Он был непоколебим:

— Точно. У мастеров все в порядке.

— Что же тогда?

— Ничего, достойная повелительница. Как верный слуга вашего покойного отца, я пришел спросить, могу ли я предложить свою помощь.

Пери недоверчиво подняла бровь:

— Так у тебя нет просьб?

— Никаких. Я просто желаю служить вам.

Пери шепнула мне: «Он единственный, кто остался мужчиной настолько, чтоб предложить свою помощь!» Заметив, как изменилось мое лицо, она тут же попросила извинения.

— С чего мне начинать? — спросила она у мирзы Салмана. — Всё в беспорядке. Где люди?

— Прячутся. Ждут. Тревожатся.

— Благородные мужи должны вернуться на свои посты, чтобы правительство действовало, пока не вернется Исмаил. Я желаю созвать собрание и отдать им распоряжения.

— Но только шах или великий визирь имеет право созывать собрание. Никто не может превысить их власти.

— Таких людей здесь нет. Что ты предлагаешь?

Шах Тахмасб так устал от великих визирей, что не позаботился назначить нового.

— Сказал бы, что высокородный член дома Сафавидов, но не знаю кто. Знатные сочли бы, что кто-то из царевичей. Если ваш дядя будет представлять вас, все будет в порядке.

На фарси нет различия между «он» и «она», что могло нас выручить в этом случае.

— Отличный совет.

— Кстати, у меня есть кое-что лишь для вашего слуха.

— Да?

— Чего бы вы ни задумали добиться на этом собрании, не полагайтесь на главного казначея. Я хорошо его знаю. Он склонится лишь перед силой нового шаха.

— Почему он так уверен, что мой брат сохранит его в этой должности?

Мирза Салман хмыкнул:

— Верно. Люди часто принимают намерения за судьбу.

— А ты?

Он помедлил.

— Нет. Я вижу свою судьбу в своих делах и в согласии с волей Божией.

— Отлично сказано. Нам нужны люди наподобие тебя. Тогда созывай собрание завтрашним утром в моем доме.

— Чашм.

Когда мирзу Салмана проводили к дверям, Пери сказала:

— Ну и подарок! Как хорошо ты его знаешь?

— Не слишком, — отвечал я.

Он входил скорее во второй круг ближних людей, служивших шаху. Такие держали рот на замке и редко снисходили до нижестоящих.

— Помню, что мирза Салман исполнял малоприятное поручение вашего покойного отца, приструнив заговорщиков-золототорговцев, пытавшихся обобрать страну. Его цеха с тех пор чисты, как хорошая баня. Он был бы отличным союзником, но таким же свирепым противником.

— Тогда за ним лучше понаблюдать и решить, насколько он искренен.

— Какова цель завтрашнего собрания?

Руки Пери слегка дрожали, когда она отводила с лица прядь волос.

— Предупредить переворот.

Ох, а я даже сплетен не слышал.

— Кого вы подозреваете?

— Грузины и остаджлу могут решить, что им лучше поддержать другого преемника.

— Я удвою свои усилия, собирая известия.

Но сперва Пери попросила меня доставить ее дяде Шамхалу просьбу назавтра возглавить собрание.

— Повелительница, я думал, вы разгневаны на него из-за смерти Хайдара.

Она вздохнула:

— Да, но он мне нужен.

За всю историю Сафавидов женщина никогда не брала на себя так прямо ответственность за мужчин. Мы ничего не оставили на волю случая. Я помог повелительнице выбрать ткань, которая отделит ее от знати, ибо такая знатная женщина никогда не должна показывать себя тем мужчинам, с которыми не состоит в родстве. Мы остановились на куске тяжелого синего бархата, затканного сценами охоты, где заметнее всего был царевич на коне, вонзающий меч в живот льва.

Пери скрылась за этим занавесом, а я по очереди обошел все углы зала, чтоб проверить, насколько хорошо ее будет слышно. Голос у нее был звучный: очень низкий для женщины, но приятного тембра, и ей не пришлось долго приноравливаться, чтоб легко быть услышанной в дальних углах комнаты.

— Только одно, повелительница. Ваш отец говорил медленно. Если вы поступите так же, вы заставите мужчин ожидать и вслушиваться, как это делал он.

— Отлично. Я ничего не забыла?

— Так как вы не сможете видеть выражения их лиц, я буду сообщать вам обо всем важном.

— Ты будешь моими глазами, как и повсюду во дворце. — Она улыбнулась, и мое лицо словно пригрело солнце.

Следующим утром после ранней молитвы я пошел на свой пост в доме Пери. Так как уже рассвело, мне легко было среди являвшихся разглядеть как мужей пера, так и мужей меча. Они входили в ее комнату для встреч и устраивались на подушках согласно чинам, образуя полукруг на застланном коврами полу. Воздух казался тяжелым и зловещим, словно перед бурей.

С его широкими плечами и громадным тюрбаном, поднявшийся на возвышение Шамхал-хан был похож на великана. Он приветствовал собравшихся и просил их внимательно выслушать речь его племянницы, любимой дочери покойного шаха. Маджид стоял возле завесы Пери, готовый принять любое частное послание, которое она пожелает передать. Я сменил место на ту часть комнаты, откуда мог видеть все. Когда я глядел на этих закаленных в сражениях людей, до меня начала доходить вся огромность нашей задачи. Покойному шаху едва удавалось держать их в узде. Остаджлу и таккалу вели самую жестокую междоусобную войну, а помимо них, приходилось лавировать среди бесчисленной грызни и свар других племен. Мы обязаны были найти способ любой ценой укротить этих людей.

Голос Пери был ясен и громок:

— Высокородные, вы почтили память моего благословенного отца — да будет ему легок Божий суд! — своим появлением здесь. Вы блистающие звезды нашего времени, признанные моим отцом при его жизни. Но не забывайте, что недавно совершилось гнусное деяние: дворец был едва не захвачен теми, кто желал возвести на трон своего ставленника.

Несколько человек выглядели готовыми сбежать. Другие, подобно мирзе Шокролло, главному казначею, фальшиво улыбались.

— Несмотря на эти ужасы, на нас теперь легла ответственность за обеспечение безопасности государства. Каждый должен исполнять свою работу, но не каждый оставался на своем посту. Где был каждый из вас? — во всеуслышанье провозгласила она.

Никто не ответил.

— Дворец не может управлять собой сам. Все вы нужны здесь, пока не воцарится новый шах. Хочу услышать от вас, — продолжала она, — несмотря на то что случилось несколько дней назад, я намерена просить всех — всех вас — поддержать Исмаила. Итак?

Амир-хан-мосвеллу встал первым.

— Мы полностью поддерживаем вас, — ответил он рокочущим басом.

Так как его сестра Султанам была матерью Исмаилу, неудивительно было, что он со своими союзниками подхватил призыв Пери. Но некоторые из оставшихся не присоединились к ним и начали перешептываться, выражая свое недовольство взмахами рук, и это был тот самый разлад, которого мы так опасались.

Поднялся мирза Салман.

— Примите и мое обещание верности, — произнес он, — возможно, я помогу другим, задав такой вопрос. Благородная дочь Сафавидов, порой люди заблуждаются в своем выборе. Как можешь ты ожидать, что они поддержат Исмаила, если они боятся за свою жизнь, уже поддержав не того?

— Верно, верно! — раздался хор голосов.

— Порой люди и вправду следуют ложному совету, — ответила Пери. — Так как положение непростое, я не стану наказывать тех, кто принял неправильное решение, но намерением имел действовать во благо страны. Однако, если вы желаете заявить о своей верности Исмаилу, я обещаю заступиться за тех, кто встал на сторону Хайдара, и помочь отвести царственный гнев.

— Какова надежда, что он вас послушает? — спросил Садр-аль-дин-хан, вождь остаджлу, не побоявшийся показаться на совещании.

— Я снеслась с ним.

— А он предложил помилование? Покажите нам его письмо!

— Предложения о помиловании нет. Но я о нем попрошу.

Кто-то из мужчин задумался, понимая, как весомо способно оказаться заступничество Пери. Но Садр-аль-дин не согласился.

— Этого недостаточно, — отвечал он.

Пери молчала за занавесом. Вероятно, не знала, что еще пообещать во избежание мятежа. Маджид и Шамхал выглядели растерявшимися. Мое сердце затрепыхалось, как рыба на сухой земле. Мне не случалось прежде участвовать по праву во встречах такой важности, и я не знал, что делать.