Он улыбнулся. Да-а, я очень хорошо помню эту улыбку. Каждая его пакость или издевка надо мной завершались этой коронной улыбочкой. Однако сейчас она мне показалась милой. Улыбка была самой обычной, но всегда искренней.

И что на меня нашло? Власенко милый? Точно сильно прилетело…

– Так, значит, ты переживал за себя?

– В смысле? – ошарашенно посмотрев на меня, спросил он.

– Ну, ты сказал, что ушиб я получила из-за тебя. Выходит, переживал, что из-за меня у тебя будут проблемы.

Что-то поменялось в его глазах, и кроткая улыбка сошла на нет. Едва слышно, как будто не хотел этого говорить вслух, он произнес:

– Семенова, я правда за тебя волновался. И не важно, как на мне это отразится. – Он отвел взгляд в сторону, теребя кончик плаката. – Я испугался, увидев тебя без сознания, а когда спустился с трибун, тебя уже не было. Я подошел к Наталье Андреевне, она сказала, что тебя отнесли в медпункт. С тех пор я сидел и ждал, когда ты придешь в себя.

От его признания стало не по себе. Я потупила взгляд. На мне все еще была спортивная форма и испачканные наколенники. Мне резко захотелось развеять обстановку.

– Покажи плакат, – сказала я, сама себе удивляясь. Который раз за день.

Никита поднял на меня взгляд, явно тоже ошарашенный просьбой. Он долго всматривался, ожидая подвоха, но я лишь утвердительно улыбнулась в ответ. Тогда он неуверенно начал раскручивать плакат. Он растянул его на всю ширину рук, так что его голова скрылась за ватманом. В зале он казался меньше, а сейчас видно, как ярко написано слово «СЕМУШКА», намного ярче слова «ВПЕРЕД!».

Я подошла ближе, всматриваясь в нарисованные вокруг фразы звездочки, сердечки и смайлики. Протянула руку, чтобы потрогать их, и плакат резко опустился. Никита испуганно ойкнул. Моя рука оказалась на уровне его груди. На нем была толстовка, обычная, голубая, под цвет нашей команды. А вдруг он специально сказал тогда в коридоре: «Я лучше посмотрю, как вы продуете»? Может, он просто хотел меня позлить? Потому что цвет толстовки говорит о том, что он пришел поболеть за нас.

Мы оба замерли, не зная, как поступить. Прошло не меньше минуты, прежде чем я опомнилась.

– Мне надо позвонить маме, – сказала я.

– Мне выйти? – уточнил Власенко.

Вопрос был простым, но он меня озадачил. Мне не хотелось, чтобы Никита уходил. И это желание по-настоящему пугало меня. Я старалась убедить себя в том, что с ним не так грустно одной в медпункте. Пока он рядом, мысли об игре меня не атакуют. Если быть честной, я сейчас не была к ним готова.

– Останься.

Я не видела, как отреагировал Никита. Я быстро отвернулась, чтобы он не увидел моих покрасневших щек. За спиной послышались удаляющиеся шаги, и я предположила, что он отошел к окну. Я была благодарна за то, что Никита дает мне побольше пространства. Разговор предстоял не из простых.

Я набрала маме и объяснила ситуацию. Как же я любила ее! «Дочка, как же так произошло?» и «Ох, Ди, я же переживаю за тебя». Она вкладывала в эти слова всю свою любовь, но в силу моего характера я слышала их чаще, чем другие. Расстраивать маму мне не нравилось, но меня всегда удивляла ее реакция на мои «случайные» происшествия. Она никогда не кричала на меня и тем более не поднимала руку, как бывало с другим ребятами, по их рассказам. Она всегда спокойно выслушивала недовольства Натальи Андреевны и директора, а после давала мне слово, что посмотрит на ситуацию моими глазами. Она, конечно, не гладила меня по головке за некоторые поступки, но и не отчитывала. Мы просто разговаривали, обсуждая, как можно было бы поступить иначе или как избежать такой ситуации.

Как я и предполагала, мама задала миллион вопросов, на которые я пообещала ответить в машине по пути домой. Я отключилась и убрала телефон обратно в сумку. Развернувшись, я стала разглядывать Никиту. Он по-прежнему стоял ко мне спиной, глядя в окно. Не знаю, слушал ли он наш разговор или ушел в свои мысли.

– Никита, – тихонько позвала я.

И увидела, как от неожиданности он задержал дыхание. Похоже, я и вправду вырвала его из размышлений. Власенко не спеша повернулся ко мне, и я обратила внимание, как несколько прядей пепельной челки упали ему на глаза. Возникла неловкая пауза.

– Так… – начала я.

Но Никита, начав говорить со мной в унисон, сказал:

– Давай я тебя провожу.

– Ладно, но мне надо еще переодеться, ты не мог бы выйти?

– Да, конечно, – немного смутившись, ответил он и вышел.

Когда захлопнулась дверь, я начала быстро стягивать форму, но резкие движения отдавались болью в голове, поэтому пришлось немного замедлиться. Я взглянула в зеркало, и увиденное меня не обрадовало.

На меня смотрело бледное лицо. Ощупав лоб, я нашла место удара. Там образовались шишка и слабо проявляющийся синяк. Классно. Через пару дней тут будет отличное желтое пятно, сочетающееся с моими карими глазами. Провела пальцами по волосам, пытаясь распутать пропитанные солью колтуны. Не спеша надела толстовку и спортивные штаны.

Послышался стук в дверь и вопрос Никиты:

– У тебя все в порядке?

– Да, я уже выхожу.

Оглядев кабинет в последний раз, я увидела плакат, который Никита забыл забрать. Идея, посетившая меня, была безумной, пугающей и манящей. За секунду я успела подумать: «Что я делаю?». А в следующую секунду уже пихала плакат в сумку, обещая потом найти объяснение этому поступку для себя самой.

Я выключила свет и закрыла дверь. Основное освещение в школе уже выключили, и весь коридор покрывал свет уличных фонарей. Я подошла к окну и застыла, наблюдая за сказочной картиной. Огромные хлопья снега засыпали еще голую с утра землю. Их было так много, что на мгновение захотелось вбежать в этот бесконечный поток, задрать голову, закрыть глаза, высунуть язык и наслаждаться. Я не знаю, как долго стояла у окна, погруженная в свои мысли, пока Никита не коснулся моего плеча, выводя из транса.

– Снова голова закружилась? – спросил он, как мне показалось, с ноткой нежности.

– Нет, просто это самый спокойный и запоминающийся момент за сегодняшний день.

Не убирая руки с моего плеча, Никита тоже повернулся к окну.

– Вот бы сейчас их все языком поймать, – озвучил мои мысли Власенко.

Я ошарашено обернулась. По-моему, от удивления даже раскрыла рот, а он все продолжал смотреть в окно. Нет, теперь это самый запоминающийся момент на сегодня. Мы простояли так еще какое-то время и пошли к лестнице.

Спускались мы молча. Я рассуждала, мог ли Власенко читать мои мысли. И нет, я не пересмотрела шоу с участием экстрасенсов. Просто это не могло быть взаправду – что мы подумали об одном и том же. Я настолько погрузилась в себя, что перестала следить за дорогой и запнулась. Налетев на Никиту, я машинально схватила его за руку, чтобы не упасть.

– Прости, сегодня я чересчур рассеянная.

Пару секунд спустя я осознала, что до сих пор держу Власенко за руку. Я отдернула руку, что выглядело еще более нелепо. Никита ухмыльнулся.

– Ничего, Семушка, я привык.

Если бы можно было измерить мой уровень бешенства, то сейчас он находился где-то на уровне «задушить придурка». Как бы не так, я не клюну на очередную издевку этого самовлюбленного хама.

– Ты, кстати, мой должник. Я отмазала тебя от Натальи Андреевны.

Теперь уже улыбалась я, а Никитина улыбка мигом сошла на нет. 1: 0 в пользу Дианы Семеновой.

– Ты та еще лиса, Ди, – приобняв, сладко протянул Власенко над моим ухом.

Я взяла его за рукав кофты двумя пальцами, будто трогаю что-то отвратительное, и скинула руку со своего плеча. Он снова одарил меня нахальной улыбкой. Я же смотрела на него как на врага народа. Все добрые мысли о Власенко улетучились.

Мама забежала в школу с перепуганным лицом. Искоса окинула взглядом Никиту. Ощущая всю неловкость ситуации, я быстро попрощалась с ним, взяла маму под руку и повела в сторону машины.

По пути я один раз оглянулась. Власенко стоял на крыльце и провожал нас взглядом. Он помахал мне, я же отвернулась. Обойдется. Я и так была сегодня с ним слишком доброй. Мы сели в машину, где пахло пионовидной розой и апельсином – любимыми мамиными духами, и, устроившись поудобнее, поехали домой.