Это послание тебе, приятель, ты унаследуешь планету.
В начале XXI столетия известные представители искусства и науки начали твердить о том, что мир потребления доведёт людей до умственного и эмоционального истощения, а планета будет терпеть ужасные климатические катастрофы и стихийные бедствия. В недрах души это понимали все, но отказаться от общепринятых благ сумели лишь немногие… как раз потому, что потребление сделало людей глупыми и слабыми – недееспособными и одинаковыми… серыми. А те, кто заправлял всем этим процессом, продолжали своё дело в силу экономического и политического интересов – сфер жизни, до которых нам, голодным и замёрзшим в этом паровозе, всё равно, что до снегов Сахары на санях. Вроде бы и самый сезон, да развлечения кончились… Время переходить от теории к практике.
Всё начиналось с малого: к примеру, на Байкале стали вырубать леса, температура воды поднялась на два градуса и все бобры подохли. Потом землетрясения, цунами… пустыню Сахару замело снегом и, по неподтверждённым данным, сейчас там где-то около минус двадцати по Цельсию. Чем богаты, тем и рады – данные сейчас всё равно нигде не подтвердишь. Многие виды животных вымерли. Ещё говорят, что вследствие мощнейших землетрясений нижняя часть Африканской литосферной плиты откололась, а потом Мадагаскар и весь юг Африки до Южного тропика ушёл под воду.
Если ты читаешь это, я надеюсь, тебе интересно, каким был мир до твоего прихода.
И все эти климатические неурядицы возникали и возникают повсеместно: говорят, что в прошлом году на Магадан обрушился град размером с футбольный мяч и шёл около двух суток. И это в тридцатиградусную жару в феврале. Говорят, от города ничего не осталось… говорят, спаслись немногие. Есть информация, что Казань рассыпалась, как песочный город, из-за землетрясения, мощность которого нельзя измерить шкалой Рихтера… а придумывать новую шкалу – нет времени. Ледники на Северном Полюсе продолжают таять с ещё большей скоростью и это уже никого не волнует. В какой-то момент все религиозные организации в один голос закричали, что наступило Initium Temporis – Время Начала. Так они назвали падение старого человечества, которое даст начало новому человечеству.
Поздравляю тебя, ты счастливчик – представитель нового первобытного человечества. Чтобы тебе прочитать мои каракули, придётся сначала выучить язык своих предков, извини…»
Машинист резко дал по тормозам и некоторые партизаны, матерясь, попадали на пол или поприжимались к стенам; по полу покатились подписанные вещмешки. Токарев аккуратно встал и подошёл к бойнице, узнать причину незапланированной остановки. Но снаружи был только белый день, что бывало очень редко в этих краях; разбитые соседние пути, по которым бегали крысы, размером со взрослую кошку; и на шпалах и не дотаявших горах снега чернела кровь; полуразрушенный забор, исписанный уже приевшимися фразами довоенного времени, типа: «Хуй», «Кони лохи», «Путин – Вор», «14/88» и т.п. и более современные надписи в стиле: «Не стой на пути у машины прогресса», «Играй навылет!» «Никого не люби!», «Annuit Coeptis – Наши начинания благословенны» и, само собой, «Initium Temporis – Время Начала». Эзотерика в стиле Новой России. В эту минуту в вагон завалился человек, больше похожий на джазмена, чем на партизана. Скейтерские тапки, тёмно-синие брюки-дудочки, красный свитер с чёрными полосами, коричневое пальто и чёрная шляпа – если бы всё это не было грязным и рваным, Токарев точно бы подумал, что перед ним богатый музыкант. Это был тот человек, который запустил его в вагон. Проводник… главный по этой половине паровоза – такова была должность этого парня. Он громко, быстро и внушительно начал говорить:
– Кто-то положил на рельсы здоровенный столб. Скорее всего, засада! Так что все по местам! Те, у кого есть оптические прицелы – крутите их к своим винтовкам, занимайте позиции и ищите стрелков. Кто с гранатомётом или чем-нибудь таким, идите к выходам из вагонов… У них может быть техника. – В вагоне Токарева оказалось двое стрелков и двое гранатомётчиков, в других вагонах таких персонажей могло не оказаться вообще. Все по большей части были лишены малейшей информации о внешнем мире… Даже о соседнем вагоне. Фраза «делай, что должен, и будь, что будет» – была единственным и главным законом, заменяющим и армейский устав, и конституцию, и уголовный кодекс и все другие законы, которые обыватели так старались блюсти до Времени Начала. Главная проблема состояла в том, чтобы понять, что именно ты должен делать. Джазмен продолжал. – Остальные идут со мной, убирать столб с дороги. Предупреждаю, если стрельба – всем бежать обратно в поезд, раненых и мёртвых не подбирать.
Остальных оказалось одиннадцать человек. Все они вместе с Джазменом выбежали из поезда и рванули к вагону машиниста, перед которым лежал большой железобетонный столб, переломленный пополам. Невдалеке валялась дохлая собака без глаз и челюсти.
– Ну! Раз, два, три, взяли! – Надрывисто прокряхтел кто-то из этих одиннадцати человек, и столб оторвался от железнодорожного полотна. В эту секунду одна из секций забора с грохотом рухнула, и в том месте стали подниматься клубы серой пыли. Стволы всех пулемётов направились в место разлома и открыли огонь, а тем временем там уже разрасталась большая завеса от брошенной дымовой шашки.
– Вправо! Вправо давай! Тащи! – Кричали партизаны, перенося на замёрзших и слабых от голода и бессонницы руках сколько-то сот килограммов железобетона. В это время рухнуло ещё две секции забора, но уже с другой стороны полотна. Всё залило дымовой завесой.
По ним стреляли… откуда – никто не понимал. Потихоньку начиналась паника. Глаза слезились от едкого дыма. Кто-то рядом с Токаревым издал жалобный визг и повалился на острый щебень, потом – кто-то ещё. Нести груз становилось всё тяжелее. Кто-то споткнулся об рельсы. Пулемёты из поезда лупили по пустому месту, стрелки не засекали никаких передвижений в дыму, а гранатомётчики – курили возле входов в вагоны за отсутствием вражеской бронетехники. Обстрел не прекращался, причём палили с двух сторон. Дым, шум и суета.
– Бросай! – Еле расслышал Токарев глухой голос, пробившийся из-за свиста, стрельбы, дыма, других шумов и, наконец, опустил руки. Столб рухнул на щебень. – Бежать! В вагон! – Продолжал этот голос и, пробегая, его обладатель задел Константина плечом. Метрах в двадцати произошла вспышка от свето-шумовой гранаты – Токарева на мгновение ослепило, и к тому же неслабо ударило в виски и лишило слуха. Он на ощупь двинулся в сторону состава, который тем временем уже трогался с места… он подбежал к двери, ведущей в кабину машиниста. Кто-то за руки втащил его в вагон – это был Джазмен, у него из ушей сочилась кровь… у Токарева тоже. Они оба стояли возле открытой двери, под обстрелом; оба смотрели друг на друга слезящимися от дыма глазами, и ничего не понимали… их оглушило: мысли путались, в голове шумело. Токарев видел, что Джазмен что-то ему говорит, но ничего не слышал и отвечал на не услышанный вопрос, но так же не слышал и сам себя. На самом деле, они оба стояли друг перед другом, мутно смотрели и просто двигали губами, не издавая ни звука. Тихий психоз и истерика – побочное действие смертельной опасности. Они истерично расхохотались.
– Давай, моя Ласточка! – Суетно и нервно машинист просил паровоз скорее набрать скорость. – Давай, милая!
Из тех, кто убирал помеху, из одиннадцати человек осталось только трое: Джазмен, Токарев и ещё один… сейчас он сидел в углу, судорожно трясся и через слёзы, сквозь зубы выговаривал проклятия.
Локомотив тронулся и начал набирать скорость, пулемётчики по-прежнему лупили в пустоту. Колёса паровоза давили мясо… мёртвых и раненых, оставшихся на ж/д полотне. Этот звук, когда хрустят кости, превращаясь в муку, мясо прессуется колёсами тяжёлой техники… этот звук Токарев выделил бы из миллиардов звуков. И пусть даже пули свистят вокруг, и паровоз пыхтит под ухом, этот звук Токарев бы не спутал ни с чем. Если бы на данный момент он не был почти абсолютно глух.
