– Вам известно его содержание, мадам? – спросил он.

– Я не имею о нем никакого представления, сир. Но я должна увезти с собой ответ, а ваше величество знает, что уезжаю я завтра.

– Хорошо, – сказал король, – я удовлетворю желание моего кузена, регента Франции, хотя мне будет больно и, главное, трудно это сделать. Вам, женщине, надлежит хранить секрет и дать мне добрый совет: подскажите, мадам, каким образом избавить испанский двор от Филиппа де Гонзага сегодня же вечером?

– Неужели вы, ваше величество, – отвечала храбро мадам де Субиз, – хотя бы отчасти верили этому предателю?.. Скажу больше: этому убийце?

– Гонзага – убийца?.. О чем это вы?

– Я не говорю ничего такого, что нельзя было бы доказать, сир, и что нельзя было бы считать бесспорным; – супруга вашего сына может подтвердить мои слова. История эта слишком длинная, чтобы я могла поведать ее сегодня вашему величеству, но, знай вы ее, у вас бы ни на секунду не возникло ни малейших сомнений.

– Мадам, я верю вам и… собираюсь действовать.

Когда они вышли из комнаты, в которой происходил этот разговор, один из офицеров охраны приблизился к королю и попросил позволения подвести к нему двух монахов и нищего, которые давно уже ожидали монарха.

– В чем дело? – нахмурился Филипп.

– Ваше величество, – сказал офицер, – желали узнать судьбу пропавшего турка? Вчера вечером он был убит, а его труп, вне всякого сомнения, бросили в Мансанарес, потому что найти его не удалось. По словам этих троих свидетелей, то были люди господина принца де Гонзага.

Глаза монарха налились гневом, и он скомкал письмо, которое все еще оставалось у него в руке.

– Принц во дворце? – спросил он.

– Я только что его видел.

– Пускай стражники отыщут этих людей – они должны немедленно предстать перед своими обвинителями.

Король возвратился в зал, не скрывая снедавшего его беспокойства, и тут же лицом к лицу столкнулся с принцем Гонзага, льстецом и куртизаном, поспешившим навстречу своему нынешнему хозяину.

– У вашего величества все еще нет новостей о Сулхаме?

– Через полчаса будут, – сухо ответил король. – Если с ним случилось несчастье, преступников ждет кара.

С этими словами он повернулся спиной к Филиппу Мантуанскому, который в недоумении потирал лоб, пытаясь понять, что означала эта фраза.

Филипп V просил старого андалузского сеньора присутствовать вечером в Алькасаре, и сейчас тот скромно стоял в амбразуре окна. Именно к нему случайно направился Гонзага, которому хотелось немного подумать; однако же, заметив незнакомца, он решил задать ему вопрос:

– Вы слышали, сударь, разговоры о некоем турке, который появился здесь несколько дней тому назад и который искусно вырезывает силуэты?

– Я не только слышал о нем, но и видел его вчера вечером.

– Вчера вечером? – воскликнул Гонзага. – И в котором же часу, позвольте узнать?

– Около полуночи.

– А в каком месте?

– На берегу Мансанареса, со стороны Морейра.

– Бог мой!.. Вот ценные сведения для его величества… Не будете ли вы любезны, сударь, пойти к нему вместе со мной?

Старик поклонился и последовал за принцем, который привел его прямо к королю.

– Сир, – начал принц, – сеньор видел Сулхама вчера вечером приблизительно в полночь. Он может сказать вашему величеству, при каких это было обстоятельствах.

Филипп V посмотрел принцу в глаза, но последний не понял смысла этого взгляда.

– Говорите, сударь! – сказал король.

– Я бродил по берегу реки, – начал незнакомец, – в старых кварталах Мадрида и заблудился там. Внезапно до меня донесся шум голосов. Я тотчас же бросился на одну из соседних улиц и увидел человека, одетого в восточное платье и вооруженного пикой. Мне о нем рассказывали утром того же дня, поэтому я сразу понял, кто это. Те, кто шел за ним, были обыкновенные любопытствующие зеваки, – по крайней мере, я так подумал, потому что кого там только не было: какие-то молодые дворяне, монахи, нищие… Я старался не обращать на себя внимания и понять, о чем они говорят: речь шла о пиратах, о Сан-Исидоро и об инквизиции; впрочем, смысл сказанного до меня дошел не полностью. Скоро я покинул свое укрытие и увидел, что вся публика разбежалась, а турок ловко орудовал пикой и саблей, обороняясь против шестерых человек. Я бросился, было, на помощь тому, кто выступил один против шестерых, но понял, что мое вмешательство уже бесполезно: кажется, они убили Сулхама, хотя он тоже успел ранить кое-кого из них. Я услышал одно имя…

Король и его собеседники находились в окружении гостей, и леденящая тишина сковала весь зал. Лишь не по-старчески твердый голос звучал среди этого безмолвия.

– Какое? – спросил король.

– Носе!

Филипп Мантуанский побледнел.

– Это невозможно, сударь! – воскликнул он. – Носе – один из моих людей, и я отвечаю за то, что он не только ни на кого не нападал, но, наоборот, вынужден был сам вчера защищаться от любителей чужих кошельков.

Старик энергично встряхнул головой.

– Тот, кого я упомянул, был ранен в плечо. Я говорю о том, что видел, и о том, что слышал.

И добавил:

– Небо заволокло тучами. Турка я больше не видел. Когда убийцы ушли, я принялся искать его повсюду, заглядывал даже на соседние улицы, куда Сулхам мог бы уползти, если бы был только ранен… Все понапрасну. Я, конечно, не утверждаю, что турок погиб, но заверяю вас, что он сражался один против шестерых, и отчетливо слышал имя Носе.

На сей раз Гонзага пошатнулся.

– Присядьте, сударь! – с иронией в голосе сказал король. – Сейчас мы узнаем, нет ли у вас на содержании наемных убийц.

Впервые в истории мадридского двора правосудие было поставлено выше увеселения, и бал неожиданно превратился в открытый суд с королем вместо судьи.

Придворные были несказанно удивлены, так как Филипп V никогда не отличался склонностью к быстрым решениям. Вся суть заключалась в письме регента Франции; но с этим последним познакомился только король, а все остальные терялись в догадках.

Несомненно, монарх успел привязаться к Сулхаму. Этот турок несколько дней развлекал весь двор и чуть ли не половину города; он заслуживал, по крайней мере, признательности за свой талант, привлекающий к нему общее внимание. Но прервать из-за него праздник, которого все так долго ждали, заставить умолкнуть скрипки, чтобы вести разговоры об убийстве; остановить очаровательные ножки, готовые порхать в танце, для того чтобы слушать тяжелую поступь стражников – нет господа, согласитесь, это странно.

Король не желал ждать: расправа должна была свершиться немедленно. Момент казался монарху весьма подходящим, тем более что многие из присутствующих давно и страстно мечтали о низвержении надменного Гонзага.

Гранды не скрывали своего презрения к этому чужаку, а женщины, не доверяя его итальянской угодливости, сторонились его, как могли. Поэтому они проявили особое любопытство к предстоящему долгожданному событию.

Король попросил дам занять места вдоль стен зала, а сеньоров – стать позади них. Рядом с ним сидела королева, за троном стояли принцы, принцессы и высшие сановники двора. Музыкантов и лакеев на некоторое время удалили.

Вскоре гул удивленных голосов смолк, и все взгляды устремились на главного алькальда. Он шепотом сказал королю несколько слов, направился в вестибюль и, сделав знак рукой, отошел в сторону, чтобы пропустить людей из свиты Гонзага (в том числе и господина де Пейроля), сопровождаемых пикетом королевской гвардии с алебардами.

Ужас застыл на их лицах, и они сразу же посмотрели на Филиппа Мантуанского. Они надеялись найти в нем поддержку, но понимали, что перед ними стоит человек, охваченный гораздо большим страхом, чем они сами.

Клевреты остановились в нескольких шагах от короля, смятенный вид толстяка Ориоля заставил присутствующих улыбнуться. Филипп V попросил Гонзага подойти к своим людям, и охрана отодвинулась, образовав позади группы полукруг.