Через некоторое время парни узнали, что неподалёку от улицы Токарева есть небольшое озерцо. Отвечающие зажимали носы и показывали пальцем местоположение озера. У танкистов Джазмен выпросил мыло, а Токарев залез в подвал какого-то из магазинов одежды и достал два комплекта костюмов, похожих на те, которые теперь пришли в негодность. Всё те же костюмы-тройки, чёрное пальто себе и коричневое полупальто Джазмену… там были даже шляпы с узкими полями. Где-то ещё он раздобыл и обувь.

Константин думал: «Всё бесплатно – ещё один плюс войны».

Парни пришли на лёд маленького озера, отлепили от себя одежду пропитанную замёрзшими фекалиями и долго не решались нырнуть в холодную прорубь, проделанную случайной миной. Потом всё же с криком и визгом они погрузились в воду и наспех стали оттираться мылом, передавая его друг другу замёрзшими руками. Наступала ночь, мороз крепчал. Купающиеся в судорогах выбрались из грязной воды, второпях оделись и побежали обратно – в город. Токарев, забрал из старого пальто пакет с «Посланием для Наследников Мира», отмыл его в озере и переложил в новое пальто. Там, в городе, они попросили какого-то танкиста, который оказался бывшим преподавателем юриспруденции в РГСУ, подбросить их до Соборной Площади. Успенский Собор – так и стоял не тронутый. Многие партизаны говорили, что без настоящего Чуда здесь не обошлось. Снаружи людей практически не было, зато весь подземный город кишел партизанами, которые пили водку или виски, попусту ругались матом и рассказывали друг другу истории – каждый про свои партизанские будни. Парни, одетые с иголочки в стиле Чикагского Блюза, присоединились к партизанам на улице Урицкого и начали пить с ними водку, которой в подземелье могло хватить ещё лет на двадцать. Стратегический запас элитного алкоголя.

Джазмен снял пальто, рубаху и жилет, и, морщась, стал осматривать свою раненную руку: всё плечо было разодрано настолько глубоко, что местами там даже отсутствовали куски мышечной ткани.

– Целый день проходил – не болело, – сказал проводник, – а теперь… наверно, заражение пойдёт. – Он зажмурился, закусил рукав своего пальто и вылил гранёный стакан водки на оголённое мясо.

– Да тебе врач нужен! – Воскликнул Токарев и, проявляя искреннюю заботу, как к какому-то особо дорогому человеку, отправился кричать врача по всему подземелью. Проводник опрокинул ещё один стакан, но теперь уже в себя.

Через несколько минут Константин вернулся с человеком, чья одежда с ног до головы была залита кровью. Этот человек выглядел лет на пятьдесят, имел учёную степень доктора медицинских наук и был пьян до состояния одноклеточного существа. Ещё он держал в руках заряженное ружье.

– Вот, – с какой-то досадой и безысходностью в голосе сказал Константин Токарев, глядя на врача, – чем богаты. Трезвее не нашлось.

Пьяный врач прислонил ружьё к стене и, шатаясь, подошёл к своему пациенту. Он, щурясь, с минуту вглядывался в мышечные волокна плеча, а потом сказал:

– Давно это у тебя?

– Сегодня, часов в восемь вечера. – Ответил проводник и прикурил от бычка соседа.

– От чего? – Заплетающимся языком спросил доктор.

– Кирпичи. В канализацию нырнул, кирпичи поломанные задел. Километров десять по говну прошёл.

– Какая боль? – Методично спрашивал доктор, продолжая осматривать рану.

– Ноющая, – отвечал Джазмен, – последний час – полтора очень чешется.

– Нужна дезинфекция. – Сказал доктор и взял со стола бутылку водки.

– Я уже продезинфицировал…

– Надо ещё! – Доктор сделал несколько глотков прямо из горла и вылил всё, что оставалось в бутылке на плечо проводнику. Джазмен стиснул зубы от щиплющей и жгучей боли.

Доктор перевязал рану какой-то тряпкой, встал и, так же шатаясь, подошёл к Токареву.

– Всё, что могу. – Сказал он. Его язык заплетался – У меня ни инструментов, ничего… Но этот, (он бросил свой мутный взгляд на Джазмена) этот – скорей всего, нежилец. Плечо будет гнить, в нём заведутся паразиты. Нужно отсекать.

– Нет, руку резать не дам! – Послышался у него за спиной полный решительности голос.

– Ну, на нет и суда нет. – И доктор ушёл.

В подземелье было гораздо теплее, чем на улице. Токарев подошёл к партизанам, снял пальто и попросил, чтоб ему налили.

– Ничто не вечно… даже я. – С улыбкой, полной философской грусти, сказал Джазмен.

– Когда умрёшь, что будешь делать? – Спросил его Токарев. Другие партизаны недоуменно переглянулись.

– Отправлюсь в Вечность, займусь работой: буду писать стихи, рассказы, картины, пауков гонять – Отвечал проводник.

На заднем плане дребезжала гитара. Кто-то горланил пел песню Адаптации «Партизанские будни»:

И кто-то всё-таки выжил, он пытается встать!

Я ненавижу партизанские будни!

Прошло уже три с лишним года, как Токарев не слышал ни одной весёлой песни.

– Как тебя хоть зовут? – Поинтересовался он. – А то с вашим сверхсекретным андеграундом даже имени не узнаешь. Да, чёрт возьми! Ты же известный музыкант, люди должны знать твоё имя!

– Я тебе уже говорил, что когда мне понадобятся почести, я сообщу… Да? А по поводу имени – лучше тебе не знать. Я твоего имени не знаю, и тебе моё знать незачем. А то ещё привяжешься, хоронить будешь весь в соплях.

Джазмен выпил ещё один стакан, перехватил гитару и заиграл блюз.

К тому времени, когда Токарев напился до животного состояния, проводник уже крепко спал, прислонившись к стене. Константин отошёл на противоположную сторону улицы, лёг возле стены, положил под голову свёрнутое пальто и тоже уснул. В ту ночь ему снилась Вечность; десятки тысяч людей, сегодня ушедших туда; снились их лица. Повторился сон с участием рыжей девушки, которую никак не мог забыть и отпустить Токарев. Та, перед которой он был так слаб и жалок.

VII.

Токарев проснулся одиннадцатого июня в четыре часа дня, и у него очень болело горло после вчерашнего купания. Мимо него проходили толпы партизан, уходящих из подземелья в неизвестном направлении. Позади мелькающих лиц Токарев разглядел ведро с белой краской и кисть, лежащую на полу – как раз в том месте, где спал Джазмен. Теперь его там не было. Зато на стене была надпись с подтёками: «Здесь были мы», чуть ниже: «Меня зовут Николай Кусков. Одиннадцатое июня пятого года от В.Н. (Времени Начала)». Теперь Константин хотя бы знал, как зовут проводника. Похмелья он не испытывал – вот, что значит «Водка для Высшего Общества». Когда он засыпал, у него под ухом кто-то тихонько играл песни Саши Башлачёва:

Я знаю, зачем иду по земле:

Мне будет легко улетать.

Теперь, видимо, всё тот же горе вокалист пытался вытянуть Веню Дыркина:

А смерти нет!

Она может быть там, где есть жизнь,

А на войне…

И ещё один день без весёлых песен. Токарев встал и пошёл искать еду… и зубной порошок… он очень давно не чистил зубы и надеялся найти в городе, построенном для элитных слоёв общества, хотя бы зубной порошок… и не прогадал. Когда Токарев позавтракал банкой тушёнки, и влил в себя пару стаканов виски, он пошёл искать туалет. (Да, в подземелье есть туалеты). Там он оправился и почистил зубы: унитазы не работали, и вода не смывалась, так что Токареву пришлось полоскать рот, набирая воду прямо из сливного бочка. Когда он вернулся на своё место, чтоб взять пальто, там уже, скорчившись от боли, сидел Джазмен, заматывающий своё плечо бинтами, смоченными водкой.

– Помоги завязать. – Он процедил сквозь зубы. – Покрепче затягивай!

За эту ночь партизаны уничтожили почти всю водку, запасённую на десять лет… и это с расчётом на пятнадцать тысяч человек… по пол литра ежедневно.