– Мы можем чем-то помочь? – надменным тоном произнесла она. Чарльз опустил голову, делая вид, что поглощен сбором смятых фруктов. Эрика представилась, представила сослуживцев, все они показали удостоверения.

– А, так это вы испортили мои «Ноббд Рассет»?

Мосс приподняла бровь, Питерсон посмотрел на женщину сверху вниз.

– Что, простите? – нахмурила брови Эрика.

Старушка тростью указала на яблоню. Дерево было согнуто под углом.

– Как видите, одна из ваших полицейских машин врезалась в мою «Ноббд Рассет». – Она наклонилась и подняла с земли яблоко, и Эрика увидела, что оно все какое-то кривое, деформированное, со сморщенным наростом, похожим на опухоль. – Не смотрите, что они такие уродливые. Вкус у них чудесный. Самое то в пироге или с куском сыра. Вам повезло, что в этом году у нас хороший урожай, – добавила она, указывая палкой на дерево, ломившееся от фруктов. – Я надеюсь только, что вы не повредили корни.

– Как вас зовут, мэм?

– Миссис Генриетта Болдерстоун. Я бы предпочла, чтобы меня называли именно миссис Болдерстоун. А это мистер Чарльз Уэйкфилд. – Ее акцент, как и манеры, указывал на аристократическое происхождение.

– С ним мы уже знакомы. Надеюсь, ночь в участке выдалась не слишком тяжелой? – спросила Эрика. Генриетта смерила его взглядом, от которого кто угодно превратился бы в яйцо-пашот, но такой реакции Чарльза Эрика все равно не ожидала. Он покраснел, и румянец разлился по его гладкому блестящему лицу. Повисла неловкая пауза. Чарльз не сводил взгляда с земли.

– Мы здесь, чтобы расследовать убийство Вики Кларке.

– Ужасное дело. Ужасное, – проговорила Генриетта, по-прежнему глядя на Чарльза – видимо, в надежде, что он все объяснит. В том, как он, игнорируя этот взгляд, хмуро выкапывал яблоко из грязного следа шины, было что-то ребяческое, капризное.

– Насколько хорошо вы знали Вики? – спросила Мосс.

– Так, обменивались любезностями. Мы из очень разных поколений.

– Вы были дома вчера вечером? Один из наших полицейских звонил вам в дверь.

– Да. Я была дома, но я ложусь спать очень рано, в восемь часов. Сплю я очень крепко, а звонок не работает. Я увидела все это, – она указала тростью на смятую траву, – уже сегодня утром. Обе квартиры на верхнем этаже – мои, одну я использую как студию.

– Вы художник?

– Да. Но по большей части занимаюсь фотографией, – ответила она так же надменно. Чарльз отошел к зданию, чтобы достать из колеи последние яблоки.

– Вы вчера днем не замечали чего-нибудь необычного? Особенно нас интересует время с трех дня до восьми вечера, – сказал Питерсон. Генриетта повернулась к нему, смерила оценивающим взглядом.

– Смотря что вы называете необычным.

– Незнакомых людей… или чье-то подозрительное поведение.

– Объясните, что значит «подозрительное». – Она коснулась тяжелого бронзового ожерелья на шее. В ее взгляде поблескивало какое-то девичье озорство, когда она говорила с Питерсоном.

– Пожалуйста, ответьте на вопрос, – велела Эрика.

Генриетта провела языком по губам.

– Нет, никого подозрительного я не видела. Вообще никого не видела, пока в шесть не позвонил Чарльз и мы не пошли на мою террасу подышать воздухом, верно? – Она повернулась к Чарльзу.

– Э-э, ну да. – Он украдкой поднял глаза и тут же вновь занялся яблоком.

– Перестань там возиться и иди сюда, – приказала Генриетта. Он подошел к ним, таща за собой пластиковый мусорный пакет. В присутствии Генриетты он будто становился ребенком. – Ты пришел ко мне в шесть, когда начались новости, и мы сразу вышли на террасу.

– Да, – кивнул он, – и пробыли там меньше часа, сорок пять минут.

– А сидя на террасе, вы не видели, как кто-нибудь приходил или уходил? – Эрика внимательно смотрела на них.

– Нет.

– Когда вы ушли, Чарльз? – спросила Мосс.

– Около семи.

– И сразу же пошли к себе?

– Да.

– Не видели ничего необычного возле квартиры Вики по соседству?

Он покачал головой.

– Нет.

– Мне нравится, когда ко мне приходят гости, но вместе с тем нравится, когда потом они уходят, – прогремела Генриетта. Ее подробные ответы резко контрастировали с односложными ответами Чарльза. – Я этого и не скрываю. Я хороший друг, но изредка.

– А вы, Чарльз, чем занимались примерно между тремя часами и тем, как вы позвонили миссис Болдерстоун? – продолжала задавать вопросы Эрика.

– Пообедал, а потом на поезде поехал погулять в Ридженс-Парк, – ответил он.

– Когда это было?

– Я уехал около двух, а к пяти двадцати был уже дома. Поел и пошел к Генриетте… У меня есть билет на поезд.

Эрика вынула тетрадь. Пока она записывала, стояла тишина.

– Вики была общительной? К ней часто приходили гости?

– Из тех, кого я видел, по большей части сестра и молодой человек, – поведал Чарльз. Генриетта кивнула.

– Как его зовут?

– Шон Макавити. Какое-то время он жил тут с Викторией.

– И надо сказать, нелегально, – добавила Генриетта.

– Как так получилось? – подняла брови Эрика.

– Во всех договорах аренды указано, что на территории могут проживать только лицо или лица, указанные в договоре. Договор аренды – это юридический документ, верно? – Генриетта строго посмотрела на нее. Перед садом остановился ярко-желтый фургон с надписью «Слесарь Деррен Браун» большими буквами на боку.

– Прошу прощения, мне пора. – Чарльз направился навстречу мужчине, выходившему из фургона.

– Чарльз – хороший человек. У вас о нем неправильное представление. Он многое пережил. Я многое выиграла от нашей дружбы, – тихо промолвила Генриетта, наблюдая, как Чарльз ведет слесаря в дом. – Он присматривает за домом – в самом широком смысле. Занимается всеми бытовыми вопросами, связывается с садовниками, с ремонтниками, с мастерами. Он надежный и честный.

– У него есть ключи от всех квартир? – поинтересовалась Мосс.

– Господи, нет конечно. Как я уже сказала, это очень свободная договоренность. Все квартиры – частные резиденции.

– А что скажете об остальных жильцах? – спросила Эрика.

– Берил Уэнтворт наверху держится особняком. Рэя большую часть года тут нет, он работает в Китае, что-то связанное с компьютерами. Болгарские девушки – милые. София и Мария. Такие умные и вежливые. Врачи-стажеры. Так приятно видеть, что иностранцы здесь зарабатывают себе на жизнь.

– Они сегодня дома? – Эрика проигнорировала ее намек.

– Нет, мы только что к ним стучались. Я знаю, что они ужасно много работают… ночные смены. – Генриетта обвела глазами всклокоченный сад. – Уже холодает, поможете мне подняться наверх? Я могу показать вам свою студию, – добавила она, глядя на Питерсона и предлагая взять ее под руку.

Днем вестибюль выглядел иначе. Свет, струясь в окна, как будто танцевал на краске ярко-голубых стен.

Генриетта взглянула на закрытую дверь в квартиру Вики, опечатанную клейкой лентой.

– Насколько там все плохо? – Она посмотрела на Питерсона. Он хотел что-то сказать, но замялся. – А, настолько, – заключила она. Ее лицо в ярком свете казалось пепельно-серым.

Входная дверь Чарльза была закрыта, и они слышали, как за ней чем-то грохочет слесарь. Генриетта уверенно, но медленно двинулась к лифту в задней части вестибюля, держась за руку Питерсона. Эрика и Мосс последовали за ними. На лифте они поднялись на третий этаж. Здесь потолок был чуть повыше, на площадке располагался длинный ряд световых люков, что добавляло ощущения легкости и пространства. По обе стороны коридора было по двери.

– Вот и моя студия. – Генриетта достала из кармана связку ключей и отперла дверь. – Заходите.

Эрика задумалась, зачем она привела их сюда – чтобы похвастаться своими работами? Студия представляла собой огромную комнату открытой планировки – с одной стороны находилась стеклянная стена, с другой открывался захватывающий вид на Лондон и Блэкхит. Солнце мерцало за облаками, и казалось, что на горизонте надвигается буря. На стене висела высокая деревянная полка с бутылками химикатов и художественными принадлежностями. Рядом стояли морозильный ларь и старый холодильник марки «Ред Булл» с прозрачной стеклянной дверцей, заполненный коробками с пленкой для фотокамеры.