— Алла! Алла! Алла! — выкрикивали они, словно верные воины на марше; даже остаджлу добавили свои голоса к нашему единству.

К этому времени я уже был за занавесом, где сидела Пери, и, когда она услышала, как кричат мужчины, она и сама ликующе вскочила на ноги, словно только что собрала армию. Султан Шамхал встал и провозгласил собрание оконченным. Салман и Маджид принялись договариваться о чем-то, изумленные, словно на их глазах неизвестный игрок в чоуган забил решающий мяч. Сомнений не оставалось: Пери наделена фарром, царственным сиянием, столь непреодолимым, что и мужи откликались на него, словно подсолнухи, поворачивающиеся за солнцем.

Несколькими днями позже Пери получила письмо от Исмаила, дающего ей всю власть над дворцом, какую она сочтет нужным в его отсутствие. Он благодарил ее за все усилия и добавлял, что не дождется дня, когда увидит ее своими глазами, «жену истинной сафавидской крови, сестру по оружию, яростную защитницу нашей семьи и нашего венца». Награда, которую он жаждет ей вручить, ожидает ее после его возвращения.

Пери читала мне письмо, и глаза ее светились надеждой.

После того как Зоххак стал царем, дьявол назначил себя его кухарем и продолжал приучать его к вкусу крови. В первый день он приготовил жареных куропаток, на второй — кебаб из ягненка, на третий — затушил телятину в вине. Зоххак был удивлен и польщен, ибо люди тогда не ели мяса, и он радостно погрузил язык свой в кровь и плоть. Когда Зоххак спросил, чего он желает в награду за свою превосходную кухню, дьявол отвечал: «Лишь одну честь, о повелитель вселенной, — хочу поцеловать царские плечи».

Зоххак подумал, что это малая милость, и позволил дьяволу. С охотой подставил он свои плечи и разрешил дьяволу прижать черные губы к каждому плечу.

На следующее утро Зоххак проснулся от шипения, раздававшегося возле его лица. Стянул покрывало с тела и вскрикнул при виде змей, выросших из каждого плеча. В ужасе Зоххак схватил нож и срубил одну, потом другую, но пока обезглавленные змеи корчились в смертных муках, новые змеи выросли на его плечах. Они шипели, и кусали друг друга, и грызлись перед его лицом, пока он не почувствовал, что сходит с ума.

Когда вечером неспешно явился дьявол, Зоххак взмолился об исцелении. «Друг мой, единственный способ обрести покой, — сказал ему дьявол, — это успокоить их пищей. А корм простой: человеческий мозг».

Зоххак приказал своим слугам на следующее утро доставить ему двух юношей. Их убили, раскололи черепа и вычерпали мозг, чтоб накормить змей. Потом изуродованные тела отдали семьям для погребения. На следующее утро то же зло повторилось, и на следующее. Каждый день самые разумные и многообещающие юноши вырывались из их семей и приносились в жертву трону. Мало-помалу были истреблены лучшие умы страны, а зло порождало новое зло.

В самом начале лета Исмаил наконец объявился на подступах к Казвину. Разбив стоянку и натянув расшитые пологи, разложив мягкие шелковые ковры, он со своими людьми дожидался, пока звездочеты не сообщат ему о наиболее благоприятном дне для входа в столицу. В тюрьме он годами изучал звезды и не покидал шатра, пока предсказания не стали благоприятными. Пери была довольна, что он проявлял такую осторожность, но я втайне надеялся, что звезды поторопятся.

К тому времени Пери справилась со многим. Убийства в городе прекратились, торговцы открыли базар. Дворец отремонтировали, следы вторжения были почти незаметны. Вельможи усердно трудились на своих постах. Пери продолжала собирать их по утрам, и теперь они беспрекословно подчинялись ей. Шокролло наконец предоставил отчет казначейства и отпустил требуемые для честной работы суммы. Оставалось сделать многое, но Пери добилась, чтоб Исмаил не унаследовал хаос.

Пери отправила меня в лагерь своего брата с приветственным письмом и подарком — астролябией тонкой работы, инкрустированной серебром. Жарким утром я поскакал туда на одном из шахских скакунов, надеясь увидеть будущего шаха, чтоб рассказать потом, как он выглядит, и, может быть, услышать от него доброе слово для Пери. Лагерь был огромен, множество людей привезли туда свои дары, так что было уже поздно, когда астролябию приняли и занесли в списки, и я поехал обратно с пустыми руками.

Пятнадцать дней спустя звездочеты наконец определили, что расположение светил благоприятно, и Исмаил назначил на следующее утро отбытие в Казвин. У нас появилось множество забот. Я собрался к Пери после полуденной трапезы, чтоб помочь расписать план его встречи, и был удивлен, когда меня провели в одну из ее собственных комнат рядом со спальней.

Я ожидал чего-то похожего на ее строгие приемные и рабочие залы, но тут были ковры цвета персика, огромные бархатные подушки, а вся стена была расписана фреской, где легендарная Ширин купается в реке и высокие груди ее словно гранаты; Ширин входила в воду так томно, что мне казалось, она зовет меня на свои белоснежные бедра, и я отвернулся в смятении.

Раздался смех Пери, громкий, искренний и такой редкий, что казался незнакомым. Она крикнула:

— Иди сюда, Джавахир! Мне нужна твоя помощь в важном государственном деле.

Они с Марьям сидели на одной подушке, а любимая придворная Пери, Азар-хатун, рылась в сундуке.

Азар вытащила из сундука ярко-алое платье и подняла его, чтоб нам было видно, а ее прелестное лицо замерло от удовольствия.

— Одно из моих любимых, — сказала Пери, дотрагиваясь до плотного шелка.

На нем был выткан молодой вельможа в цветущем саду: на его руке сидел сокол. Перья сокола повторяли в рисунке складки тюрбана юноши, создавая чудесное единство между птицей и человеком. Такая любовь была бы счастьем любому из людей.

— В самый раз для шаха! — воскликнула Марьям.

— Да, но слишком яркое для первой встречи с моим братом, — отвечала Пери. — Ведь я еще в трауре.

Азар вытянула другое облачение, с повторяющимся узором из оранжевых маков и нежных голубок. Нити, крученные с золотом, наполняли платье сиянием, когда на него падал солнечный свет.

— Ба-а, ба-а, вот это прекрасно, — сказала Марьям, и ее медового цвета глаза сверкнули.

Марьям была одной из десятков хорошеньких деревенских девочек, взятых во дворец служить шаху Тахмасбу, но становившихся прислужницами знатных дам, если он не высказывал желания разделить с ними ложе. Семье, наверное, доставалась взамен коза или немного денег.

Пери взяла у Азар платье и приложила его к Марьям, растянув широкие рукава по ее рукам. Золотые волосы Марьям рассыпались по золоту платья и будто слились с ним в одно.

— Голубка с хорошеньким личиком напоминает о тебе, — поддразнила ее Пери. — Можешь забрать его себе.

Глаза Марьям расширились от недоверия. Ее повседневная одежда была милой, но ничто не могло сравниться с прелестью одежды шахской дочери. Она прижала платье к груди и погладила рукав кончиками пальцев.

— Мягче кожи… — сказала она, и Пери улыбнулась.

— Мне нужно самое темное платье, — велела Пери Азар, которая послушно запустила обе руки в сундук, хотя ее рот выгнулся обидой.

Через некоторое время она вытянула темно-коричневое платье из шелковой тафты, его поверхность словно бы мерцала. Пери погладила платье кончиками пальцев.

— Потрогай это, — сказала она Марьям, и та потянулась ощупать шелк.

— Кто соткал его? — спросила прислужница.

— Глава гильдии, лучший ткач тафты мастер Борзу.

Его шелка даже венецианцы признавали более тонкими, чем любые из производимых в их городе. Я бережно держал платье. Нежное настолько, что его можно было сложить в пригоршню, однако при этом для взгляда пышное, как бархат. Тонкий узор из золотых парчовых пионов, казалось раскачивавшихся под легким ветерком. Белые розы тянулись по бледно-оранжевой кайме, края которой были затканы полосками коричневого, оранжевого и голубого.