– И ведь это ж надо было додуматься?! Привезти клюшки для хоккея с мячом на край земли, где не то что поля нужного нет, так вообще, как говорится, совсем не до бенди! – произнес он обиженно, как ребенок. И смотрел куда-то в окно, на поселок, по которому гулял налетевший с океана ветер, моросил дождь и вообще от одного вида было холодно и неуютно.

Сказать по правде, желающих по доброй воле стать мэром поселка никогда не было. Кто же захочет отвечать за канализацию, скорую помощь и завоз продуктов у кромки холодного моря? Вечно здесь то котельная остановится, то дорогу переметет. И Мокрый-то главой поселка стал только с расчетом на светлое будущее и завод. Масштабы стройки его вдохновляли, он хотел участвовать в большом и серьезном деле. И вообще, когда его уговаривали, то намекнули, что с заводом появляется шанс и у поселка, и у него. Вот Мокрый и согласился. А тут получалось, что дело обернулось ничем. Не планы, а так, игры разума и обстоятельств. Разлетелись, точно карточный домик. И земля, на которой он стоял, ушла из-под ног. Оставалось только с тоской думать о том, что́ пропало, и цепляться за пропавшие надежды чем придется. Этими крючковатыми клюшками, что ли, для русского хоккея. Но какой от них прок? Здесь из-за штормов и старых сетей и электричество-то не всегда бывает. Какой уж тут хоккей – хоть с мячом, хоть без?

Учитель молчал, лишь иногда для приличия чуть кивал. В конце концов, что тут скажешь? Понимал: надо человеку выговориться. И чтобы его кто-то послушал.

– Ну, как ведь говорится… Если есть такие клюшки, значит, это зачем-то ведь нужно, – придумал, что ответить, учитель. – И вообще некоторые считают, что в жизни все закономерно. Никакой случайности…

Мокрый озадаченно посмотрел на Перова, потом опять покрутил в руках клюшку-крюк и вздохнул. В конце концов, дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Даже если это круглые клюшки.

– Ладно, пошел я. – Перов встал из-за стола. – А то все-таки Первое сентября. Дети уж, наверное, ждут. Но я потом зайду…

И он вышел из кабинета, опять промолчав про заявление. Решил, что в таком состоянии мэр его все равно не отпустит. Да и не хотел добивать человека.

Мокрый посмотрел ему вслед. Потом – на клюшки. И в сердцах произнес:

– Вот же русский хоккей!

То ли из-за этих новостей, то ли из-за непогоды День знаний вышел каким-то смазанным. Это вчера над поселком светило солнце, а сегодня лил дождь и море уже не казалось таким приветливым, как накануне. Но Петя подумал, что так, может быть, даже и лучше: учитель-то их уходит. Какая тут может быть радость? В двенадцать лет такое воспринимается особенно остро.

Но и взрослым было явно не до учебы. Они то прятали учеников от непогоды, то на повышенных тонах объясняли друг другу, как надо правильно преподавать, и передавали из рук в руки какую-то бумагу с грозным словом «Заявление», которую Перов все хотел кому-то отдать, но ни директор, ни завуч, ни канцелярия брать ее не хотели. То говорили про все тот же непостроенный завод. И как-то так выходило, что не находилось у взрослых ничего из того, что им было нужно для счастья. В конце концов все окончательно разругались друг с другом, успокоились и взялись за детей и уроки.

В общем, учебный год начался. Хотя для взрослых он, похоже, и не заканчивался. Ведь это в детстве кажется, что от непонятных уроков и нерешенных задач можно уйти на каникулы. Во взрослой жизни с ними приходится жить, пока не найдешь верный ответ. Что-то такое Петя чувствовал, когда во время занятий смотрел в окно на холодный дождь и прилетевший из Арктики ветер. Он потому и садился всегда у окна, чтобы можно было смотреть куда-то туда и о чем-то мечтать. Обычно его за это ругали, но только не тезка – не Петр Петрович Перов.

Глядя в окно, Петя вспомнил, как они с учителем первый раз пришли на урок. Для него он был первым в средней школе, для Перова – первым в самостоятельной учительской жизни. Оба умудрились тогда опоздать. У Пети перед самым выходом из дома на рубашке оторвалась пуговица, а у Перова в его каморке заклинил замок. Так и пришли они с виноватыми лицами в класс, где их ждали ученики и директор, который собирался представить нового педагога. Директор осуждающе покачал головой, но тему развивать не стал. Только чуть картинно вздохнул и произнес, подчеркивая рифму:

– Вот, пожалуйста… Петр Большой и Петр Меньшой… Как говорится, два сапога пара… Ну что ж, проходите…

После уроков Перов еще спросил у своего товарища по обстоятельствам:

– А ты чего опоздал?

– Пуговица, – искренне произнес мальчик и почесал всклокоченные волосы.

– А у меня – ключ, – улыбнулся молодой учитель и повертел его в руке. А потом подмигнул. – Не переживай, в конце концов, каждый в этой жизни когда-нибудь и куда-нибудь да опаздывал.

В общем, с тех пор их так иногда и звали – Петр Большой и Петр Меньшой.

В такие моменты, когда судьба выходит на новый вираж, тот, кто находится рядом, на долгие годы становится для тебя товарищем по обстоятельствам. Даже если один – учитель, а другой – ученик. И вот сейчас, глядя на Перова, Петя понимал, что, наверное, это их последнее общее Первое сентября.

Сразу после уроков неожиданно вышло солнце. На севере смена погоды – обычное дело. И на душе сразу стало как-то полегче. Дети высыпали на старый стадион рядом со школой, где началась обычная детская беготня: после уроков – любимое дело.

– Жалко будет, если уволится, – произнес Пузырь, забравшись на самый верх железной лестницы рядом с турниками. Оттуда можно было много чего разглядеть. Например, сквозь окно соседней со стадионом администрации – что происходило в кабинете у мэра.

А там вновь сидели друг напротив друга учитель и мэр. То просто так друг на друга смотрели, то перебрасывали через стол какой-то листок.

– Заявление отдал, – доложил Мишка, поднеся к глазам отцовский бинокль.

– А Мокрый? – спросила Синица.

– Отбросил обратно. Типа, не хочет брать! – энергично пояснял наблюдатель, словно комментировал спортивный матч.

– Подглядывать нехорошо, – произнес сидевший рядом Солнце.

– Я не подглядываю, а выясняю ситуацию. Надо ведь понимать, к чему стоит готовиться, – ничуть не смутившись, ответил Пузырь.

– И как? Понял? – ни на что особо не рассчитывая, уточнил Петя.

– Кажется, да, – бодро доложил наблюдатель. Он всегда во всем был уверен. – Что никуда Три Пэ от нас не уедет.

– Это почему? – поинтересовался приятель.

– Потому что никакое заявление у него не взяли… Ой! Мокрый схватился за клюшку!

– Что? Подерутся на клюшках? – наклонив голову набок и сощурившись от солнца, спросила Синица.

Мишка чуть нахмурил брови, выждал несколько секунд, а потом покачал головой:

– Нет, просто вручил ему их, всю охапку!

Как и следовало ожидать, Перова никуда не отпустили. Как на такое вообще можно было рассчитывать, тем более в начале учебного года, фыркали у него за спиной коллеги. Тут каждый учитель на вес золота, а уж если он тянет кучу предметов, так и вовсе – брильянтов. Жаль, правда, что ни золота, ни брильянтов самим учителям из поселка не видать, скорее всего, никогда.

Чего-то такого Перов, в общем, и ожидал, но все равно загрустил, когда на себе ощутил, что от судьбы никуда не деться. Или все-таки деться можно? Но так запросто из колеи не выбраться. А рвать по живому он пока не хотел. Все надеялся как-то договориться. Но вот не получалось.

В школе его, с одной стороны, понимали. Сами были в таком же положении. Но с другой стороны, если Перов бы ушел, то остальным пришлось бы взять его большую нагрузку. Кто ж на такое согласится?

Вот тут и подоспел день здоровья. Его всегда объявляют в начале учебного года – как правило, в первую субботу сентября, пока позволяет погода. На пару часов школьники с учителями уходят в окрестные сопки, там жарят сосиски, а после, уставшие, но довольные, приходят домой.