Внутри оказались четыре или пять пластиковых твердогелевых освежителей воздуха, но белый пластик был испачкан кровью и чем-то похожим на грязь. Среди мусора торчало что-то пушистое, и, направив фонарик глубже, Эрика разглядела конец кошачьей лапы.

– О нет, – пробормотала она, глядя на Мосс и Питерсона. До них донесся приглушенный крик Чарльза. – Можете принести мне пластиковую пленку и несколько пакетов для улик?

Мосс ушла и вернулась с толстым квадратом пленки. Переместившись в небольшой палисадник многоквартирного дома, они развернули ее на траве. Питерсон натянул перчатки, и Эрика осторожно вывалила на пленку содержимое мусорного мешка.

Запах сладкого разложения был невыносимым даже на улице в ветреную погоду. Там были чайные пакетики, три пустых банки из-под эля, пакет из-под молока, несколько грязных кусков папиросной бумаги и десять твердых освежителей воздуха. И среди этого – два разлагающихся кошачьих тела и две отрезанных кошачьих головы. Эрика протянула руку и осторожно их коснулась.

– Странно. Тела как будто промерзли внутри. Потрогайте.

Мосс и Питерсон осторожно коснулись тел.

– С чего бы им замерзать? – пожал плечами Питерсон.

– В Лондоне холода еще не наступили, температура плюсовая, – добавила Мосс.

– Господи, – пробормотал Питерсон, откидываясь назад и зажимая рукой нос. – Пахнет так, будто они уже давно мертвы. И обе без ошейников.

– Ошейник не будет держаться на безголовой кошке, – заметила Мосс.

– Я имею в виду, что их нет в пакете. – Питерсон закатил глаза.

– Зато есть десять освежителей воздуха, – сказала Эрика, пересчитав их. – И все полные. Их только что открыли.

Из машины скорой помощи раздался новый крик. Она качнулась, задние двери распахнулись, и Чарльз Уэйкфилд выпрыгнул оттуда. На его голове длинной белой лентой развевался бинт.

– Нет! Нет! Не хочу! Ненавижу иглы! – кричал он. За ним выбежал полицейский, схватил его и прижал к капоту ближайшей полицейской машины.

Эрика, Мосс и Питерсон встали с травы и поспешили к фургону как раз в тот момент, когда полицейский надевал на Чарльза наручники. Эрика увидела внутри машины скорой помощи кучу окровавленных бинтов. У фельдшера текла кровь из носа, и она промокала ее тканевым тампоном.

– Все нормально, – хрипло пробормотала она.

– Мне должна быть предоставлена физическая автономия! – крикнул Чарльз, нагнутый над капотом. – Я сказал ей, что не хочу укол!

Его глаза были дикими, по лицу стекала кровь. Он был похож на сумасшедшего.

– Я пыталась сделать ему прививку от столбняка. У него ржавчина в ране, – пояснила фельдшер, невозмутимо меняя тампон на новый.

– Вы сучьи дети! Я ничего не делал, ничего не делал! – совсем по-детски закричал Чарльз.

– Замолчите! – Полицейский толкнул его на капот. Эрика посмотрела через улицу и увидела, что из соседних домов вышли люди, и одна девушка снимает происходящее на телефон. Здесь хватало проблем и без выступлений Чарльза.

– Прекратите! – Эрика обратилась сразу и к Чарльзу, и к полицейскому, надевшему на него наручники. – Отвезите его в участок, отмойте, и пусть переночует в камере. Он арестован за нападение на полицейского.

Чарльз завопил с новой силой:

– Вы не можете так со мной поступить! Я просто пытаюсь жить своей жизнью. Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не делайте этого!

– Ого. А я думала, мой пятилетний сын – истерик, – усмехнулась Мосс, наблюдая, как Чарльз пытается вырваться из рук молодого полицейского. Он был выше, но Чарльз – плотнее и коренастее. Полицейского мотало туда-сюда, как тряпичную куклу, пока не вмешался Питерсон:

– Пожалуйста, сэр, берегите голову. – Они вдвоем усадили Чарльза на заднее сиденье. Когда машина отъезжала, он продолжал вопить и скалить зубы, выдыхая облачка пара, и Эрика подумала, что он похож на бешеную собаку.

Час спустя Айзек разрешил им пройти на место преступления. Эрика, Мосс и Питерсон надели защитные костюмы с капюшонами, маски и бахилы. Теперь гостиная была залита светом. В углах друг напротив друга были установлены два мощных светильника на штативах, свет был направлен под диван-кровать, на котором лежала Вики, и Эрике было хорошо видно, как кровь капала через тонкий матрас на ковер. Комната была маленькой, а диван стоял у окна. Эрике всегда казалось, что в освещении места преступления есть что-то бутафорское, театральное. Фотограф снимал тело крупным планом, два криминалиста брали образцы брызг крови со стены и ковра. Металлический запах под теплом ламп стал еще сильнее.

– Ясно. – Айзек сел на корточки возле дивана. – У Вики сломана шея и вывихнуты оба плеча. Ты сама видишь, как ее руки стянуты за спиной.

– Да.

– На обе ее руки с силой надавили, заломив их назад и вывихнув плечи. Ее били по лицу. Передний зуб сколот.

Эрика смотрела на молодую женщину, такую маленькую. Такую хрупкую.

– Рот ей заткнули свернутыми носками и заклеили скотчем. По всей видимости, ее били ножом куда придется – в поясницу, шею, щеку, левое бедро. В некоторых местах нож проткнул кожу головы.

– Да, и это наводит меня на некоторые мысли, – задумчиво проговорил Айзек. – Это раскладной диван-кровать, довольно недорогой, и в тонком матрасе есть несколько проколов… Я думаю, тот, кто это сделал, закатал Вики в диван-кровать и втыкал в ее тело нож через матрас. Похоже, он задел подключичную артерию. Это крупная артерия, идущая прямо от сердца и несущая кровь к рукам и шее. Поэтому столько крови. Я узнаю наверняка после вскрытия.

– Погоди, ты думаешь, что она была внутри дивана, когда убийца наносил ей ранения?

– Да.

– Когда нашли тело, диван был разложен. Получается, тот, кто это сделал, после ее смерти разложил диван, чтобы проверить, мертва ли она?

– Выяснить это – ваша задача. Я просто рассказываю, что вижу.

Эрика посмотрела на Мосс и Питерсона. Оба были в шоковом состоянии. Им доводилось видеть разные места преступления, но с подобным они еще не сталкивались.

– Можешь сказать, когда наступила смерть? – спросила Эрика.

– Пока нет.

– А если не для протокола? Просто навскидку?

– Не для протокола?

– Конечно, – кивнула Эрика со слабой улыбкой.

– На основании того, что я вижу… где-то с трех дня до семи вечера.

– Это большой промежуток времени, – заметила Эрика.

– Пока ничего более точного сказать не могу. Вскрытие покажет больше.

Эрика посмотрела на тело Вики, наклонилась вперед и чуть приподняла ее голову за волосы. Лицо молодой женщины было все в крови и в синяках, зубы оскалены в гримасе ужаса, остекленевшие глаза широко распахнуты. Так смотрела сама смерть.

– Она не могла кричать – у нее во рту был кляп, – сказала Эрика.

– Сомневаюсь, что она могла даже дышать, – добавил Айзек. – Удивительно, что она не задохнулась.

Эрика обвела глазами задернутые занавески. Окно выходило на маленький садик, за которым начиналась дорога. Если Эрика, проходя мимо, услышала крик Тесс, то мог ли кто-нибудь услышать, как эта бедная женщина боролась за свою жизнь? Ей вспомнились слова агента, продавшего ей дом неподалеку от этого. Как он расхваливал Блэкхит! Комфортное безопасное место, дружная деревенская община! Насколько она была в курсе, по ее старому адресу никого так зверски не убивали.

Все отошли назад, когда двое криминалистов подошли к телу Вики, приподняли ее правую, а затем левую руку и взяли мазки из-под ногтей – как отметила Эрика, коротко постриженных. Айзек уже держал наготове пластиковый пакет, куда они опустили образцы.

Она оглядела остальную часть комнаты: невысокий длинный мебельный блок, телевизор с плоским экраном и полками по бокам, на которых стояли четыре стеклянных подсвечника разных цветов, лавовую лампу. При хорошем освещении здесь вполне могло бы быть уютно, но резкий свет как будто выставлял напоказ самые убогие черты. Обои провисали от сырости, светлый ковер был весь покрыт следами пятен. На журнальном столике, который, возможно, задвигали под окно, когда раскладывали диван-кровать, были потертости и сколы, а из-под искусственного дерева книжных полок тут и там проступало ДСП. Дверь спальни с импровизированной студией звукозаписи была открыта, и Эрике видно было, как криминалисты тонкими кисточками снимают отпечатки пальцев с черного стола и дверной рамы. Мелкий серый порошок блестел под ярким светом.