Подготовка грядущей коронации заняла на следующие несколько дней всех, вплоть до последнего мальчишки-посыльного. Вельможи прибывали на рассвете, чтоб получить распоряжения и показать свою преданность. Во второй половине дня все долго отдыхали. Поздно ночью окончив поститься, мы с Пери продолжали работать над самыми важными делами по управлению дворцом. Затем мы обсуждали многое почти до самого рассвета, после чего делали перерыв на небольшой завтрак. Наконец-то Пери было позволено заниматься тем самым делом, которому учил ее отец, и она прямо-таки лучилась удовлетворением. Даже ее матушка заметила, что она сияет, словно невеста, и больше не приставала к ней с разговорами о замужестве.
Что до меня, то я стал значительным человеком. Как только мужи собирались в ее приемной, они наперебой старались поговорить со мной. Мне рассказывали о всяких делах, меня просили о заступничестве. Я делал все, что мог, чтобы помочь тем, кто казался честным и мог помочь царевне.
В последний день Рамадана, День пиршеств, мы все были готовы к великому празднику. Избыточное веселье было запрещено, потому что шах умер совсем недавно, тем не менее Пери устроила достойное празднование для своих служанок и евнухов, чтобы отметить конец месяца поста. Жена-молитвенница читала для нас, напоминая, что Коран открылся пророку Мохаммеду — да пребудет с ним мир — как раз во время Рамадана. Я неистово молился, прося прощения за мои недавние дела и надеясь, что они будут взвешены и оправданы в глазах Бога.
Как только показался новый месяц, для нас накрыли праздничный стол, превосходивший всякое воображение. Жареные окорока ягнят, длинные вертела кебаба, рис с травами, бобы, сухие фрукты. Я начал со своего любимого блюда — баранины, тушенной с петрушкой, пажитником, кориандром и зеленым луком, приправленной маленькими терпкими лимонами, сообщавшими блюду свой особый вкус. Заедал это я густой холодной простоквашей, смешанной с огурцами и мятой, наслаждаясь тем, как вкусы и ароматы сливаются друг с другом на языке. Мальчики-прислужники, особенно внимательные ко мне, самому доверенному лицу Пери, то и дело подходили, предлагая напитки, горячие лепешки, и я, чтоб порадовать их, принимал предложенное. Масуд Али несколько минут посидел рядом со мной, пока тяга к играм не увлекла его во двор дома Пери, где другие мальчишки зажигали фейерверки и вопили от восторга. Я недолго посидел снаружи, глядя, как играют дети.
— Ну ты, урод! — внезапно услышал я. — Да тебе духу не хватит сыграть со мной как мужчина!
Это был Ардалан, изводивший Масуда Али. Я подавил порыв вскочить и помочь Масуду. Месяцами я работал, чтоб укрепить его тело и разум, а теперь должен дать ему проверить свою решимость.
Приставания не кончались. Масуд Али стиснул свои маленькие кулачки.
— Говоришь громко, да ведь ты просто трус! — выкрикнул он в ответ.
Ардалан покраснел. Масуд Али подскочил к нему и ткнул в грудь левой:
— Проиграешь как мужчина?
— Что?..
— Ты готов или нет? — настаивал Масуд Али, ощетинившись, как загнанный в угол кот.
Ардалан отступил и поднял открытые ладони:
— Ладно. Тащи доску.
Я постарался, чтобы Масуд Али заметил мою горделивую улыбку. Потом я оставил их играть и вернулся внутрь.
Настало время чтения стихов. Царевна отыскала того самого слепца, который выступал перед ее отцом, а так как он не видел, его можно было свободно ввести на женскую половину. Когда мы все наелись, она попросила его почитать из «Шахнаме». Пока он настраивал свой шестиструнный тар, Пери обернулась ко мне:
— Сегодня мне особенно часто вспоминается мой дорогой отец. Так много всего случилось за эти полтора года, что он умер.
— Вы правы. Мы словно прожили по две жизни за этот краткий срок. Как бы он гордился, наблюдая за вашим умелым правлением!
Ее улыбка отражала нечто более высокое, чем гордость, — это была уверенность в том, что теперь она выполняет свое предназначение.
— Однако мои намерения отличны от его, — сказала она. — Отец не признавал искусства книги и почти всю поэзию, потому что желал быть благочестивым. Я же хочу вернуть все это и сделать его двор образцом для нашего века. Мы наймем художников, каллиграфов, позолотчиков, рисовальщиков и поэтов, устроим состязания и вручения наград, чтобы поощрить старые и новые дарования. Сердца людские снова воспрянут, коснувшись радости поэзии и красоты искусства. Вместо того чтоб только превозносить великих мастеров прошлого, мы создадим светильники для будущего. Джавахир, я хочу, чтоб ты помог мне достичь исполнения этой мечты.
После всего, что мы вынесли, суметь создать двор, славящий красоту, знание и достоинство! Как это дивно!
Пери улыбнулась, и, когда я ощутил ее сияние, могучее и истинное, чтец заговорил. В бируни все затихли, и мы услышали его певучий голос, возрождавший стихи Фирдоуси. Написанные пять веков назад, они по-прежнему будоражили мою кровь, укрепляя желание исполнить мечту Пери.
О воин, что отважен и сметлив,
Будь даже в битве добр и справедлив!
Узнай: по силам Богу превозмочь
И обратить в рассвет твою глухую ночь,
Тебе Он дарует своей частицы силу,
И ты сумеешь вспять погнать светило.
Смотри: во тьме взревели трубы,
В седло ты прыгнул, войлок бросив грубый,
Ты мчишь, как солнце, вставшее полночью,
И пораженье видит враг воочью.
Забудь о сне, не думай о покое!
Победа — вот покой для поля боя.
Я взглянул на Пери, слушавшую чтеца так, словно он был единственным живым существом в этом зале, и представил ее Ферейдуном, освобождающим народ от злых сил. Мне подумалось, что не случайно величайшая поэма Фирдоуси делает героями троих — мать, кузнеца и правителя. Не добивайся они этого вместе, как можно было бы победить?
Конец месяца поста — всегда время радости и щедрости. Я воспользовался случаем и спросил Пери, могу ли я послать за Джалиле, и она дала милостивое соизволение привезти ее после новогодних праздников, когда начнут обучать новых служанок для гарема. К тому времени я уже получу изрядную часть моего выросшего жалованья. Так как до Нового года было почти три месяца, а восшествие нового шаха могло нарушить все обещания, я решил не делиться подробностями с Джалиле, пока все не определится в точности. В последний раз она была так огорчена новой отсрочкой, что я не хотел ранить ее снова. Вместо этого я написал, что дела во дворце устраиваются и я полон надежды, что к весне все решится.
Сразу после Рамадана Мохаммад Ходабанде прислал своих людей, чтоб подготовить дворец для себя и своей семьи. Они встретились с Анвар-агой, разрешившим евнухам из их числа осмотреть здания на площади гарема, тщательно обследовавших покои на предмет острых углов, неожиданных поворотов лестниц или открытых балконов, представляющих опасность для слепого человека. Евнухи, посоветовавшись с дворцовыми строителями, предложили свои изменения.
Затем во дворце появились доверенные Мохаммада Ходабанде, прибывшие куда большим числом, с ними были воины. Нам с Пери объяснили, что они посланы удостовериться, что все перемены сделаны. Однако вечером Анвар-ага прислал Пери записку, что в казначействе разгорается ссора, и Пери послала за дядей, а меня отправила в бируни выяснить, что происходит.
Закутавшись в теплый халат, я поспешил к Залу сорока колонн, по пути вспоминая, как ратники давили сапогами розовые кусты, и от души надеясь, что не увижу нового столкновения. День был холодный и сырой, на деревьях тяжело лежал снег. Перед казначейством, как я и ожидал, черкесы Шамхал-хана вместе с таккалу несли караул. Они притопывали и подпрыгивали на месте, чтоб согреться. Но перед ними стоял еще один вооруженный отряд.