…9 февраля 1942 года президент Рузвельт направил генералиссимусу Чан Кай-ши послание о готовности предоставить Китаю полумиллиардный заем. Так как вся эта сумма предназначалась на военные нужды, днем позже полковник Свенсон вылетел в ставку Чан Кай-ши как консультант и советник.

Здесь же, в Китае, в начале марта Свенсону стало известно из агентурных источников, что японцы готовят крупный десант для высадки на Батаанском полуострове. По собственной инициативе полковник в этот же день вылетел в штаб генерала Макартура, чтобы предупредить командующего о надвигающейся угрозе.

К этому времени большая часть Филиппин была уже оккупирована японцами. В руках Макартура оставался остров и крепость Коррегидор и Батаанский полуостров. Покинуть Филиппины Свенсон уже не смог. 7 апреля Макартур обещал отправить его в Вашингтон. Но тремя часами позже, забыв о нем и оставив на произвол свои: войска, генерал предпочел вылететь один. Его постыдное бегство обрекло армию: 10 апреля японцы разгромили батаанскую группу войск, взяв в плен тридцать шесть тысяч солдат и офицеров. Через месяц пала крепость Коррегидор с двенадцатитысячным гарнизоном. В числе пленных оказались генералы Уэйнрайт, Персивалл и он, Свенсон.

— Вместе с генералом Уэйнрайтом я попал в Мукден. В начале этого года меня поместили в больницу, откуда мне удалось бежать. Я добрался в Чанчунь, где знал одного из осведомителей Чан Кай-ши генерала У Дян-ин, который в свое время перешел с войсками к японцам, но оставался шпионом генералиссимуса Чан Кай-ши… Через месяц я получил документы на имя Ремера, так как знаю превосходно немецкий язык. Устно У Дян-ин передал мне, что генералиссимус согласовал вопрос с моими начальниками и мне до времени надлежит остаться в Маньчжурии. Позже я понял, что этот приказ принадлежал не разведывательному управлению Пентагона, а штабу Чан Кай-ши… У Дан-ин предупредил меня тогда: все, что он будет говорить, не его слова, а приказ моего начальника. Политика может сделать резкий поворот, предупредил он меня, а Германия и Япония лучше, чем Советская Россия. «Во вся ком случае, — сказал он мне, — нам нужно знать каждый шаг России». — Но Россия наш союзник, а не враг? — возразил я. У Дан-ин не ответил на мой вопрос и продолжал: «Нам нужно знать действительную мощь Дальневосточного фронта и каждый даже тактический шаг России. Нам нужно знать силу Квантунской армии и ее действия. От достоверности этих данных будет зависеть… ваша судьба. Кроме того, в Харбине вы должны во что бы то ни стало добиться расположения генерала Исии. Мы знаем, что вы встречались с ним, когда он был у вас в штатах. Не пытайтесь его купить или шантажировать. Исии нужно уверить, что его труды будут в безопасности только у нас: я имею в виду Америку и Китай. Напомните ему, что затеянная Тодзио война скоро кончится, а Россия останется Россией, сведения вы можете получать через адъютанта начальника японской военной миссии в Харбине Маедо…»

При таких обстоятельствах полковник Свенсон попал в Харбин.

— С Исии я встречался два раза, после большой паузы добавил Свенсон. — И имею некоторые агентурные данные…

— Видите ли, полковник, сбор агентурных данных не входит в функции военной комендатуры, — проговорил комендант. — Что вам угодно от меня, как от коменданта?

— В Японии высадился наш десант, — быстро, с окрепшей надеждой, заговорил Свенсон. — Помогите мне оставить советскую зону и разрешите добраться в Японию.

— То есть вы хотите передать «некоторые агентурные данные» не Чан Кай-ши, а в свой штаб? — с заметной иронией спросил его комендант.

— Не потому, господин генерал, — сухо возразил Свенсон, вставая в позу оскорбленного. — Я — американец!

— Работавший на Чан Кай-ши?.. Вот в этом-то я и не уверен, — в раздумье проговорил комендант.

Свенсон почувствовал легкий озноб. «Неужели я свалял дурака, что пришел к нему?» — сожалел он.

— Я не уполномочен решать вопрос о вашем выезде в Японию самостоятельно, — заключил комендант. — Сегодня в Харбин прибывает главнокомандующий войсками Дальнего Востока, я доложу о вас…

* * *

Было 10 часов утра 2 сентября 1945 года: 20-й год эры Сева — «эры света и мира».

На внешнем рейде Иокогамского порта дымила союзная морская армада. В ее составе насчитывалось до десятка линкоров, три сотни миноносцев и более мелких боевых кораблей.

Генерал Умедзу в окружении офицеров армейского командования стоял у причала и молча смотрел на слабые дымки эскадры «бесчестья».

В 1854 году с этого места так же наблюдал 13-й шогун Ийезада за кораблями «непрошенного гостя». Тогда в гавань вошел флот американского коммодора Перри и принудил императора Комеи заключить соглашение о дружественных и торговых отношениях. Но эти «дружественные» отношения уже через десять лет привели к ожесточенной бомбардировке кораблями англосаксов города. Кагосима и порта Симоносеки. С этого места японский народ в ответ неистово кричал «Долой!» — «Долой, иностранцев и иноземную культуру!»

Спустя 91 год американские атомные бомбы разрушили Нагасаки и Хиросиму.

Умедзу спокойно ожидал часа подписания акта о безоговорочной капитуляции. Рядом с ним, постукивая деревянным протезом о бетон, нетерпеливо прохаживался министр иностранных дел Сигемицу. Одряхлевшего дипломата сопровождали два секретаря. Министр и оба секретаря были одеты во все черное, траурное. Это до некоторой степени отвлекало Умедзу от тягостных мыслей.

Начальник генерального штаба видел, как от пристани отвалил миноносец «Тейлор» с корреспондентами почти всех стран. Вслед за ним отошел миноносец «Буконан» с советскими представителями. Их было трое; словно подчеркивая могущество своей страны, — высокие, широкоплечие, дородные. Сейчас у барона они не вызывали ничего, кроме простого любопытства.

Наконец, к причалу подошел старый, словно нарочито испачканный катер. Генерал понял, что утлое суденышко предназначено для них. Не ожидая приглашения, он первым направился к катеру.

Миновав волнорезы с маяками, катер вышел на внешний рейд. Вытянувшись огромной дугой, военные корабли оставались неподвижны на спокойной глади моря. Зрелище было внушительно и подавляюще.

Крохотный катер приблизился к борту линкора «Миссури». По бесконечно длинному прыгающему трапу Умедзу поднялся следом за Сигемицу на палубу. Внешне генерал казался совершенно спокойным, даже равнодушным. Он небрежно окинул палубу и остановился рядом с тяжело дышавшим, поддерживаемым под руки секретарями, министром.

На палубе даже сейчас тесно стояли зенитки. Словно не доверяя тишине, они выжидали появления из-за облаков японского «священного ветра» — камикадзе. В середине, на свободном клочке, возвышался накрытый зеленым сукном стол. Неподалеку от него стояла Макартур. По бокам генералы — Уэйнрайт, десятью днями раньше освобожденный из плена русскими войсками из Мукденского лагеря, и Персивалл, также, находившийся до этого времени в японском плену. «Поблагодарили они хотя своих спасителей?» — иронически подумал Умедзу. На его лице скользнула гримаса, пренебрежения.

Дальше у орудий, в белых трусах, таких же безрукавках и туфлях стояли представители Англии. Их возглавлял адмирал Брюс Фрезер. За ними китайцы, французы, канадцы. По другую сторону стола — русские голландцы, австралийцы, новозеландцы.

К столу вышел гладко прилизанный, сухой и желтый корабельный священник. Он предложил обнажить головы в память погибших героев. Потом заговорил тихо, нараспев, тыча пальцем в сторону японцев.

— Мы являемся свидетелями того, как те люди, которые не любят войну, победили тех, кто любит войну, — зашептал рядом стоявший с Умедзу полковник перевод священника.

Но генерал чуть заметным движением остановил его. Умедзу не интересовали процедурные речи. Он собрал свое внимание только тогда, когда Сигемицу предложили подойти и подписать акт о капитуляции.

Министр слишком долго читал документ сперва на японском, потом на английском языках, наконец достал ручку. Черкнув несколько иероглифов, он остановился и принялся встряхивать ручкой, но в ней не оказалось чернил. По палубе прокатился тихий смех. Умедзу косо взглянул на одного из секретарей министра. Поняв его, тот приблизился к Сигемицу и с поклоном подал свою ручку.