— Да-да. Простите, я сейчас совсем не в себе.

— Вашему величеству не нужно... извиняться... — Но его величество уже направлялся к двери.

Можно было подумать, что после ухода Верховного Короля Союза станет легче, но первый из магов умудрялся нагонять на Бронкхорста ещё больший страх, стоя со сложенными на груди руками и хмуря брови, разглядывая венец достижений карьеры Бронкхорста так, как королевский повар мог бы смотреть на испорченное мясо.

Тишина затянулась, пока Бронкхорст не смог больше её выносить: — Великолепно, не правда ли, мой лорд? Я говорил помощнику, что никогда не видел такого сияющего камня...

— Честно говоря, камень меня несколько... разочаровывает.

Бронкхорст сглотнул. Говорят, только алмаз может резать алмаз, но он начал думать, что неодобрение Первого из Магов тоже способно на такой подвиг.

— Это превосходная огранка, лорд Байяз, — пробормотал он. — Совершенно современная огранка и безупречная полировка, результат новых методов шлифовки... — Боги, он дрожал. Он чувствовал, как пот выступает на лбу. — Размер соответствует главным камням любой предыдущей короны...

— Люди ждут прогресса. — Байяз наклонился так близко, что Бронкхорст невольно отшатнулся, когда тот отчеканил каждое слово: — Найдите... камень побольше.

— И вот мы здесь, — сказал Свифт, спрыгивая с подъёмника. Он совсем не походил на того, кого ожидаешь увидеть в шкуре инквизитора. Жизнерадостный человек, любитель похлопать по спине, обладатель румяных щёк и лёгкого смеха. В кабинете Джеспера в Остенгорме он казался чудаковатым, даже немного нелепым. Эти щёки были всё такими же румяными, а смех таким же лёгким здесь внизу в шахте, во тьме. Но в этой обстановке они почему-то тревожили больше, чем любые угрожающие взгляды.

Это была большая пещера. Возможно, естественная галерея. Несомненно, дальше вглубь потолок становился ниже, там, где туннели извивались в толще породы, словно щупальца. Он был настолько низким, что заключённым приходилось работать лёжа на боку. Но здесь, у входа, он был настолько высоким, что терялся в гулкой темноте. Фонари были притушены до слабого мерцания — мера предосторожности против взрывоопасных газов, и место пахло как могила. Нет, куда хуже: как разрытая могила.

В этих редких лужицах света копошились люди. Если их можно было так назвать. Оборванные призраки мужчин, женщин и детей; истощённые, грязные, скрюченные, шатающиеся. Над ними стояли охранники. Практики в чёрных масках, с дубинками в кулаках. Большинство рабочих не поднимали глаз, погружённые в своё несчастье. Только одна женщина встретилась взглядом с Джеспером. Чёрные глаза, тускло поблёскивающие из-под спутанных волос, на лице настолько бледном и изможденном, что оно едва казалось живым. Что было в этом взгляде, который он едва мог выдержать? Джеспер видел бедность в трущобах Адуи и Вальбека, считал себя настоящим знатоком нищеты, но это было что-то иное.

Было удивительно тихо. Никаких разухабистых рабочих песен, как те, что Джеспер слышал в других железных рудниках Инглии, где рабочие были — по крайней мере, теоретически — вольны уйти. Дребезжащий грохот вагонеток. Звон и лязг загружаемой и разгружаемой руды. Где-то слышен плеск падающей воды. Чьё-то хриплое, с присвистом дыхание. Тишина изнеможения. Или ужаса. А может быть, сосланные в этот ледяной ад, они потеряли способность говорить. Превратились в скрюченных, роющихся в земле животных. Стали машинами для добычи руды, которые по какой-то случайности сотворили из плоти.

Инквизитор Свифт улыбнулся, обводя рукой большую подземную камеру с жестом театрального импресарио.

— Что скажете?

Джеспер едва ли знал, что ответить. Его сестра Тильда часто упрекала его в болтливости, но слова, казалось, на мгновение изменили ему. Он толком и не понимал, чего ожидал. Возможно, чего-то подобного, если бы задумался об этом. Но ничто не могло подготовить его к тому, чтобы увидеть это... увидеть их.

— Впечатляет, — сумел пробормотать он.

— Вот продукт. — Инквизитор Свифт поднял кусок руды из кучи рядом с подъёмником и бросил его. Джеспер едва нашёл в себе присутствие духа, чтобы поймать его. — Приемлемое качество. В последнее время становится даже лучше. Думаю, мы напали на хорошую жилу, дальше в глубине. — Дальше в глубине. В этот гребённый ад. Где потолки становятся ниже, потом ещё ниже. От самой мысли Джеспера затошнило. — Мы выдаём около двадцати тонн в хороший день, но если нужно больше, можем запустить ночные смены. В рабочей силе недостатка нет.

— Сколько у вас... — Джеспер прочистил горло, подбирая правильное слово. Заключённых? Осуждённых? Рабов? — ...рабочих?

— Триста-четыреста. Сейчас больше обычного. Много ломателей поступает. И их пособников. Члены семей, сообщники и так далее. Но числа всегда падают зимой.

— Вы освобождаете осуждённых зимой?..

Свифт издал тот лёгкий смех. Тот же самый, которым он так охотно отвечал на самые неудачные шутки Джеспера в Остенгорме.

— Освобождения довольно редки. Это холод сокращает их популяцию.

Джеспер хотел сглотнуть, но почему-то было трудно собрать нужное количество слюны в нужном месте, и он неловко поперхнулся.

Тильда говорила, что связываться с Инквизицией — дурная затея. Он думал, она имела в виду изнурительную бюрократию, тупое самодовольство и людишек без воображения, вроде Свифта. Ему и в голову не приходило, что у неё могли быть какие-то моральные возражения. Мораль никогда не входила в число его сознательных соображений, когда дело касалось бизнеса. Да и вообще жизни, если быть честным. Он любил похвалить себя за безжалостность и хватку. Пират в море коммерции! Ведь работал же он с Савин дан Глоктой, когда увидел возможность заработать, а она регулярно творила такое, от чего священник бы пришёл в ужас, судья бы возмутился, а пират бы покраснел. Но теперь он начал подозревать, чувствуя спиной неприятный холодок, что у большинства людей всё-таки есть моральная черта. Та, которую они даже не замечают, пока случайно не переступят. И он, кажется, неосознанно оказался не на той стороне.

— Тошнит? — спросил Свифт. — Это совершенно нормально, не беспокойтесь. К здешнему воздуху нужно привыкнуть. — И он тепло похлопал Джеспера по спине. — Но вы привыкнете. Быстрее, чем думаете.

— Разумеется. Воздух. — Джеспер бросил кусок руды обратно в кучу и отряхнул руки, затем выхватил платок и стёр остатки пыли.

Он сильно опасался, что воспоминания об этом месте не удастся стереть так же легко. Но он убедил себя, что с деловой точки зрения всё выглядело превосходно. Литейным заводам всегда нужно больше руды, а бумаги уже подписаны. Если и было что-то хуже заключения контракта с Инквизицией, так это его нарушение.

— Пожалуй, я увидел достаточно, — он оторвал взгляд от этих несчастных призраков в полумраке и выдавил улыбку. — Пойдёмте.

***

— Так держать! — прорычал Смолоф сквозь лязг кузнечных молотов, выковывающих крицы, щурясь от яркого света, пока тигель плавно становился на место. — Давай, лей!

Кантер тянул цепь, перехватывая руками, и её грохот почти терялся за скрежетом огромных валков на другом конце литейного цеха. Смолоф невольно улыбнулся, глядя, как тигель медленно наклоняется.

Во времена его отца приходилось неделю плавить железо с углём, потом собирать его, нагревать и ковать вручную в литую сталь. Но с этой новой глиной и новыми водяными мехами они могли разогреть печи куда сильнее. Тигельная сталь, как её называли, занимала десятую часть времени и выходила вдвое качественней, причём каждый в его бригаде зарабатывал вдвое больше прежнего, да ещё с премией, если выдавали больше дюжины слитков в час.

— Вот оно, — проговорил Смолоф, расплываясь в улыбке при виде раскалённого добела потока, вспыхивающего пламенем, когда металл ударялся о песок формы. Лица всех рабочих светились от его жара, его мощи. — Вот он, прогресс, черти! Чувствуете? — У них как-то работал один гуркский паренёк пару месяцев, говорил, что это как смотреть в лицо самому Богу. — Мы куём будущее с каждой заполненной формой!