечены на ВДНХ дипломом первой степени, золотой, серебряной и пятью бронзовыми медалями, на основе его идеи и опыта было защищено около десяти кандидатских диссертаций. Министерство лесного хозяйства России начало создавать в кедрачах Южной Сибири еще пять предприятий подобного типа.
Не мог пожаловаться Кедроград и на невнимание общественности. Несколько раз за эти годы я выступал с его проблемами, писали о нем журналисты и ученые, а всего у нас с В. Ф. Парфеновым накопилось около двухсот разных публикаций об этом хозяйстве. Люди переводили в Кедроград личные сбережения, многочисленные отряды студентов приезжали на берег Телецкого озера помогать энтузиастам доброго отношения к природе и сами были бескорыстными энтузиастами — работали от зари до зари, не требуя, как это сейчас нередко случается со студенческими и прочими отрядами, большой мзды…
И все же столь нужное и громкое дело пошло позже, можно сказать, прахом. В этом не были виноваты кедроградцы. Местные власти, к сожалению, не поддерживали хозяйства, постепенно превращали его в обычный леспромхоз. Уйменские кедрачи — Нырна и Еланда, по которым я когда-то путешествовал, полностью вырублены заготовителями. У кедроградцев отобрали охотничьи и ореховые угодья, навалили такие планы заготовок древесины, что недоставало сил заниматься развитием комплекса. В Горном Алтае остался последний богатый кедровый массив — Пыжинская тайга, с которой читатель знаком, но и на нее давно вострят топоры.
И все же идея пока жива! Она предлагает единственный выход из сложной тревожной хозяйственной, экономической и экологической ситуации, реально сложившейся ныне в сибирских кедровниках. Половину своей сознательной жизни отдал я спасению их, надеюсь, что успею еще увидеть реализованную мечту друзей-кедроградцев, и поэтому заканчиваю забытыми стихами Александра Грина:
Мечта разыскивает путь —
Закрыты все пути
Мечта разыскивает путь —
