— Прошу прощения, царевна. Я очень опасаюсь, что Мохаммад может расценить ваше неподчинение как измену, — сказал он. — Я старался защитить вас от клейма ослушницы.

— Как вы смели предполагать измену? — спросила Пери дрожащим от ярости голосом.

— Царевна, — отчаяние звенело в голосе мирзы Салмана, — я считаю своим долгом предупреждать вас о последствиях, пусть и неприятных!

— Вы что, не поняли? Никакой измены, кроме измены мне!

Это было все равно что провозгласить себя шахом. Мирза Салман выглядел таким же остолбенелым, как и я. Сколь бы она ни гневалась, нельзя было делать такие заявления, рискуя обвинением в предательстве.

— Царевна, все было сделано, как вы приказали. Казначейство охраняется по вашему наказу. Войско для защиты юго-западных границ выступило. Дворец управляется, как пожелали вы. Однако новый шах овладеет всем очень скоро.

— Оставьте мне справляться с этим.

— Положение очень непростое.

— Вы меня слышали?

— Да, моя госпожа.

Последовало долгое молчание, и во время него мирза Салман ходил кругами по маленькой комнате.

— Царевна, разрешите мне сказать? Есть еще кое-что, что меня очень заботит.

— И что же?

— Это ваш дядя. Его когда-нибудь обуздают?

— Он защищает мои повеления. Я не одобряю его поведения, но мне неприятно и ваше по отношению ко мне. Вы не подчиняетесь.

— Роза Сафавидов, — сказал великий визирь, — я понимаю, что кровные узы связали вас навсегда. Но каков я теперь в ваших глазах? Вступитесь ли вы за меня перед новым шахом?

Другими словами, посоветует ли она шаху оставить его великим визирем. Большинство слуг не посмели бы просить так прямо. Я почувствовал в этом вопросе такую озабоченность, что немедля покинул комнату, дабы посоветовать Пери прислушаться.

Когда я очутился по ее сторону занавеса, царевна все еще гневалась.

— Для покорных слуг место есть всегда, — говорила она. — Вы такой слуга?

— Я отдам все силы, — пообещал мирза Салман. — Но именно сейчас очень трудно не угодить в жернова между вашими желаниями и желаниями будущего шаха.

— Царевна… — шепнул я, но она остановила меня взмахом руки.

— Я хотела бы, чтоб вы подтвердили свою верность мне в грядущие дни.

— Да поможет мне Бог!

— Тогда сделайте это. Можете пока идти, и возвращайтесь, когда отыщете способ показать всю глубину своей покорности. — Она говорила ледяным тоном.

— Царевна, — сказал я, когда он ушел, — не совершите ошибки, сделанной вашим братом, отказавшим в милости своим лучшим слугам. Дайте мирзе Салману понять, что вы все же цените его, дайте ему повод надеяться.

Гнев Пери испарился так стремительно, что я осознал: это была игра.

— Не беспокойся, так и будет. Но мирза Салман не должен считать, что если он великий визирь, то ему все позволено, или указывать мне, что делать. Когда он ослушивается, его следует вразумить, иначе он совершит это снова. Я проверила его сейчас, чтоб увидеть, останется ли он верным слугой и достаточно ли у него ярости, чтоб идти с нами до конца.

Вскоре после происшествия у казначейства Мохаммад Ходабанде с семьей прибыл в священный город Кум. Они разместились в доме его матушки Султанам, переехавшей туда, потому что она больше не могла выносить дворцовых козней, и почтили Бога в местных мечетях. Вельможи двора начали являться с просьбами разрешить посетить его в Куме, надеясь заблаговременно добиться расположения нового шаха, но Пери настояла, чтоб они оставались при дворце и заканчивали порученное им. Они ворчали, но так велика была ее сила, что большинство повиновалось.

Мирза Салман был исключением. Он явился к ней и попросил разрешения принести дань уважения Мохаммаду, утверждая, что считает важным объяснить происшествие у казначейства, равно как и ее решение послать воинов оградить страну от оттоманского вторжения.

Мы с Пери слушали его по нашу сторону занавеса.

— Царевна, я хочу, чтобы ваша первая встреча с шахом прошла как можно глаже. Я добьюсь того, чтобы злые языки не сеяли злых семян между вами и вашим братом. Вы попросили доказать мою верность вам. Я сделаю это.

— Но что за спешка?

— Я человек осторожный. Когда шах появится, он будет окружен толпой посетителей и на него будет трудно произвести впечатление. Я намерен рассказать ему обо всех ваших успехах, начав с того, как вы помогли Исмаилу получить власть, и закончить вашими усилиями сохранить дворец в порядке до прибытия Мохаммада. Я думаю, что смогу убедить его, что вы ему очень нужны.

— И это все, что вы намерены сделать?

— Нет, — сказал он. — Само собой, я хочу остаться великим визирем. Если он согласится, я буду верно служить и вам и ему.

Пери шепнула мне:

— По крайней мере, он признается в своих желаниях.

Шамхал изводил мирзу Салмана, где бы его ни встречал.

Он мог вытянуть свой кинжал, попробовать острие пальцем или мрачно рассказывать, сколько врагов оставил на поле битвы поживой стервятникам. Он продолжал угрожать мирзе Салману как бы в отместку за то, что его собственное положение во дворце теперь ниже, чем у великого визиря. Мирза Салман, как мне кажется, рвался уехать еще и потому, что боялся угроз. Но я сомневался, стоит ли разрешать, хотя не мог понять из-за чего.

— Мирза Салман, я даю вам соизволение отбыть на двух условиях. Вы не разглашаете свое отбытие, и вы немедленно пишете мне после встречи с братом, как он относится к моим трудам. Вы получаете разрешение потому, что я вам доверяю.

— Благодарю вас, достойная принцесса. Ваша вера — честь для меня.

— Что вы намерены сказать о казначействе?

— Что в сердце у вас были прежде всего интересы страны.

Когда я проводил его к дверям, беглая улыбка скользнула по его лицу. Он выглядел человеком, получившим что-то очень нужное.

Пери и Шамхал снова сблизились, совещались ежедневно, хотя часто не соглашались. Несмотря на свою роль в отъезде мирзы Салмана, Шамхал считал, что Пери сделала жестокую ошибку, разрешив великому визирю ехать в Кум. В одну из встреч, когда они сидели рядом в дальней комнате, Шамхал утверждал, что мирза Салман получил полную свободу говорить о ней Мохаммаду что угодно.

— Добиваться своей цели — среди его лучших умений. Посмотри, как он избавился от мирзы Шокролло.

— Дядя, у тебя есть доказательства его неверности?

Шамхал смешался, глаза его забегали.

— Почему не подождать, пока не приедет шах, и не объяснить ему свои решения самой? Никто не сможет сделать это лучше.

Пери поразмыслила и сказала:

— Я не возражаю, чтоб мирза Салман продвигал себя. Если он убедит нового шаха оставить его великим визирем, это послужит и моим интересам. Мы втроем будет отличным правительством. Мирза Салман и я задумываем, а шах говорит вельможам, что делать.

— Ты ведь не знаешь его так, как я, с того времени, когда мы служили Исмаилу вместе.

— Что именно ты знаешь?

— Он не заслуживает доверия.

— И чем это подтверждается?

— Его поведением. Я видел, он льстил придворному как лучший друг, а на следующий день подстраивал его падение. Во имя Бога, дитя, почему ты не веришь моим словам? — Шамхал казался разгневанным.

Царевна холодно взглянула на него.

— Думаю, что мне пока стоит следовать своим собственным советам, — ответила она.

Громадный мужчина съежился под ее взглядом — царский фарр был слишком могуч, чтобы противостоять ему. Но я решил навестить Фереште. Может, кто-то из ее посетителей что-нибудь слышал об истинных намерениях мирзы Салмана?

Утром я отправился к ней с тяжестью на сердце, причин которой не мог понять. Была середина зимы, в свете раннего утра город казался заледеневшим и вымерзшим. Посчитав дни со времени смерти Хадидже, я понял, что их прошло ровно сорок. Теперь, когда ужас правления Исмаила наконец миновал, мое горе по ней нахлынуло снова. Я не знал, где ее похоронили — нет сомнения, в безымянной могиле, — и потому не мог выплакать над ней свою печаль. Но Фереште, у которой было довольно своих печалей, сможет меня понять.