Мэри почти карикатурным жестом подняла вверх большие пальцы: здорово, мол. И сказала по-английски:

– Целься в луну. Даже если промахнешься, все равно окажешься среди звезд[5]. – Затем, переходя на тайваньский: – Хотя лично я думаю, что ты попадешь в цель.

Луна изобразила милую улыбку и положила себе еще лапши, чтобы занять руки и рот.

Глаза папы заблестели:

– Я же вам рассказывал, почему мы решили назвать дочь Луной?

– Нет, расскажите!

– Срок мне ставили двумя неделями позже, – сказала мама. – Как раз в то утро я была у врача.

– Это мне не терпелось. Я так хотел взять на руки свою дочь!

– В тот день на обед были дамплинги. Сюэцин делал. Он прекрасно готовит.

– Верю, – отозвалась Мэри. – Слышали бы вы, как он критикует мои рецепты!

– Я посмотрела в окно и увидела яркий свет, льющийся с неба. – Всякий раз, когда мать рассказывала эту историю, голос ее дрожал. – Поначалу я решила, что это луна, а потом подумала, что падающая звезда.

– Но все оказалось куда красивее, – подхватил отец Луны. – После звезды остается тоненькая полоска. А это было похоже на расцветающий в небе цветок. Он опустился, и тут же у Мэйхуа отошли воды.

Мать просияла:

– Так что я решила назвать ее Луна – потому что она была небесным благословением, которого мы так ждали!

Луна чувствовала себя неловко. Порой, когда родители рассказывали эту историю, она приятно щекотала ее, как сладкий шипучий лимонад, и Луна даже ухмылялась на особенно пафосных моментах.

Сейчас же она внушала лишь беспокойство. Ей до смерти надоело заполнять регистрационные формы в колледжи и думать, что же написать во вступительном эссе на эти их дурацкие темы. Ожидания родителей легли на нее тяжким грузом и придавили, точно пресс-папье, – предполагалось, что она будет безропотно им соответствовать.

– Схожу в туалет, – сообщила она, поднимаясь из-за стола.

– Погоди, – окликнул отец. – Будешь еще что-нибудь? Десерт?

– Я наелась. – Отойдя от стола, она спохватилась, что не поблагодарила Мэри, но взрослые уже сменили тему.

– Вы слышали, что случилось после того землетрясения? – спрашивала Мэри. – Просто ужасно – трещина образовалась…

В уборной было холодно, Луну это даже обрадовало. Под светом люминесцентных ламп она вымыла руки и сердито воззрилась на свое отражение в зеркале. Из ее неизменного конского хвоста с зализанными назад волосами выбились короткие прядки, а на лбу красовались прыщики. Интересно, заметил ли их тот мальчик с вечеринки. Она едва удержалась от того, чтобы надавить на них подушечками пальцев.

Предполагалось, что выпускной класс – важная веха, следующей осенью начнутся занятия в колледже. Кто-то, может, и ждет этого с нетерпением, но Луна, для которой это были лишь чаяния ее родителей, не чувствовала особенной разницы.

Конечно, она прилежно училась. «Аккуратная и способная» – писали учителя в комментариях к ее табели успеваемости, под колонкой оценок «отлично».

Вот только ей хотелось… не этого. Хотелось самой управлять своей жизнью. Отправляться в грандиозные путешествия. Дерзать и делать то, о чем и никто и помыслить не может. Вот бы, как в фэнтези, появился волшебник, взмахнул палочкой – и она стала собой, настоящей.

Но будущее, которое представлялось ее родителям, не предполагало великих открытий. Письменный стол, ну, может, кабинет с окном во всю стену и неудобная строгая одежда. Бумаги, цифры и прочая изнурительная рутина, за которую платят столько, сколько требуется для стабильности. От Луны ждали, что она начнет к ней стремиться, едва выпорхнув из гнезда.

Она знала, чего от нее ждут. И путь был открыт. Родителям просто хотелось, чтобы у все нее сложилось наилучшим образом, – и довериться им было вполне здравой мыслью.

Если бы только ей хотелось того же! Поступить в Стэнфорд. Жить идеальной жизнью. Знать бы еще, что нужно ей самой.

В груди вдруг появился почти болезненный непокой. Чувство, что на самом деле она рождена для гораздо, гораздо большего.

Пару лет назад они с Рокси ходили в кино на «Общество мертвых поэтов»; слова героя Робина Уильямса потом долго не шли у Луны из головы: «Пусть ваша жизнь будет необыкновенной».

Необыкновенной. Ей нравилось, как это звучит.

Уже на выходе она заметила картину, висевшую возле раковины. На ней был изображен светлячок – он сидел на темной раскрытой ладони. Да что же означают эти светлячки?

Вернувшись, Луна увидела, что родители собираются уходить, задержавшись на минутку поболтать со знакомыми. Она остановилась подождать их у больших аквариумов с рыбой, пахнущих отделом охлажденки из супермаркета, – скорее функциональных, чем декоративных. За захватанным стеклом – медлительные существа цвета грозовой тучи, серебристо поблескивавшие, размером с ее руку от плеча до кисти. С оцепеневшим видом, точно не знающие, как это – чего-то хотеть.

Луна обнаружила, что вспоминает ярких рыбок в аквариуме с той вечеринки. Как они послушно плыли туда, куда укажет ее палец. И подняла руку – ради эксперимента.

Рыбы завращались вокруг своей оси, точно стрелки компаса. И – все как одна – принялись следовать за рукой: то виляя влево, то резко сворачивая вправо. Точно она была дирижером, а они – ее молчаливым оркестром.

Рассказать Рокси – не поверит же! Да и кто бы поверил?

Кроме разве что мальчика с глазами цвета чернил.

Луна опустила руку, и рыбы снова превратились в безвольную стаю. А с той стороны аквариума на нее смотрели глаза, похожие на чернильные озера, – точно она призвала его своими мыслями. Сердце учащенно забилось. Неужели это и правда он?

Она пошевелилась – и он тоже. Что бы она ни делала, он повторял за ней. Втянув щеки, он изобразил «рыбьи губы», и Луна расхохоталась. Они двинулись к краю аквариума, и вскоре вода и стекло уже не разделяли их. Не успела она подумать, что бы такое сказать подходящее моменту, как он быстро перевел взгляд к стойке, где всё громче пререкались на мандарине.

– Тут написано только «скидка пятнадцать процентов». Даты не стоит.

У человека за стойкой был усталый вид:

– Прощу прощения. На странице, из которой вы это вырезали, был написан срок действия.

– Какой страницы? Это был просто флаер!

Появилась Мэри – прежде Луна не видела у нее такого каменного лица.

– Какие-то проблемы? – Она взглянула на флаер. – В этот раз мы сделаем скидку.

Только тогда Луна обратила внимание на то, как напряжены плечи мальчика, как он поморщился, когда человек у стойки проворчал:

– Это и есть счет? Со скидкой?

– Да, сэр.

Ворча еще пуще, человек достал из кармана бумажник. Оттуда на стойку и на пол со звоном посыпалась мелочь.

– Сколько там, пап? – спросил мальчик.

И тут Луна заметила, как они похожи. По-львиному широкий нос, квадратная челюсть, брови, редеющие к вискам.

– Пап? – Мальчик шагнул к стойке, и Луна ощутила, что осталась у аквариумов совсем одна. Она видела, как мальчик вытащил из заднего кармана несколько аккуратно свернутых банкнот и сунул отцу под локоть.

– Что это ты делаешь? – рявкнул тот.

– Тут больше, чем нужно, – сказал мальчик извиняющимся тоном.

Отец обернулся, чтобы уйти, даже не удосужившись пересчитать деньги, мальчик последовал за ним. Луне ужасно хотелось, чтобы он еще раз взглянул в ее сторону.

Мэри презрительно фыркнула, и тут подошли родители Луны.

– Неужели я слышала, как с вами кто-то спорит? – удивилась мать Луны. – Кто же?

– Кто же еще? Семейка И.

Сердце Луны глухо, точно в барабан, застучало у нее в ушах. Этот мальчик – теперь она знала, кто он. Старший сын семейства, презираемого ее родителями. Хантер И.

Холодный ветер резанул грудь и засвистел в ушах. Отец молча кипел, пока они шли через парковку к машине, где ждали остальные. Хантер пытался не кашлять: это разозлило бы отца еще больше. В легких давно не было такой тяжести. Он открыл дверь и уселся позади водительского сиденья.