– Она не подогретая, только приготовила, – возразила Соня и отошла к разделочному столу.

– Надо же, – безразлично сказал Вадим и, подумав, все-таки принялся за еду.

Соня протерла столешницу, убрала в ящик вилки и ложки, пододвинула деревянную подставку для ножей и зачем-то начала их выдергивать один за другим.

– А ведь когда-то ты уверяла меня, что хорошо готовишь, – нарушил тишину Вадим. – Ты ведь вроде на повара училась.

– На кондитера, – устало поправила его Соня, засовывая тесак обратно в подставку.

Вадим будто не расслышал ее и проворчал:

– Еще кафе хотела открыть. С твоими-то способностями только кафе и открывать. Яичница у тебя и та горелая, а ты говоришь кафе.

Соня молчала, лишь выдергивала ножи из подставки и засовывала их обратно.

– Соня, Соня, Соня, – певуче протянул Вадим. – Все-таки имя хорошо характеризуют человека, ты так не думаешь?

Соня провела пальцем по дырочкам на ноже для сыра и сунула его к тесаку.

– Что ты имеешь в виду? – Она машинально сжала рукоятку длинного тонкого филейного ножа так, что побелели костяшки пальцев.

– Ну вот назвали тебя родители Соней, а ты ведь такая и есть. Не живешь, а будто спишь. Ничего не умеешь, – зевнул Вадим, – говоришь, на кондитера училась, а у тебя даже простецкий яблочный пирог выходит безвкусным. Представляю, что бы ты там наготовила, будь у тебя и правда кафе или работа кондитером. Выгнали бы тебя с работы-то, слышишь?

Соня резко развернулась, филейный нож под светом люстры метнулся молнией и легко, будто играючи, скользнул по горлу Вадима. Тот вскинул на Соню удивленные глаза и завалился на стол, угодив лицом в лазанью. Расплавленный сыр смешался с кровью и потек бесформенными лужицами по поверхности стола, закапал на светлый пол.

Отвернувшись, Соня сунула нож под воду и начала смывать кровь, невидящим взглядом уставившись на струю воды. Она думала, что, наверное, нужно позвонить в полицию и в скорую, хотя Вадиму уже вряд ли поможешь. Ножи у них в доме были острые, а Соня орудовала ими мастерски. И готовила она тоже мастерски. И пекла. И торты делала. И кофе варила первоклассно. Только вот Вадим почему-то всегда был недоволен. Ни разу она ему не угодила: то мясо пережаренное, то лазанья сухая, то соус для салата негодный, то клубничный мусс с кусками плохо переработанных ягод, то пенка на эспрессо неправильная. Когда это началось? Соня и не помнила. Ведь раньше не было придирок… Нет, придирок не было, однако был сарказм. Поначалу влюбленной Соне муж казался остроумным интеллектуалом, уже гораздо позже она поняла, что это не остроумие, а цинизм. Цинизм и неумение получать удовольствие от простых вещей, которые обычно радуют. Это неумение приводило к высмеиванию. То в ресторане пахнет не так. То фильм абсолютно бессмысленный. То друзья ничего не понимают. То бизнес-партнер не умеет дела вести. То у Сони прическа не та. То платье она «деревенское» напялила. И так без конца. Сначала Соня смеялась над подколами и язвительными шуточками Вадима, потом лишь вежливо улыбалась, а потом ей стало от них противно. А еще противнее – оттого, что он по-прежнему делает вид, что все хорошо, что у них идеальная семья, хотя уже очень давно ничего хорошего не было. И семьи в том смысле, который Соня привыкла вкладывать в это слово, тоже не было. Так, привычка. Опостылевшая привычка.

Резкий звон заставил Соню вздрогнуть и прийти в себя: это духовой шкаф просигналил об окончании программы. Соня выключила воду, вытерла насухо филейный нож и сунула его в подставку. Надев на руку кухонную рукавичку, она приоткрыла дверцу и заглянула в духовку. Лазанья была готова и издавала умопомрачительный аромат плавленого сыра.

В этот же момент Соня услышала, как открылась входная дверь. Соня бросила взгляд на часы – почти восемь. В последнее время Вадим все чаще стал задерживаться на работе.

– Чем это так воняет? – долетел до Сони голос мужа.

Она вышла в гостиную – прихожей в их модной квартире не было – и сказала:

– Пахнет запечённым сыром. Я лазанью сделала. Ты как раз вовремя.

– Я сначала в душ, – передернул Вадим плечами. – Устал – не могу.

Соня кивнула и вернулась на кухню. Вскоре из ванной послышались звуки зажурчавшей воды. Соня пошла в спальню, чтобы достать для Вадима чистые штаны и футболку, в которых он ходил дома, и увидела на кровати сброшенную им одежду. «Вот всегда так, бросит кучей в комнате, нет, чтобы сразу в корзину положить, – думала Соня. – За собой не замечает, а меня попрекает каждой соринкой». Соня взяла брюки и рубашку мужа и замерла. На белоснежной ткани сорочки у самого ворота виднелось розовое пятно. Сомнений в том, что это следы от помады, у Сони не было. «Прямо классика, – горько усмехнулась Соня. – Интересно, если предъявить это Вадиму, сунуть под нос, он скажет, что у меня больная фантазия? Или придумает более оригинальное язвительное оправдание?» Нет, она не будет ему ничего говорить. Не в первый раз она видит такие пятна и наверняка не в последний. И ведь когда-то, дурочка, она трясла вот такой же рубашкой перед лицом Вадима и устраивала истерику, а он лишь посмеялся, смерил ее презрительным взглядом и даже объяснять ничего не стал.

Отнеся грязную одежду в небольшое подсобное помещение, где у них была организована кладовая-прачечная, Соня вернулась в кухню. Через пять минут появился и Вадим.

Он сел за стол, а Соня достала лазанью из духовки и поставила тарелку перед мужем.

– Как прошел день? – поинтересовалась она.

– Нормально, – сухо ответил Вадим.

Соня начала вытирать разделочный стол, не сводя взгляда с подставки для ножей.

– Ты стал часто подолгу задерживаться, Вадим, – сказала она.

– Я работаю, Соня, – вздохнул он. – Вкалываю, как проклятый, чтобы побольше заработать на твою беспечную жизнь.

Рука Сони машинально потянулась к ручке филейного ножа. Он острый. Очень острый. Одно движение и…

– Я пойду отдохну, – сказала Соня, отдергивая руку, – устала что-то сегодня.

– Да-да, ты-то и устала, – усмехнулся Вадим. – Вся заработалась.

В ушах шумело так, что последние слова мужа долетели до нее будто из какой-то трубы. Соня легла на край кровати, поджала ноги, подтянув их чуть ли не к самому подбородку. Ее бил озноб. Она закрыла глаза. Так не может больше продолжаться. Не должно. Вадим сам не собирался что-то менять, хотя ему вся эта «семейная идиллия» опостылела так же, как и Соне, но вел он себя так, будто ему доставляло удовольствие каждый день мучить ее своими саркастическими замечаниями, язвительными и все чаще унизительными словами, рубашками этими, испачканными помадой и пропахшими женскими духами. Нужно что-то делать. Нужно что-то делать. Нужно обязательно что-то сделать. А иначе и до беды недалеко.

На следующий день была суббота, но Вадим уехал в офис, сославшись на трудный отчетный период. Соня приняла это как должное, даже и не пытаясь показать свое возмущение или недовольство. Вот уже очень давно Вадим лишь раздраженно хмыкал, если Соня начинала «качать права». А ее словно апатия охватила: ничего не хотелось, ни к чему она не стремилась. Правда, в последнее время эта апатия перерастала во что-то жуткое: ножи эти, сны непонятные, мысли, мысли, мысли…

Соня позвонила единственной подруге Вике и напросилась в гости. С Викой они дружили еще со школы, а потом та перебралась в Москву, поступив в столичный вуз. Сначала каждый день моталась на электричках на пары и с пар, но спустя три месяца решила, что хватит, слишком это утомительно: сняла комнату на окраине столицы, благо родители у Вики хорошо зарабатывали и смогли дочери помочь финансами. Так она и осталась в Москве и очень обрадовалась, когда и Соня, выйдя замуж за Вадима, тоже переехала в столицу.

Теперь подруга жила не в старой комнатушке, а в весьма приличной квартире, в хорошем районе. Жилье Вика снимала.

– Не повезло мне встретить московского богача, – смеялась подруга, поглядывая на Соню, – приходится довольствоваться тем, что есть.