И, значит, не стоит ломать себе над этим голову.

Надо просто наслаждаться южной ночью, и костром, и теплой землей, на которой можно растянуться. Не так уж часто приходится в нынешние времена нашему брату, горожанину, сидеть у костра…

Мы доедали суп из тушенки, когда что-то темное и круглое бесшумно пролетело над нами.

– Смотри! – крикнул Витька и задрал вверх голову.

Я тоже задрал вверх голову и увидел, как очень большое черное пятно одну за другой глотает звезды и выбрасывает их сзади.

– Похоже на летающую тарелку, – сказал Витька.

– Ты читал Мензела? – отозвался я. – Он доказывает, что летающие тарелки – это оптический обман.

– Я, конечно, читал Мензела… – Витька усмехнулся и снова взялся за котелок с супом. – Но то, что мы сейчас видели, не похоже на оптический обман.

Чай мы пили молча. Мы думали. Сейчас было над чем думать. Что-то большое и черное ведь действительно пролетело. И бесшумно. Не птица же!..

Когда мы укладывали в рюкзак пластмассовые кружки, Витька снова толкнул меня.

– Смотри!

Я быстро поднял голову. Черное пятно летело обратно. Такое же большое и бесшумное. Оно не было оптическим обманом – я никогда не страдал галлюцинациями. Витька был прав, и ошибался, наверно, Мензел. Это была типичная летающая тарелка. У нас ведь нет еще таких аппаратов, которые бы летали бесшумно.

Она исчезла так же быстро, как и появилась, эта тарелка. Ни следа, ни звука, ни запаха. Пойди докажи, что видел ее! Над загадками ведь приходится думать. А нам – лень…

Витька хотел загасить костер, но я остановил его: – Подожди. Пусть догорит сам. Когда-то еще нам придется сидеть у костра…

Мы закурили, блаженно и неторопливо затягиваясь. Как немного, в сущности, нужно человеку для счастья! Костер в степи, котелок супа, сигарета…

Легкий ветерок потянул над землей. Поле громадной, выше человеческого роста, кукурузы слева от нас задвигалось, зашуршало.

Может, именно поэтому мы и не услышали, как прошел по кукурузе человек. Мы увидели его уже тогда, когда он вышел из зарослей.

Тонкая, невысокая фигурка в спортивном костюме медленно приближалась к нам. То ли мальчишка, то ли девушка – в темноте не разберешь.

Мы сидели молча и ждали, и курили.

Я почему-то подумал, что эта фигурка может быть связана с таинственным черным пятном, которое только что дважды пролетело над нами.

Хорошо, если бы это было так – все какой-то путь к разгадке.

Наверно, Витька думал о том же.

Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фигурку.

Человек шел медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина – мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу – женщина испугается.

И мы ждали – молча и терпеливо.

Наконец, она подошла – стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода – совсем девчонка. Черноброва и черноволоса. Но, главное, она была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.

Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка.

– Ave amici!..[1] – негромко, робко сказала она.

Я усмехнулся и подумал: «Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью… Ну, что ж, как вам угодно, синьорита…»

Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:

– Ave, Caesar, morituri te salutent![2]

Я, конечно, хотел бы заменить «Цезаря» «девушкой». Но я забыл, как по-латински «девушка».

Намертво забыл.

Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь одно слово – то же самое слов «amici» – друзья.

«Здорово шпарит!» – подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти:

– Amicus Plato, sed magis amico veritas.[3]

Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы изъясняемся.

Девушка перестала улыбаться и произнесла:

– Narro, narro…[4]

Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и «выдал» на чистейшем русском:

– Садитесь, грейтесь. Вы из какого института? Медичка?

Девушка удивленно поглядела на меня, опустилась на траву и негромко сказала:

– Non intellego.[5]

Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.

Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.

Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:

– Non intellego.

– Наверно, туристка, – сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами:

– Парле ву франсе? Шпрехен зи дойч? Ду ю спик инглиш?

Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я изучал немецкий, в институте – английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные слова и фразы из того и другого. Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Но Витька знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.

– Non intellego, – снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь «lingua latina» – «латинский язык».

«Да что она – сумасшедшая? – подумал я. – Разговаривать сейчас на латыни!.. Да кто это может?..»

Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни.

Одно дело преподавать – другое разговаривать.

«Кто же все-таки эта девчонка? – снова подумал я. – Неужели на самом деле иностранка? Жалко – такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться – помашет ручкой, и будь здоров, Вася…» Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:

– А может, все-таки поговорим по-русски?

И она снова ответила:

– Non intellego.

– Не понимает она русского, – огорченно сказал я Витьке. Латынь понимает, а русский – нет.

– А может, она кубинка? – сказал Витька и повернулся к ней. – Куба, синьорита, Фидель, си?

Но девушка снова ответила – на этот раз грустно и подавленно:

– Non intellego.

«Как это не понимать таких слов? – подумал я. – „Куба“ и „Фидель“ на всех языках звучат одинаково… Кто же она?»

Вдруг девушка заговорила сама. Она сказала какую-то короткую фразу, в которой я уже абсолютно ничего не понял. Даже латинских корней не уловил Зато мне послышались в этой фразе древнегреческие окончания «гос», «лос»… Я не учил древнегреческого, но словарями-то иностранных слов пользовался… Однако это была уже какая-то явная чепуха – латынь, древнегреческий у современной девчонки…

– Что она сказала? – спросил Витька.

– Не понял, – ответил я. – Это, кажется, даже не латынь. Это похоже на древнегреческий.

И, повернувшись к девушке, я ответил ей ее же словами:

– Non intellego.

И увидел, что после моих слов глаза ее стали еще более грустными.

– Рома? Италиа? – вдруг спросил ее Витька.

– Itа, ita, Roma![6] – девушка обрадованно улыбнулась Витьке, и я заметил, что у нее красивые и ровные белые зубы.

Конечно, Витька – гений. Наверняка, она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни…

Девушка ожидающе смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза – на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая.