Я глянул вверх и ахнул — как это я не заметил раньше, что скала столь угрожающе нависла над полуостровом? Сказал:

— А я так спокойно спал! Ведь она может каждую минуту рухнуть!

— Может, — подтвердил мой собеседник.

— Почему же вы не отселитесь?

— А может, она еще тысячу лет провисит…

Мы уезжали при ясной погоде, только с запада заходили плотные облака. За ночь на гольцах выпал снег, и Алтын-Ту наградила нас на прощание незабываемым зрелищем. Наплыла на Золотую гору дождевая тучка и пролилась, закрыв ее прозрачной пеленой. Сквозь нее было видно три ярких, контрастных цвета — темная зелень тайги, золотая полоса лишайников и белая снеговая тюбетейка на вершине. Вдруг откуда-то со стороны ударили солнечные лучи, пронзили дождевую кисею и волшебно оживили краски на горе, словно освежили старую дорогую картину.

Отроги Алтын-Ту еще долго теснились в небе, будто хотели сказать какие-то недосказанные, заветные слова.

Последняя поездка. Живица.

Кедрограду быть!

Первыми в Сибири. Семена в земле.

Из Иогача мы с Виталием Парфеновым отправились в Уймень — это была последняя моя поездка по кедроградской территории. На тропу уже опустились первые листья, будто гуси прошли перед нами, оставив следы от лап, перепачканных в охре. В лесу с Виталием интересно. Любую птицу он узнает по гнезду, помету, яйцам, свисту, перу.

— Слышишь, канюк кричит: «Пить! Пить!» К дождю. Полезная птица, мышей уничтожает. А это ястреб-санитар. Вроде бы злая птица, пташек шерстит — только пух по ветру. Но забыл, в какой стране, в Норвегии кажется, выбили ястреба — и остальные птицы, друзья леса, передохли. Он выборочно ловит, больных.

— Как же он диагноз ставит?

— По полету узнает… Гляди, гляди! Ты слышал когда-нибудь, что за грибами надо лезть на дерево?

Я глянул и ахнул: на старой безвершинной березе с омертвевшими ветками — сплошное желтое покрытие, будто столб вываляли в желтой липкой пене. Мешка два опят, не меньше.

— Дожирают, — сказал Виталий.

— Чего-чего?

— Дожирают дерево. Это же самый вредный гриб — опенок. Готовить его будем…

В урочище Нижняя Часта, где год назад работал по снегу Саша Шелепов, мы осмотрели заподсоченный кедрач. Кедровая живица — прекрасный исходный продукт для получения скипидара и канифоли, применяемых при производстве лаков, камфоры, мыла, бумаги.

Виталий рассказал мне, что у них в Уймени живет знаменитый алтайский подсочник Михайлов, который разработал такой метод добычи живицы, что его карры вот уже двадцать лет дают максимальный выход смолы из стволов, а деревья нисколько не страдают.

Побывали мы и на опытных рубках. Ничего подобного нет пока нигде в Сибири. Ребята давно знали о методе костромского лесоруба Геннадия Денисова, который берет из леса древесину, не губя молодняк, не допуская перерубов. Решили попробовать у себя. Но для горных условий рекомендации Денисова не годились.

Молодые инженеры сами нашли оптимальную ширину лесосеки и волока, долго учили вальщиков строго соблюдать угол падения дерев. Сейчас остается весь пихтарник и кедровый самосев, лесосеки чистые, и по волокам не размоет овраги, выработка увеличилась, и заработки тоже. Если кто из сибиряков заинтересуется подробностями, ищите их в специальной литературе, где о методе кедроградцев не раз писал Виталий Парфенов.

И вот я снова в Уймени.

Недолго прожила тут молодежь, но как изменила она этот таежный угол! Открыты больница, детский сад, проложены по поселку тротуары, и теперь девчата могут пройтись по улице в туфельках. Я вспоминаю первый свой приезд на Алтай, когда одну женщину, завязшую по пояс в грязи, тащили веревками. Потом двое каких-то мужчин до ночи лопатили это место, чтобы спасти сапоги. Не спасли.

В поселке полно детворы, работает школа. Когда последний раз приезжали кедроградцы в Москву, купили ребятам хороший подарок — пионерское знамя, горн и барабан. Деньги — сто рублей новыми — прислал в мой адрес один московский инженер. Он пожелал, чтобы имя его осталось неизвестным, попросил так использовать его дар, чтобы юным кедроградцам жилось повеселей.

Спасибо, дорогой товарищ! Вы, как и многие другие друзья Кедрограда, доказали, что живет, не умирает в русском человеке его благородное бескорыстие, его готовность сделать доброе дело, причем так, чтобы об этом никто не узнал…

Из таких же добровольных даров собралась в Уймени библиотека, в которой сейчас более трех тысяч томов. Только С. Л. Михайленко, начальник цеха Азербайджанского трубопрокатного завода, послал четыре посылки с книгами.

В Доме лесной культуры собрана большая коллекция алтайских минералов, сотни видов насекомых, птиц, грызунов и других таежных животных, пухлые гербарии лекарственных растений. По сравнению с производственными задачами хозяйства все это кажется делом второстепенным, малозначащим, однако кедроградским коллекциям завидуют приезжающие сюда ученые, и кедроградцы планируют на базе Дома развернуть большую работу с лесниками и охотниками. А работать есть кому — здесь только с высшим и средним специальным образованием около пятидесяти человек.

Ребята построили новый клуб, организуют там веселые вечера, а у кедроградского киномеханика лучшие в Горном Алтае финансовые показатели. Молодежь живет своей жизнью — дружит, влюбляется, играет комсомольские свадьбы, а некоторые терпеливо ждут любимых, как тут говорят, «из России»…

«Что же это за очерки? — скажет мне какой-нибудь ярый любитель конфликтов в очерковой литературе. — Сплошная лакировка — никто не подрался, никто не перековался…»

Я могу только посочувствовать такому критику — драк в Кедрограде нет. Правда, начиналась заварушка, когда приехали «Енки» и одни из них пришел на новогодний вечер с ножом. Как будто медвежатников, не раз смотревших в глаза смерти, можно было запугать этой железкой! Ноженосца быстро положили на пол, и он сам отдал оружие. «Зачем ты с ножом?» — спросили его на комсомольском собрании. «Я думал, вы все тут с финками». Долго обсуждали, отправить его по морозцу в Горно-Алтайск или нет. Решили оставить.

Нет, никакой лесной идиллией в Кедрограде не пахнет! Здесь такие же, как везде, люди. Вспоминают, как один заядлый демагог и крикун тряс на собрании залатанными брюками и вопрошал, когда же начальство даст возможность зарабатывать Его спросили: «Сколько вы получаете в месяц?» — «Ну, полтораста рублей». — «А рабочие брюки сколько стоят?» — «Десять». — «Сколько у вас детей?» — «У нас их нет». — «Почему же вы ходите без штанов?»

Мой отпуск закончился. На гольцах уже выпал снег, и мимо белых вершин потянули в дальние страны журавлиные косяки. Огромная станица пролетела накануне моего отъезда. Она была так велика, что вся уйменская долина заполнилась голосами улетающих птиц, будто высоко в небе нестройно пробовали свои валторны музыканты большого оркестра. Стоя в толпе кедроградцев, я долго смотрел вслед птицам.

Когда наблюдаешь стаю журавлей, то глаз поневоле останавливается на вожаке. Он мерно и мощно машет большими крыльями и кажется крупнее остальных. Вожак лучше других знает дорогу, сам выбирает воздушные слои и первым встречает ветры. А последний журавлишка обычно машет слабо, неровно, часто, пытаясь не отстать от своих, которые не могут из-за него задержаться на своем дальнем и трудном пути… Но почему мы так плохо видим в косяке «рядовых» журавлей, которые и составляют косяк?

Я думал об этом, уезжая из Кедрограда. И решил, что напишу о своих встречах, не выбирая героев. Все они — и вожаки и «рядовые» — приехали в Прителецкую падь для того, чтобы создать культурное, прибыльное хозяйство в кедровой тайге, не уничтожая ее. Они уверены, что зерна, брошенные ими в эту землю, дадут всходы, и щедрая во всем сибирская земля сторицей возместит их труды, что возникнут скоро новые лесные предприятия, по-современному, комплексно использующие таежные дары, и кедроградцы будут рады этому вдвойне, потому что они были первыми.