ГЛАВА 1. ЛИНЕЙКА

Эта глава о том – что бывает, когда плохо учишься в школе… И о том – почему в некоторых школах иногда творится форменный беспредел.

– Смотри, Мур! На директрису смотри! – Макарова толкала Мура в бок, и эти её вечные острые локтевые толкания ему были сейчас особенно неприятны.

– Чего я там не видел? – отбрыкивался Мур, не желая смотреть в указанном направлении.

– На начес её смотри! – Макарова, приподнявшись на цыпочки, отчего юбка её задралась до головокружительной высоты, двумя руками насильно повернула муровскую голову вправо.

– Ну? – Муру сегодня было лень сопротивляться.

– Праздничный у неё начёс сегодня, не видишь, что ли? До небес почти. Чикуля!* – прокомментировала Макарова.

– Ну, и мне-то… – Мур отвернулся.

– Ты не наблюдательный, Мурёнок. Когда у неё такая копна на черепе – это всегда по нашу душу!

– В смысле? – вяло поинтересовался Мур, игнорируя уменьшительно-ласкательное склонение своей фамилии, от которого он всегда заливался краской и злился.

– В смысле чего‑то она опять придумала для расправы над нами, – терпеливо пояснила Макарова.

– Ещё ни разу эти расправы ей не помогли, – совсем уж равнодушно зевнул Мур.

– Так‑то да… Но она постоянно совершенствуется, – заметила Макарова.

– Ну и ладно…

Расшевелить Мура сегодня было невозможно. Похоже, опять были проблемы дома, о которых он не любил распространяться.

– Ну я тебя предупредила, – и Макарова оставила Мура в покое, к его великому облегчению.

– Может же эта Макарова из мухи элефанта раздуть, – вздохнул Мур и нехотя побрёл в свой класс.

Однако Макарова оказалась права. После третьего урока созвали линейку на первом этаже. Школьный народ толпился в недоумении, завуч Валерия Сергеевна выдергивала двоечников из своих классов и выстраивала их в первый ряд. Макарова, которую тоже волокли из своего 10 Б, торжествующе поглядывала на Мура, мол, чего я тебе и вдалбливала час назад.

Когда всех расставили согласно табели о рангах, в центр на своих толстеньких коротких ножках выкатилась директриса. Торжественно глядя на двоечников, выстроенных по росту в первом ряду, она начала свою пламенную речь. Начиналась речь, как обычно, перечислением всего плохого, чего сделали двоечники во вверенной ей замечательной школе (эту часть Мур даже не слушал – знал наизусть). А закончилась совершенно неожиданно:

– Отныне и прямо с завтрашнего дня эти люди (директриса обвела полыхающим гневным взором первый ряд) будут переведены в другую школу! В специальную школу для двоечников!

– …

– И не будут позорить больше школу нашу! – добавила она после многозначительной паузы чуть тише и значительнее. Но эта зловещая фраза громом прозвучала в небывалой доселе в стенах этого здания тишине.

Школьный народ безмолвствовал. Народ не знал, радоваться ли этому факту или нет. Будет ли жизнь без двоечников в этой школе так же нескучна и прекрасна, как раньше? И вообще, кроме того, что выселяемые двоечники плохо учились, других отклонений за ними не наблюдалось. Мур из 10 А так вообще был красафффчик. Это признавали все девочки, даже из 11-х. А без мини‑юбки Макаровой мужская половина учебного заведения даже не представляла себе школьных перемен.

– Мы чё, дебилы, что ли? – сиплым басом спросил Сизов, двоечник из 11 В. – Не имеете права!

Его поддержал нестройный гул товарищей по успеваемости, не понимающих ещё, к чему всё клонится.

– Сизов! – директриса не скрывала своей директорской радости. – Вас не в школу для олигофренов переводят, если ты это имел в виду. А в школу для двоечников – для тех, кто учится на двойки и не желает учиться ни на какие другие оценки. Хотя и может, между прочим! Там будут собраны двоечники со всего города, и вы будете чувствовать себя в своей тарелке.

– Мы и так в своей тарелке! – не сдавался Сизов.

– НАША тарелка больше не для вас, – с особым нажимом на первое слово типа сострила директриса. – Завтра за вами приедет персональный автобус и доставит вас к новому месту учебы. Прошу не опаздывать.

– Ага, щас! – грубо прервал её Сизов, который гордился и славился тем, что не боялся грубить никому, даже скорой на расправу директрисе.

– Впрочем, можете опаздывать, – милостиво разрешила она ему, улыбнувшись, что было совсем уж не по-директриссински. – Мне абсолютно все равно, или, по-вашему, фиолетово. Вы уже не наши ученики. Линейка окончена, все по классам! – рявкнула она и, колыхая своим начёсом, покинула честное собрание.

– Кто-нибудь чё-нибудь понял? – спросил Сизов у собратьев по выселению.

– Чего непонятного? – Макарова протиснулась в середину стянувшихся в кольцо двоечников. – Выселяют нас, чтобы не портили успеваемость. Такая печалька*.

– Кому нужна эта их грёбаная успеваемость? – не унимался Сизов.

– Директрисе нужна, кому ж ещё! – сказала всезнающая Макарова. – Знаешь, как её каждый раз в министерстве имеют за нас.

– Ну и пусть имеют, мы‑то здесь при чём?! – горячился Сизов. – Мы никого не трогаем… Спокойно себе учимся, грызём этот, как его, гранит… И всё такое.

– Ну ты, Сизов, и тупой! – сказала Макарова, покрутив пальцем у виска.

– Сама тупая, – заорал Сизов истеричным голосом, почти сорвавшимся на плач.

Он всегда чувствовал себя неуязвимым в этой школе, где младшие боялись, а учителя старались не связываться с грубияном. А тут так запросто взяли и выпинули в другую школу, даже не интересуясь его – сизовским – мнением. Беспредел какой-то, а не школа!

ГЛАВА 2. ОТЕЦ

Эта глава о том – как плохо бывает человеку, когда не с кем поделиться своими проблемами… И о том – почему переход в новую школу – это всегда интересно.

Мур пришёл домой, в свою коммуналку, и, открыв дверь ключом, долго стоял в коридоре, не решаясь пройти. На душе было неспокойно. Дома успокоить было некому.

Наконец, после того как из соседской комнаты высунулся любопытный нос бабки Нины Григорьевны Непроливайкиной, он разулся и прошествовал в свое жилище, находящееся в конце тускло освещённого общего коридора.

За столом, как всегда, сидел отец, брезгливо ковыряясь вилкой в трёхглазой яичнице собственного приготовления и запивая её водкой.

– Меня в другую школу перевели, – сообщил он отцу. Потому что надо было кому‑то сообщить.

– Денег нет! – отрезал отец, опрокидывая в себя рюмку.

– Там и не надо, – вздохнул Мур.

– Тогда вперёд! В другую школу! – прокричал отец театрально и уронил пьяную голову на стол.

Мур вывинтил у него из‑под руки сковородку и отправился на кухню её мыть, по дороге спрятав оставшуюся водку под диваном.

На кухне, погрузив закопчённую посудину под струю воды, он обречённо уставился в окно.

– Опять отец напился? – бесшумно материализовался на кухне сосед Артём Витальевич.

Мур кивнул, одновременно здороваясь и отвечая на вопрос.

– Пошли со мной пообедаем, – пригласил Артем Витальевич. – Не могу один есть, ты же знаешь.

– Если хотите, я с вами просто посижу, – сказал Мур. – А есть мне чего‑то не охота.

– Случилось что, а, Устин? – спросил сосед, накрывая на круглый стол в своей комнате и разливая по тарелкам свой знаменитый харчо.

– Да так… Ничего особенного, – ответил Мур, поморщившись. Он не любил, когда его называли по имени – оно ему не нравилось, казалось слишком старинным, вернее стариковским. Фамилия, хоть и кошачья, звучала лучше. Он принялся вяло бултыхать ложкой в супе. – В школу меня в другую переводят.

– Что за школа? – заинтересовался сосед.