Семейная летопись. 1920-е

 Хотя по всей Руси полыхала кровавая заря гражданской войны, случались и островки нечаянного покоя. Семья Распутиных, только сыновей девять человек, да трое дочерей, породнилась, кажется с каждой семьей в округе. До середины двадцатых годов старались держаться вместе. Три заимки: Распутина, Хлопунова и Потылицына располагались недалеко друг от друга, по сибирским меркам, конечно. Да ещё добротная усадьба в деревне Краснопольской принадлежала им. Рядом текла небольшая, но шустрая речка, ворочая жернова распутинской мельницы. Земли хватало. Давным-давно осев в центре Сибири, какой-то казак положил начало роду. И пошли поколения за поколениями,  смешиваясь с новыми и старыми переселенцами из России, иногда с местным бурятским или татарским народом. Родовая фамилия не раз менялась, но земля оставалась. Каждый, вроде бы, жизнь проживал отдельно, но  объединяло прочно одно – отношение к труду. Если надо, значит, будет сделано. Батраков почти не держали, своих сил хватало, пока троих младших сыновей не забрали на германскую. К счастью старика Распутина, он не увидел, как революция шагнула в Сибирь, не узнал, что из троих его младшеньких только один вернулся домой. Известие о снохе – дворянке могло потешить самолюбие старика, да не успело. После смерти отца старшинство перешло к пятидесятилетнему Фёдору. Младшего брата с молодой женой он определил в потылицынскую заимку к овдовевшим сестрам. На заимке, деревушке в три дома-пятистенка, проживали родственники, так что Ксения вдруг оказалась в большой семье. Странными и дикими показались ей условия новой жизни. Не будь революции, она убедила бы мужа поселиться хотя бы в Иркутске. Так в будущем и сделаем, – решила она. Пока же лучше, пожалуй, им будет в этой глуши. Как-то само собой она оказалась в роли няньки. На три дома приходилось шесть ребятишек, вскоре Ксения поняла, что и сама ждёт ребёнка и принялась устраивать свой маленький мирок. Когда остатки колчаковской армии проходили где-то рядом, но мимо, Ксения родила девочку, назвали её Елизавета. Так и прошло несколько лет в относительной тишине и покое.

Материн свадебный подарок Ксения спрятала в глубоком подполье, муж Андрей помог. Никогда не надевала  роскошных серег, браслетов и колец, понимая их неуместность в новой жизни. Семейные драгоценности князей Белецких, передававшиеся всегда старшей дочери из поколения в поколение видели роскошные столичные балы, по слухам, царица Мария Федоровна, супруга императора Александра Третьего,  восхищалась ими. Княжеский род быстро разорился после освобождения крестьян, но часть роскоши уберегли от продажи, отдав в приданое матери Ксении, княжне  Ирине. Ксения даже новым родственникам семейные реликвии не показала. Поначалу боялась, что драгоценности могут вызвать разлад в семье, потом ещё больший страх поселился в душе. На заимке часто появлялись новые люди, не дай бог, прознают. Решила и Лизоньке, доченьке, до её пятнадцатилетия ничего не показывать. Их семья само собой была на подозрении у местных властей. А после нелепого случая с краснопольским парнем, по приятельски завернувшим на их заимку первого мая, стало совсем тревожно. Крепко выпив, парень стал хвастаться, что он настоящий коммунист, за что был жестоко избит местными. Кое-как удалось замять неприятную историю, как пошли слухи о коллективизации. Хозяйство Андрея под кулацкое, вообще-то, не подходило. Батраков совсем не нанимали, хоть и жалко было людей, когда те просили хоть какую-то работу. Мать Ксении еще в молодом парне приметила осторожность и рассудительность, с годами в Андрее эти качества развились ещё больше.

Аня

 Собственно, из звонка Аня ничего не поняла. Звонила  Ольга Петровна, соседка и приятельница бабушки Лизы, после смерти которой она старалась приглядывать за домом, за что Аня в шутку называла её доверенным лицом. Разрываясь между желанием посплетничать и дороговизной телефонного звонка, Ольга Петровна толком ей ничего не объяснила. Аня поняла две вещи: многолетние арендаторы её дома срочно покинули деревню, потому что чем-то напуганы и теперь ей нужно срочно приехать.

А, видать, что-то его крепко напужало. Вечером ещё сам-то машину песка привёз, к стройке запасался, – торопливо рассказывала Ольга Петровна приехавшей Ане: Утром в машину побросали вещи-то свои и укатили в райцентр. А у самого-то голова побелела, ну не вся, а сбоку, как будто к печке приложился. Сама б не видала,  не поверила бы. Молча всё так собрали и поминай как звали.

И ничего не объяснили?

Да нет же! Сама-то только и сказала, что к детям переезжают. Они же здесь только с младшим сыном жили. Старшие, все четверо, в райцентр перебрались. Санька да Ленка уж замуж выскочили там, пока в училище учились. Все при работе, вот чего не отнять у них, работящие все, тут ничего худого не скажу. Средний Виктор недавно с армии пришёл и тоже сразу в работу. Не то, что у Маруськи с горки. Её обалдуй, Пашка, помнишь его, наверное, как пришел, их с Виктором вместе забирали, так и пьёт, не просыхая.

С чего пьёт, если не работает, – задала Аня вопрос и сама удивилась его глупости. Но Ольга Петровна даже обрадовалась. Посудачить о соседях – было её любимое дело:

Так Маруська-то пенсию хорошую получает. А ему попробуй не дай, у его кулачищи будь здоров.

Что? Он на мать руки поднимает?

Ну может и не бьёт, не скажу, не видела. Но попробуй такому не дай, всю душу вынет.

Ладно, Ольга Петровна, а зачем мои жильцы хотели новый дом строить, если дети их переехали в город.

Так, говорила же, младший-то с ними оставался, и ещё один в этом году из армии вернётся. Опять же, внуки пойдут, будут к деду с бабкой приезжать, вернее, думали они так. А теперь в один миг съехали. Видно приключилось неладное.

Здесь их вещи кое-какие остались. И куча песка под забором. Может, вернутся, – предположила Анна.

Не, песок уже продан. Хозяин то уже в машину залазил, тут Петька с нижней улице подбежал и давай песком интересоваться. А сам-то ему говорит, давай, мол, две тыщи и забирай его. Петька домой сбегал быстро, при народе деньги ему вручил. Всё честь по чести.

Две тысячи за маленькую кучку песка, – удивилась Анна, в сельских расценках она разбиралась.

Не, это остатки. Петька весь день на тележке возил к себе. А потом сообразил ведь, что песок ему даром мог достаться и напился. Уже два дня не просыхат с горя.

Аня готова была рассмеяться, но сообразила, что делать этого нельзя. Такие вещи в деревне воспринимались серьёзно. Подобных Петек здесь полдеревни, и каждый уже примеривался к  куче. Песок многим нужен, где завалинку подправить, где печь, а машинами деревня не богата. Теперь  его не украдёшь, потому что попадёшься, и не купишь – новый хозяин цену заломит. Да и, вообще, они слишком отклонились от темы: что делать с домом, где искать нового покупателя?

Пробуй, дочка в райцентре. Объявления в газету дай. Наша районка хорошая, её многие выписывают. Там первый лист – одни поздравления, зато последние – чего только народ не продает: и цыплят, и машины, и дома, конечно.

А здесь никому не нужно? Я бы и цену невысокую поставила, и оплату в рассрочку.

Не, из наших никто не купит, – бабка замялась и потянула Аню на улицу.

Не хотела тебе говорить, особенно в дому, но всё-равно ведь, узнашь. Сынок то ихний перед отъездом шепнул Пашке, что отец в кухне сидел, журнал читал и, вдруг, на пол упал. Они с матерью на шум бросились, подняли, а у него глаза страшные и волосы уже седые.  Это дом его напугал, точно тебе говорю, – Ольга Петровна, мелко крестясь, боязливо глянула в его сторону. Аня невольно тоже посмотрела: дом как дом.

Скорее всего, микроинсульт. Вы вот говорите, что хозяин молчал. Может, у него речь отнялась.

Ну, скажешь тоже. При погрузке то он на своих покрикивал. Да и всю ночь ведь не спал, вещи укладывал. Разве ж после инсульта человек сможет такое. Я так думаю, что дому не понравилось, что он его разбирать собрался, так что ты, дочка не бойся, – утешила её напоследок Ольга Петровна.