Котёнок Падал снег наверх, на небо, Раздавались голоса, И котёнок ползал слепо По рукам и волосам. На раскрашенном окошке Зеленел волшебный лес, На полу лежали крошки От добра и от чудес. У разбитого корыта Замолчали небеса, И дрожал комочек битый Под рукою, в волосах. Яхта на Мальдивы Проплывают куда-то рыбы И проносятся чайки с криком. Мы за ними лететь могли бы, Изнывая в восторге диком. Но сидим на борту бесстрашно — Пусть за пятку волна кусает, Допиваем мы спор вчерашний — И на блюдечке счастье тает. Нас бикини сковал по моде, Инстаграмма глаз – не отпустит. А душа – в снежном поле бродит, Топором догоняя чувства. Вы…родились? Джон много рисует – у ворона восемь глаз, И лапы когтистые сходятся в плавники, На выставках Джона хвалили уже не раз И Фрида Кало, и – веришь ли? – сам Дали. Холст Мэри приносит, и Джон обещает вновь, Что ей посвятит окровавленных тел закат, И лес из ножей, и детей нерождённых боль, И мальчика грех, что священник продолжить рад. И Мэри в больничном ведре снова моет кисть, Косится на клетчатых окон неровный свет: – Ты скоро уж выйдешь отсюда, давай, держись! И верит ей Джон все тоскливые десять лет. А Мэри не врёт – Мэри видит из года в год, Как лес из ножей прорастает сквозь мёртвый храм, И если сначала врач пел, что укол спасёт, — То (Мэри же видит) теперь повторяет сам. И дома не скрыться: с экрана польётся грех, Кровавый закат и облитый мочой рассвет, И Фрида с Дали растлевают со школы всех, И нет остановки, границ уже вовсе нет. И Мэри поёт Джону на ночь: «Ты уж кумир, Ты знаешь, сквозь клеточку смотрит и стар, и млад…» И кто-то в халате елейно зайти просил, Пройдёмте-ка, Мэри, вы пишете тоже, да? А Мэри молчит… говорит, что засохла кисть, И краски (она говорит) завалились в щель… Да, Мэри боится: Босх знает, кто там – в ночи, Она твёрдо помнит, что заперли сзади дверь. Опять отпустили – до завтрашних передач, Но Мэри трясётся от шорохов за спиной: Вот ворон двуглазый – картину подальше спрячь! — Вот солнце, улыбки и… боже, спаси! – любовь… Попытка Убиты поздние цветы, Незрелый плод не красит старость. Как вышел ты из темноты, Так и ушёл. И что осталось? Любовь была – и не любовь, Мы вразнобой горели часто, И превращались во врагов, И, плача, извинялись страстно. Угар прошёл, и дождь прошёл, И сожаленье, и усталость. Из темноты ты вновь пришёл, Но здесь уж света не осталось. Ловушка (Трилобит)
В небе новом зажёгся свет, Как с иголочки – океан. На заре планетарных лет Первый день был живущим дан. Первый день, красота, любовь, Над врагами победы сон. И кричал эуметазой, Жизни жадностью опьянён: «Я – всего океана цвет! К богу ближе, чем божья тень! Не умру миллионы лет! Пусть не кончится этот день!» Ровно всё в мировых весах. Наготове от врат ключи. Если просишь, отринув страх, — На, любимый сын, получи: И, горячей волною смыт, Кислород не найдя в воде, Завернулся в себя трилобит И о смерти взывал к звезде. Но не в силах звезды – ответ: От бессмертья ты взял ключи, Панцирь каменный спас от бед И от жизни закрыл. Молчи. И, всё так же, как бог, красив, В бесшабашную жизнь влюблён, Он смотрел из последних сил, Как ушла она в глубь – времён. Как друзья ушли и враги, Даже дети детей врагов. Вместо плеска волны – шаги, Гроб музейных витрин – для снов. И по кругу твердит стена, Будто мёртв он в горе лежал, Будто мастер фен-шуй с утра Над больным его час держал, Будто плыл над Муреро флаг — Когти он с полотна тянул, Был кулоном, как ведьмы знак, И игрушкой детей тонул. В этой коме – ни явь, ни сон, Каждой клеточкой всё болит, В панцирь времени заключён — Каменеет тут даже крик. Не рассыплет жарою свет, Не размоет прохладой тень… Миллиард непрожитых лет — Бесконечный. Жестокий. День. Слияние – Я мчался, я рвался к Царевне сквозь лес, Мой Волк выносил, огрызаясь! Вот Лес Черепов с петухами исчез… А я – скрыть оскал всё стараюсь. Стараюсь, и прячусь, и вою без сна! Царевна… отворотись же! Я рвался, я мчался… поверь! Не со зла! Я так обернулся бесстыже… – Я мчался. Драконовый лёт – напрямик! Принцесса, дождись! Не тревожься: Пусть вновь чародей пред тобою возник, Ты только со мной остаёшься! На крыльях, когтях, вихрем – пламя и свет, Всё зло – опрокинется в Лету!.. Принцесса!.. Зачем же ты ищешь ответ, Чем сердце дракона согрето? – Я мчался. «Феррари» едва выносил, Едва повторял повороты, Я знал: так я деньги тебе приносил, Но что же не веришь ты? Что ты?!. «Феррари» застрял – надрывался мотор, Всем сердцем ему помогая, Я знал! Это будет последний фурор! Я робот, ИИ дорогая. – Я мчался. Сливался с драккаром, волной, С копытами, крупом и гривой. Я знал цену фразы «О, мой дорогой!..» И стоимость взглядов игривых… Но мчался. Сливался. Царил. Побеждал. Спасал, увозил, улетая… И знал. Что я лишь инструмент. И кинжал. Что в спину мне целит, играя. |
