– Давайте уже! – нетерпеливо пробурчала миссис Рисси сквозь зажатый в зубах свисток, в который уже изготовилась дунуть.

Луна перекинула мяч в правую руку и на секунду открылась.

Воспользовавшись этим, Хантер бросил мяч – но Луна вовремя отскочила. Мяч лишь слегка вздыбил волоски на ее руке.

– У-у-у-у, – разочарованно протянули остальные.

Хантер нагнулся за мячом, и Луна, улучив момент, запустила мяч, целясь ему в колено, стараясь быть меткой, насколько это возможно. Мяч взлетел и описал небольшую дугу, светясь, точно полная луна, которую порой можно увидеть на еще не потемневшем небе. Когда Хантер выпрямился, мяч угодил ему прямо по большому пальцу ноги.

Рисси засвистела. Команда Луны взяла верх.

– Подумать только, новенького выбили, и кто – Луна! – сказал кто-то из ребят в раздевалке. – Это же смешно!

Хм, нечестно как-то. Почему бы и не Луна?

Однако была одна странность: Хантер всегда мог похвастаться меткостью. Ведь с тех пор, как он поселился в Фэйрбридже, у него появился дар. Если нужно было переместить что-нибудь из пункта А в пункт Б, это давалось ему без видимого труда. Забить гол на футбольном поле. Броском нанизать запасные ключи на крючок у входной двери. Тренироваться ему не требовалось – практиковался Хантер ради успокоительного транса, в который он при этом погружался.

Порой он с точностью определял траекторию – и казалось, попадал в цель одной лишь силой мысли. Но даже если особенно и не задумывался, рука его работала, повинуясь наитию, – и он никогда не промахивался.

Другие об этом не знали. Да и кто бы ему поверил, если бы он сказал, что сегодня промазал впервые. В последний момент рука дрогнула, и мяч пролетел чуть левее.

Не то чтобы его это особенно волновало. Вот и разочарованный свист в раздевалке его совсем не трогал.

Он хотел лишь одного: снова слышать голос Луны, ритм ее речи. Хотел взглянуть ей в лицо и понять, что же так тянет его туда, где она.

В свой день рождения Коди И проснулся и подумал: вроде бы он должен радоваться, как другие дети. Каждый год Харрисон, одноклассник, хвастался, сколько игрушек ему надарили. А его златокудрая мать приносила капкейки собственной выпечки, с глазурью и масляным кремом.

Когда семья Коди станет жить так же? Харрисон и его родные были громкие, смешливые и очень, очень белокурые. О праздниках в большом голубом доме ходили легенды. И в следующий понедельник класс гудел: кто что выиграл, кому измазали волосы тортом. Коди туда так и не попал. Его мать сказала, что они не могут себе позволить купить подарок, так что ему придется остаться дома.

– Кроме того, – добавила она, – тебе нельзя ни с кем сближаться.

– Но у всех остальных есть друзья! – пытался объяснить он ей.

– У тебя есть мы. У тебя есть твой брат. Мы и есть твои лучшие друзья. Ты можешь доверять нам как никому.

Когда Коди чистил зубы, он слышал, как Хантер говорит о праздничном ужине, а мать отвечает, что дела в этом году плохи и что Коди «поймет».

– С днем рождения! – Мать нарочито широко улыбнулась, когда он явился к завтраку. – Бабá скоро придет.[6]

Хантер легонько ткнул брата в плечо:

– Доедай, и пойдем устроим приключение.

Небо было нежно-голубым, день – необычайно теплым. В соседнем районе обитатели больших домов продавали всякую всячину с выставленных у открытого гаража столиков или расстеленных одеял.

– Купим тебе подарок, – сказал Хантер. – Выбирай.

Они бродили от дома к дому, и Коди пристально рассматривал то, что видел. Доску для манкалы[7] – половина стеклянных фишек для игры были заменены монетками. Хлипкий шар-проектор созвездий. Музыкальная шкатулка с танцующей фигуркой – Коди не понравилась мелодия.

Хрустальная ваза, отражавшая солнце всеми гранями, – она ему действительно понравилась, но Хантеру не удалось сбить цену.

И вот у соседнего дома Коди залез в сломанное кресло-качалку, принялся рассматривать вещички на продажу – и увидел деревянную статуэтку кролика с латунными ушками, как раз такого размера, чтобы он мог его обнимать. Он всегда любил кроликов.

Он поднялся и подошел ближе, чтобы как следует рассмотреть ее, – как вдруг заметил плед для пикника, а на нем клетку, в которой сидел живой белый кролик и грыз стебель сельдерея. Перед клеткой выстроились в ряд чугунные сковородки, старый фотоаппарат «Полароид» и набор фарфоровых блюд.

– Кролик продается? – спросил Коди у хозяйки дома голосом громким и звонким, ничуть не похожим на его обычный почти-шепот. Даже он сам испугался собственной дерзости – и увидел, как изумленно обернулся его брат. Коди был не из тех, кто легко заговаривал с незнакомцами.

Женщина окинула его испытующим взглядом:

– Думаешь, ты сможешь за ней ухаживать? Эта крольчиха не игрушка. Она живое существо, как ты или я. Нужно быть ответственным.

– Обещаю, что буду очень заботиться о ней, – категорично заявил Коди.

Женщина кивнула:

– Тогда она твоя.

– Сколько? – спросил Хантер.

Коди давно умолял завести ему питомца, но всякий раз у родителей находилась тысяча причин для отказа. И сейчас при мысли, что брат решит, будто за крольчиху хотят слишком много, внутри у него все защемило.

– Бесплатно, – сказала женщина. – У меня есть для нее брикеты корма и сено – возьмите и их. Я продаю дом, и мне нужно от всего избавляться.

Когда они несли клетку домой, Хантер спросил:

– Как ее назовешь?

– Нефритой, – ответил Коди.

– Ну и имечко, откуда оно взялось?

– Сам не знаю, вдруг пришло в голову. – Он посмотрел за прутья решетки. Крольчиха тихо сидела в коробочке в дальнем углу, высунув носик. – Бабá и мама рассердятся, как думаешь?

Хантер пожал плечами:

– Ну и пусть сердятся. Как обычно, ругать будут только меня. Ничего нового.

Коди понял, что улыбается. Такого дня рождения у него еще не было.

Луна поняла, что должна научиться поудобнее устраиваться на жестком стуле родительских ожиданий, так что субботу она провела, яростно обрушившись на заполнение форм в очередной колледж. Она работала в желтом планшет-блокноте за кухонным столом, опасаясь, что если окажется в тишине и покое собственной комнаты, то непременно станет думать о чем-то своем.

Родители, сияя, квохтали над ней, точно наседки. Это тоже здорово отвлекало.

– Мы так гордимся тобой! – сказал отец – по-английски, отчего ей сделалось неловко в сто крат сильнее. Будто бы он не мог выразить этого ни на мандарине, ни на тайваньском.

– Эти университеты тебя с руками оторвут, – подхватила мать. – Все получится, – добавила она на мандарине.

Но у Луны душа не лежала ни к одному колледжу из списка. Просто родители хотели, чтобы она училась именно там, – от одного лишь звука этих названий их глаза светились звездным блеском. А отец так влюбился в идею о том, что дочь поступит в Стэнфорд, что забыл спросить, что об этом думает сама Луна. Она отправила туда заявку лишь для того, чтобы сделать ему приятное.

Хотелось бы ей печься об этом куда больше – вот как Рокси: та потратила кучу времени, чтобы разузнать о разных колледжах, о статистике, подалась разом в девятнадцать и усердно занималась ради стипендии для одаренных студентов.

Луна вздохнула. В самом начале выпускного года коридоры и классы наполнились особой энергией. Каждый очень остро осознавал: этот год последний, следующей осенью все изменится. Все разъедутся навстречу судьбе, ну… или тому, что их ждет. Что же уготовано ей?

– Когда закончишь эссе для Стэнфорда, – сказал папа, – скажи мне. Дам пару советов, как сделать его еще лучше.

– Спасибо. – Луна надеялась, что сарказма в ее голосе не слышно. И потерла глаза. – А сейчас я бы отдохнула.