Машина замедлила ход, и я расправил плечи, готовясь к предстоящему эмоциональному натиску. Мы подъехали к входу в больницу, и я вышел, плащ развевался за мной, как тёмное крыло.
Внутри стерильных залов эхом отдавались приглушённые звуки страданий и редкие сигналы машин. Я шла по лабиринту коридоров, и моё сердце колотилось в предвкушении мрачной реальности, которая меня ждала.
Наконец я нашёл комнату Маши, дверь была слегка приоткрыта. Я толкнул её, и в нос мне ударил слабый запах антисептика.
Мария неподвижно лежала под белыми простынями, её некогда сияющая кожа теперь была бледной и осунувшейся. Рядом жужжали мониторы, отслеживая её слабое сердцебиение и поверхностное дыхание. Я подошёл к кровати, мои шаги приглушал мягкий ковёр.
- Привет, цветочек, — прошептал я, протянув руку, чтобы нежно убрать прядь волос с её лба. Её кожа была прохладной на ощупь, что резко контрастировало с моей теплой еожей.
Я устроился в кресле рядом с ней, плащ волочился у меня под ногами. В тишине на меня нахлынули воспоминания — беззаботные дни, проведённые за исследованием города, наши хихиканья, эхом разносившиеся по комнатам, когда мы наряжались и рассказывали фантастические истории.
Минуты шли, и я погрузилась в горько-сладкую ностальгию, и слёзы наконец-то потекли по моим щекам. Я вытерла их, не желая нарушать покой Натальи, хотя часть меня жаждала её утешения, её заразительного смеха.
Внезапно дверь со скрипом открылась, и вошла медсестра с добрым, но настороженным выражением лица. Она проверила мониторы, сделала несколько пометок и повернулась ко мне.
- Время посещений почти закончилось, мисс Селена, — мягко сказала она.
- Может, вам стоит вернуться завтра?
Я кивнула, медленно поднимаясь со стула. Когда я наклонилась, чтобы нежно поцеловать Машу в лоб, меня накрыла волна отчаяния. Как я могла смотреть, как она угасает, теряя частичку за частичкой?
С тяжёлым сердцем я молча попрощался с Машей, пообещав себе, что скоро вернусь, возьму её за руку и прошепчу слова любви и поддержки. Медсестра вывела меня из палаты, закрыв дверь с тихим щелчком, который показался мне печатью на моём горе.
В коридоре я остановилась, судорожно вздохнув, чтобы прийти в себя. Флуоресцентные лампы над головой отбрасывали жутковатый свет, и казалось, что тени извиваются и кружатся вокруг меня, как злобные духи. Я плотнее закуталась в плащ, стремясь к мимолетному ощущению знакомого веса.
Пока я возвращалась к машине, стерильная атмосфера больницы начала давить на меня, воздух сгустился от тяжести страданий и потерь. Я скользнула на заднее сиденье, утонув в плюшевой обивке, когда водитель отъехал от тротуара.
Как только машина отъехала от больницы, из моей груди вырвался всхлип, эхом разнесшийся по замкнутому пространству. Горячие и неудержимые слезы потекли по моему лицу, смешиваясь с остатками вечернего макияжа. Я чувствовала себя совершенно разбитой, тяжесть моего горя грозила поглотить меня целиком.
- Остановись здесь, — удалось выдавить мне, и мой голос был едва громче шепота.
Водитель немедленно подчинился и остановил машину на пустынной улице.
Я нащупала дверную ручку, мои пальцы дрожали от волнения. Как только защелка открылась, я, спотыкаясь, вышла на холодный ночной воздух, хватая ртом воздух. Плащ развевался за мной, как раненая птица, его мягкость была жестоким контрастом с острыми краями моего горя.
Я шла одна под беззвездным небом, каждый шаг давался с трудом, словно я пробиралась по зыбучим пескам. Городские улицы, обычно полные жизни и энергии, казались пугающе тихими, словно они тоже чувствовали, что во мне назревает буря.
Рыдания сотрясали мое тело, сотрясая меня изнутри. Я не понимала, как моя жизнь превратилась в этот извращённый танец желания и боли, где каждое мгновение ощущалось как лезвие бритвы. Мир вокруг меня размывался, цвета сливались друг с другом, пока не остались только оттенки чёрного и серого.
Ноги механически несли меня домой, но мой разум был далеко от знакомых стен моей квартиры. Вместо этого я оказалась в ловушке противоречивых эмоций — тоски, отчаяния и извращённого мазохистского удовольствия, из-за которого я чувствовала себя грязной и использованной.
Когда я свернула за угол на свою улицу, передо мной предстало знакомое здание с обветшалым кирпичным фасадом, напоминающим о бесчисленных ночах, которые я провела, прячась в этих стенах и мечтая о лучшем будущем. Но теперь эта мечта казалась такой же недостижимой, как звёзды, скрытые за пеленой смога.
Я поднялась по ступенькам, и каждая моя нога отягощалась моими тайнами. Дверь в мою квартиру со вздохом распахнулась, открывая взору скромное убежище, которое я создала для себя. И все же даже уютные объятия моего любимого кресла и мягкий свет лампы не могли развеять холод, пробиравший меня до костей.
Дрожащими руками я сбрасываю плащ, позволяя ему растечься у моих ног темной лужицей сожаления.
Когда я взглянула на себя в зеркало, платье с оборками и цветочным узором, казалось, насмехалось надо мной, а его откровенный крой подчёркивал изгибы, которые я продала за наличные. Я выглядела слишком распутной, слишком дерзкой, просто игрушкой для мужчин, которые платили за то, чтобы использовать меня. Меня охватило отчаянное желание снять провокационную одежду и надеть мягкую, уютную пижаму.
Но прежде чем я успела пошевелиться, от страха у меня перехватило дыхание. Краем глаза я заметила пару незнакомых ботинок — поношенные кожаные сапоги, говорившие о суровом мужском характере. У меня кровь застыла в жилах, когда я поняла: они принадлежали моему отцу.
В моей груди зародился первобытный страх, готовый вырваться наружу и разорвать тишину. Но я проглотила его, охваченная паникой.
Дрожащими шагами я прокралась в гостиную, напрягая слух в поисках любого признака движения или звука. Воздух был наполнен напряжением, и каждый скрип половиц под моими ногами, казалось, разносился по комнате, как выстрел. Я задержала дыхание, молясь, чтобы его всё-таки не было дома, чтобы это было просто очередное из его частых требований денег.
Но в глубине души я знала, что это не так. Присутствие моего отца всегда наполняло комнату гнетущей тяжестью, само его присутствие лишало нас малейшего намёка на теплоту или уют. Я почти чувствовала на себе его взгляд, впивающийся в мою кожу с хищной настойчивостью, от которой у меня по коже бежали мурашки.
Его голос, низкий и угрожающий, прорезал тишину, как нож.
- Так, так, посмотри, что у нас здесь есть, - прорычал он, его глаза скользнули по мне с похотливым голодом, от которого у меня скрутило живот.
Я застыла, не в силах встретиться с ним взглядом, когда он неторопливо вошел в комнату, его ботинки глухо стучали по деревянному полу. Его присутствие доминировало в пространстве, наполняя его аурой угрозы и контроля. Воздух сгустился от невысказанных угроз, и каждый мой вдох был борьбой с удушающим грузом его ожиданий.
Он остановился передо мной, достаточно близко, чтобы я почувствовала запах виски в его дыхании, мускусный запах его влажной от пота кожи. Он протянул руку, обхватил пальцами мой подбородок и приподнял моё лицо к себе.
- Что, черт возьми, это за наряд? - он зарычал, больно сжимая мой подбородок.
- Ты сама решила сделать карьеру проститутки?
Эти слова подействовали на меня как физический удар, заставив пошатнуться. Стыд и гнев боролись во мне, но я промолчала, отказываясь доставить ему удовольствие своей реакцией.
- Не так! - он сплюнул, его лицо исказилось от отвращения.
- Это не та дочь, которую я воспитал.
- Ты выбрасываешь всё, чему я тебя учил.
Его слова ранили, пробивая броню негодования, которую я возвёл вокруг своего сердца. На мгновение я увидела человека, которого когда-то считала своим отцом, — того, кто читал мне сказки, обнимал, когда я падала, обещал защитить меня от суровых реалий мира.
Без предупреждения он ударил меня по щеке, и звук удара плоти о плоть эхом разнёсся по комнате. Боль пронзила моё лицо, на глаза навернулись горячие слёзы, и я пошатнулась, хватаясь за саднящую кожу.
