— Убить человека вообще просто.

— Верно.

Наступило долгое молчание. Теперь обратного хода не было.

— Когда придет время, я позову тебя, — сказал я.

— Не так быстро. Я хочу половину денег сейчас, а вторую — когда вернусь, доставив вашу вещь.

— Нет, — сказал я. — Половину — когда заберешь коробку, и половину — когда вернешься.

— Идет.

— Да будет с вами Бог! — сказал он, и я наблюдал, как он исчезает во мраке.

Потом я собрал монеты в холщовый мешок. Когда Фарид-ага был уже так далеко, что не смог бы ничего увидеть или услышать, я тихо поднял плиту, спустился в ход и оставил деньги там. Под мешком я поместил шахскую коробочку, выложенную слоновой костью, которую раньше прятал в своей комнате. Мы были почти готовы.

Когда через несколько дней меня разбудила музыка, я решил, что это сон. Похоже было, что музыканты надрываются от радости. Как давно я слышал последний раз во дворце эти звуки ликования? Было еще рано, однако Баламани уже ушел. Масуд Али постучался и отворил дверь, одетый в новый синий халат. Завиток непокорных кудрей выбился из-под его тюрбана, словно вестник дивных новостей.

— Весь дворец ликует. У шаха наследник!

— Морковка моя, ты уверен, что для меня нет никаких плохих известий? — поддразнил я его. — Где же мрачные тучи, вечно собирающиеся над твоей юной головкой?

Довольный, что не надо спешить навстречу трудностям, я повалился обратно на тюфяк.

— Сегодня ничего, кроме ясного неба, — ответил он. — Разве что вы заставите меня отыскать вам пару грозовых облаков…

Я лягнул воздух и обозвал его шайтаном, что его насмешило.

— Как назвали дитя?

— Шоджаэдин Мохаммад. Свет вселенной наградил вестника почетным шелковым халатом. Будет большое торжество, пригласили всех горожан праздновать и отмечать шахское счастье на Выгуле шахских скакунов.

Он подождал, а его черные глаза бегали.

— А можно мы тоже отметим — сыграем в нарды? Думаю, я смогу вас побить.

Я засмеялся:

— Конечно. Только сначала скажи, как там Махасти?

— Здорова и уже принимает посетителей из числа родных.

Даже будучи рабыней, Махасти нынче обязательно получит лучшие покои, больше слуг и наверняка свободу и предложение постоянного брака от шаха. Я мог лишь воображать, что чувствуют сейчас Хадидже и другие жены, когда она преуспела в том, чтобы подарить ему его первого сына.

— А Пери знает? — спросил я.

— Она только что отбыла навестить Махасти.

— Тогда быстро готовь доску, пока я встаю.

Мы сыграли, и впервые мне приходилось тщательно обдумывать каждый ход. Масуд Али передвигал свои шашки умело и храбро; хоть он и не выиграл, но искра в его глазах выдавала уверенность в близкой победе.

— Машалла! — сказал я и вознаградил его большим куском халвы.

Пока он жевал, я рассказал ему еще часть истории о Зоххаке и Каве. Когда он услышал, как Каве встал против жестокого правителя, растоптал его бумагу и поднял свой флаг — кожаный фартук, его глаза недоверчиво расширились.

— Какой храбрый!

— Особенно потому, что Каве даже не дотронулся до оружия, — только сила собственного духа и правда собственных слов.

— Ух!..

— Но муж, решившийся на такое противостояние, должен верить в него всей душой, всем сердцем. Только так он одолеет своего врага.

— Всей душой, всем сердцем, — как эхо, повторил Масуд Али.

Было уже поздно. Я отослал Масуда заниматься делами и пошел к Пери узнать, как ее встреча.

— Чудный малыш с могучими легкими, — азартно сообщила она мне. — Я видела в его глазках своего отца.

— А Махасти?

— Как все юные матери, она выглядит словно одурманенная. Я попыталась расспросить ее о шахе, но она была так занята младенцем, что, думаю, и собственного отца имя позабыла.

Мы оба расхохотались.

— Как Куденет?

— Полна зависти. Ей самой хотелось быть матерью первого сына. К тому же она раздражена тем, что шах больше не приходит к ней так часто, как раньше.

— Я полагаю, что ему теперь хочется быть с Махасти.

— Не думаю. Махасти обмолвилась, что он больше не придет к ней на всю ночь, пока ребенок не начнет спать до утра.

— Когда празднество?

— Завтра, и продлится трое суток. Первые сутки для шаха и его близких. Вторые — для всех вельмож. Третьи — общее празднование для всех жителей Казвина.

Наши глаза встретились — больше ничего не надо было говорить.

— На третью? — тихо спросил я.

— Да. Если Бог за нас, мы преуспеем.

Пари послала конюху приказ готовить лошадей, которые через три ночи унесут Фарида прочь от опасности, а я отправил лекарю записку, что нужно лекарство от несварения. Пока я хлопотал, на меня вдруг снизошел тот азарт, что известен воину, готовому встретить врага на поле битвы. Мы готовили наш удар очень долго. И наконец победа приблизилась вплотную.

Той ночью я крепко уснул, погрузившись в благую тьму, где хотел бы остаться навсегда. Но где-то к утру, очень рано, я вдруг расслышал шум у моей двери. Должно быть, это моя морковка прибежал с новостями, любовно подумал я, слегка улыбаясь, но тут раздался звук железа, крошащего дерево. Прежде чем я успел вскочить с постели, дверь разлетелась, засов повис и четверо евнухов с кинжалами и саблями ворвались внутрь. О Али! Я не знал их, но по чеканным щитам и стальным шлемам понял, что они должны быть из личной стражи шаха.

Баламани выпучил глаза.

— С чего весь этот шум? — лениво поинтересовался он, хотя я видел, что он скрывает интерес.

— Вставай! Тебя требует шах, — приказал мне старший.

Я держался так, словно моя совесть чиста.

— Буду только рад услужить, — отвечал я, выбираясь из-под одеяла.

— У хорошего слуги работа не кончается, — заметил Баламани. — Разбуди меня, когда вернешься.

Он повернулся к стене и вскоре очень правдоподобно захрапел.

Надевая темный халат, закручивая на волосах тюрбан, влезая в кожаные туфли, я безмолвно искал, что могло пойти не так. Меня выдал врач? Расставила капкан Султанам? Фарид проболтался кому-то? Совершил ли я ту же самую ошибку, что и мой отец, рассказав слишком многим?

— Следуй за мной, — велел старший, и, когда я шагнул, один из стражников зашел мне за спину.

Масуд Али бежал по коридору, но, увидев стражу, благоразумно помчался дальше, однако глаза его были круглыми от беспокойства. Другие стражники остались в моей комнате, что означало обыск. Меня прошиб пот.

Мы шли через темные сады, полные тяжелой росы, пока не пришли к шахскому бируни. Потолок в нем был украшен гипсовой лепниной, изображавшей сосульки, при взгляде на которые становилось холодно, как в пещере. Мозаика из крохотных зеркал отражала каждую черту моего перепуганного лица, — казалось, повсюду глаза шаха и его соглядатаев.

Меня позвали тут же — дурной знак. Сердце мое почти остановилось при виде Пери, наспех одетой в простое платье, без украшений, неубранные волосы падали на плечи из-под удерживавшего их белого платка. Я старался понять по ее глазам, что говорить или делать, но она не подала знака. Пот заструился из-под мышек до самого кушака.

Шах сидел на невысоком троне, застланном синими шелковыми подушками. Глаза у него ввалились; хотя он был в прекрасном шелковом халате, он не озаботился повязать тюрбан и волосы у него стояли дыбом. Я прижал руки к груди, низко поклонился и стал ждать.

— Надеюсь, твой слуга сможет объясниться! — без предисловий сказал шах Пери. Голос его дрожал от ярости. — Зачем ты приходил к моей служанке Хадидже? Помни, что ложь твоему шаху обернется мучительной смертью.

Я увидел Насрин-хатун, сидящую в дальнем углу. Придется мне явить чудеса изворотливости.

— Свет вселенной, я навещал вашу служанку несколько раз за помощью в благотворительности. Она была очень щедра.

— Благотворительности для кого?

— Для несчастных женщин, обратившихся к моей госпоже Перихан-ханум и просивших о помощи.