— Простите, но я не могу припомнить вашего имени. Вы хорошо знали моего отца?

— Только беглое знакомство. Как печально для тебя, что его жизнь прервалась, когда ты был еще так юн.

— Верно, — отвечал я. — Много лет я пытался в точности выяснить, что с ним случилось. Знаете ли вы что-нибудь о его убийстве?

Лулу натянул поглубже свой черный колпак.

— Да, но должен предостеречь тебя, что всю жизнь говорю людям вещи, которых они на самом деле не хотят слышать. Причина, по которой я был отставлен от двора шаха Тахмасба, в том, что одно мое предсказание разъярило его.

— Хочу слышать все. Я всегда желал обелить имя моего отца.

Глаза его потемнели.

— Тут я тебе не помощник.

Я был сбит с толку:

— Почему?

— Каждому человеку хочется считать своего отца невиновным, — ответил он.

— Но мой и был невиновен.

— А что бы ты почувствовал, узнав обратное?

— Я бы не поверил.

— Сынок, позволь рассказать мне то, что я помню. Твой отец был хорошим человеком, хвала Господу. Но убили его за то, что он попался на отводе денег из казны.

— Но это чушь! У нас было много денег. Мой отец не мог оказаться заурядным вором!

— Нет, не мог, — согласился Лулу. — Он брал деньги не для своей собственной поживы, а для поддержки мятежников.

— Да мой отец был верноподданным до мозга костей! Он никогда бы не сделал такого.

— Иногда быть верноподданным означает именно быть мятежником, — ответил он. — Это одна из причуд службы при дворе. Я не удивился бы, измени он ради тебя с мыслью оставить тебе плоды своих усилий.

— Я натыкаюсь на подобную клевету о моем отце с юношеских лет, — сказал я куда озлобленнее, чем хотел. — Меня от нее тошнит!

Взгляд звездочета был сочувственным.

— Да, могу себе представить.

— Кто обвинил его в этом? — спросил я, чувствуя, как гневная испарина выступает на шее.

— Полагаю, что другой счетовод.

— Но почему?

— Скорее всего, потому, что обнаружил несходящиеся счета и сообщил об этом, или, если он был ревностен, мог свершить суд собственными руками, убив твоего отца и оправдавшись после перед шахом.

Что-то в искреннем поведении Лулу заставило меня выслушать его. Когда я попытался заговорить, голос едва слушался меня.

— Твои слова ранят меня. Я пытаюсь вернуть моей семье доброе имя. Как я могу делать это, особенно в собственной душе, если мой отец не был верен?

— Некоторые считают, что твой отец поступил справедливо, пытаясь исправить положение, которое считал дурным. Для такого нужна отвага.

Могло ли это быть правдой? Мог ли я любить отца-мятежника? Эта мысль словно распарывала мне живот.

— Ты и твоя матушка были ему наверняка дороже всего на свете. Он очень серьезно обдумал бы такой риск.

— Но вы же не думаете, что у него были причины? Какие могут быть справедливые причины, чтоб сместить шаха?

— Если шах ты, то никаких, — засмеялся Лулу. — Но с точки зрения подданных, причиной может стать болезнь, делающая непригодным к правлению, глупость, неспособность давать потомство и наследовать или безумие.

— А как насчет дурного поведения?

— И это, — сказал звездочет. — Вопрос в том, какое зло чрезмерно. Вот тут люди, подобные твоему отцу, берут закон в свои руки. При удаче все славили бы его имя.

Мой отец стал бы одним из ближайших сподвижников нового шаха, а я, как его сын, мгновенно взлетел бы очень высоко. Смог бы жениться на одной из шахских дочерей. Это, конечно, правда, но вот все остальное просто бессмыслица.

— Если шах счел моего отца виновным, почему он позволил мне служить ему?

— По двум причинам. Первая — ты поразил его, сделавшись евнухом, чтоб пойти к нему на службу. Кто еще решился на такое?

Он помолчал, с любопытством разглядывая меня. Я безмолвствовал, не желая снова объясняться.

— Вторая причина: прежде чем встретиться с тобой, он попросил меня составить твой гороскоп. Ты знал об этом?

— Нет.

— Я обнаружил кое-что, чего не могу забыть. Сочетание планет на момент твоего рождения означало, что твоя судьба и судьба династии связаны, как основа и уток.

— И это такая неожиданность? Я же служу ей.

Лулу засмеялся:

— Нет, сынок, ты не понимаешь. Гороскоп — причина того, что тебя взяли на службу.

— Почему?

— Твои звезды предсказали, что ты поможешь ускорить восхождение величайшего из сафавидских властителей.

— Я?!

— Да.

— Как?

Лулу хихикнул, морщины у глаз лукаво сжались.

— Звезды не отвечают так подробно. Я предположил, что шаху следует быть внимательнее к тому, что может открыться ему во сне, который всегда был отличным руководством его жизни. Но это почти все, что я знаю, потому что вскоре я получил отставку.

— Чем вы провинились?

— Шах велел мне составить гороскопы для всех его сыновей, чтоб выяснить, кто этот величайший из будущих властителей. Результат ему не понравился.

— И что вышло?

— Никому из них не было суждено величия, а я отказался притворяться, будто считаю иначе.

— Поэтому он перед смертью и не назвал преемника?

— Возможно. Это также может объяснить, почему он нанял тебя и держал тебя на службе.

— Как неожиданно! — сказал я, не справляясь с путаницей мыслей. — Но вот что еще тревожит меня в истории с отцом. Дворцовые записи говорят, что шах решил не наказывать его убийцу, ибо тот был высокопоставленным, но не называют его. А вы его знали?

— Нет, но подозреваю, что, когда шаху сообщили об убийстве, он обсудил случившееся с одним-двумя из самых доверенных советчиков. Решив не наказывать убийцу, они по той же самой причине, по какой и шах, скрыли его имя.

— А почему его имя не внесено в дворцовые летописи?

— Ты спрашивал историков?

— Один из них заявил, что не знает.

— Тогда есть другая возможность. Что, если этот человек могуществен и все еще жив?

Секунду я размышлял.

— И они утаивают его имя?

— Зачем рисковать и навлекать его гнев?

— Во имя Всевышнего! Вы, возможно, правы. Спасибо вам, отец.

— Пожалуйста. Обязательно приходи выпить чаю со мной и моими сыновьями когда захочешь. Мы будем рады твоему обществу.

— Конечно. И я буду рад рекомендовать вас для службы во дворце.

— Я глубоко благодарен. Как видишь, работа мне пригодилась бы. — Он обвел рукой протертые ковры и скудную мебель.

Я вспомнил дворцовых звездочетов, которых знал, проводивших большую часть времени за наблюдением звезд где-нибудь в деревне. Они выезжали туда на самых дивных арабских конях и не жалели денег ни на сбрую, ни на шатры, ни на инструменты. Как дорого стоит лишиться милости!

Баламани уже спал, когда я вернулся в наше жилище. Улегшись на тюфяк, я задумался об отце, вспоминая, как он каждый день возвращался домой к вечернему чаю, рассказывал о дворцовой жизни, а мое сердце трепетало от сознания причастности к ней. Но теперь я вырос и понял, что мой отец выбирал для меня только ее сверкающее начищенное серебро, а не тусклые исцарапанные самовары.

Был ли мой отец изменником? Чем глубже я закапывался, тем дальше правда ускользала от моих рук.

Я решил снова заглянуть в «Историю славного правления шаха Тахмасба» и выписать имена всех счетоводов казначейства, служивших шаху во времена моего отца, а также тех знатных людей, которые были самыми доверенными советниками шаха. Я не смел приблизиться к ним, картину предстояло собирать из тех крохотных обрывков сведений, какие смогу найти.

На следующий день я встал пораньше, но обнаружил, что Баламани уже исчез.

Когда я одевался, вбежал Масуд Али с письмом для меня. Рукав его халата сдвинулся — под ним были крупные багровые и уже пожелтевшие синяки.

— Что случилось?

Он пожал плечами и отвернулся. Не сразу, но он все же признался, что Ардалан, другой мальчик-посыльный, отлупил его за новую победу в нардах. Я сделал мысленную зарубку отчитать того и сказал Масуду Али, что пошлю его к наставнику на уроки борьбы.