– Можно посмотреть? – спросил я и потянулся к ее жилету.

Она кивнула. Капли воды стекали по лицу; Иззи прислонилась головой к дереву.

Пальцы онемели, но у меня все же получилось расстегнуть ее жилет и приподнять край рубашки. Я выругался.

– Крови нет, но ушиб огромный. Не удивлюсь, если окажется, что ты сломала ребра.

– Тогда понятно, откуда боль. И еще, кажется, у меня что-то с плечом. – Она провела рукой по моим волосам. – У тебя глубокий порез прямо на лбу.

– Не страшно. Шрамы украшают мужчину. Девчонкам нравится.

Я всмотрелся в ее расширенные зрачки, из-за которых было почти не видно радужку ее красивых карих глаз.

Снова кто-то позвал на помощь. Иззи ринулась было вперед.

– Ну нет. Не шевелись. – Я внимательно на нее поглядел. – Я серьезно. Сиди здесь. Я сейчас вернусь.

– Только… не умри, пожалуйста. – Она привалилась к дереву.

– Пока не планирую.

Я спрыгнул с берега и стал помогать остальным. Вздохнул с облегчением, когда мама с малышом очутились на суше. Понадобилось минут десять, чтобы помочь всем выбраться; только плоты отнесло вниз по течению.

Я продрался сквозь толпу ошарашенных плачущих пассажиров и вернулся к Иззи. Мышцы дрожали от холода и схлынувшего адреналина.

– Видишь? – Она подняла правую руку и одарила меня вялой дрожащей улыбкой. – Я никуда не ушла.

– Хорошо. Я не в том состоянии, чтобы за тобой гоняться. – Я присел рядом и обнял ее за плечи, прижав здоровым боком к себе. Туман немного рассеялся, взгляду открылась речная гладь. – Тебе надо согреться.

– Мы пережили крушение самолета. – Она наклонилась ко мне и положила голову на грудь прямо над сердцем.

Мой пульс успокоился, замедлился и выровнялся.

– Мы пережили крушение самолета, – повторил я, погладил Иззи по щеке и склонил голову к ее макушке. – Теперь осталось ждать, пока нас спасут.

– Мы не могли улететь далеко. Скоро за нами придут.

– Да.

Другие пассажиры расселись вокруг. Они пребывали в разных стадиях шока: кто-то плакал тихо, кто-то громко, кто-то совсем не плакал, а просто молчал и смотрел в одну точку.

– Задумайся. Если бы все это происходило в книге, мы бы очутились где-нибудь на Аляске в глуши или были бы единственными выжившими, которым пришлось поселиться в заброшенной хижине…

Я рассмеялся, несмотря на… ну, вообще все.

– Не забывай, в хижине совершенно случайно оказалось бы все необходимое.

Что со мной? Я впервые сел в самолет и сразу же попал в авиакатастрофу, а теперь сижу и перешучиваюсь с девчонкой, с которой только что познакомился, да еще в обнимку, будто мы знаем друг друга сто лет.

Она хрюкнула, засмеявшись, и я улыбнулся, но ее тело вдруг напряглось, и моя улыбка померкла.

– Мне… мне нехорошо.

Я коснулся шеи Иззи, нащупал пульс и нахмурился. Тот бился слишком часто. Непонятно, что это значило, но я решил, что это плохой знак, вдобавок к бледности, сотрясению и шоку после крушения.

– Держись. Помощь будет с минуты на минуту. – Вдали завыли сирены. – Слышишь? Наверняка это за нами. Будем надеяться, тут есть дорога.

– Ты устал? – спросила она, привалившись ко мне. – Я просто очень устала.

– Нельзя засыпать. – По спине пробежал холодок, и я задрожал, но не от того, что одежда промокла насквозь, а от страха. Может, опять попробовать отвлечь ее внимание? Пусть говорит. Надо, чтобы она не молчала. – Попкорн или «Эм-энд-Эмс»? Что выберешь?

– Что?

– Попкорн или «Эм-энд-Эмс»?

– И то и другое.

Любопытно.

– Если бы ты могла жить в любом штате, какой бы выбрала?

Иззи клевала носом.

– Иззи. Какой штат ты бы выбрала?

– Мэн.

– Мэн? Почему? – Я безуспешно пытался понять, откуда доносились сирены.

– У меня там нет родственников, – пробормотала она, – нет родственников – нет завышенных ожиданий.

Я глянул через плечо и за дерево. Сирены приближались.

– Нас нашли.

Рядом остановился полицейский автомобиль; из него выскочил полисмен, говоривший по рации.

– Помощь идет! Через четыре минуты будет «скорая»!

Отец мальчика бросился к полицейскому; рука ребенка изгибалась под неестественным углом. Другие последовали его примеру.

У меня снова возникло это странное чувство, тяжесть в груди.

– Иззи, какая у тебя группа крови?

– Первая положительная, – пробормотала она. – Ты со всеми девушками так знакомишься? – У нее заплетался язык.

– Если бы, – прошептал я. Впрочем, в обычных обстоятельствах у такого, как я, не было ни малейшего шанса с ней познакомиться. Как бы Иззи ни смущалась и ни тараторила, было ясно – она из богатых. – Аллергия на что-нибудь есть?

– Что?

– У тебя есть аллергия?

К хору сирен присоединились новые, звучавшие совсем рядом.

– На моллюсков. А у тебя?

– Нет, мне повезло. И все? Только на моллюсков?

– Хм… нет. Еще на пенициллин. – Она запрокинула голову и сонно взглянула на меня. – Тебе пересказать всю мою историю болезни?

– Да, – кивнул я. Сирены близились; мое сердце застучало чаще.

Она посмотрела на меня так, будто это у меня заплетался язык, и ответила:

– В семь лет сломала руку. Прыгала на батуте, и Серена… – Она захлопала ресницами и закрыла глаза.

– Иззи! – Я тихонько попытался ее растрясти. – Проснись!

Ее глаза открылись.

– Расскажи еще что-нибудь про Серену. – Я с усилием поднялся на ноги и подхватил Иззи. Прибыли первые две машины скорой помощи. – Какая она?

– Идеальная. – Иззи вздохнула. Ее голова болталась и билась мне о грудь. – Красивая, умная, всегда знает, что сказать.

– Наверное, это у вас семейное. – Я не стал пробиваться к первой «скорой», которую уже осадили со всех сторон, и сразу направился ко второй.

– Нейт?

– Да? – Я встал посреди тропы, если это можно было назвать тропой, и преградил «скорой» путь.

– Не уходи, ладно? – За воем сирен ее шепот было почти не различить.

– Не уйду. – Парамедики выключили сирены и вышли из машины. Я встретился взглядом с одним из них. – Помогите!

Иззи обмякла на моих руках, ее глаза закрылись.

– Несите ее сюда! – Парамедик обежал машину кругом и открыл заднюю дверь. Кто-то выкатил носилки.

– Кладите ее, – велела врач, и я уложил Иззи на белую простыню. – Что с ней? – Врач подбежала, оттолкнула меня и начала осмотр.

– Она сказала, у нее болят ребра. – Я провел рукой по волосам. – Там у нее большой синяк, а пульс…

– Черт, – выругалась врач, померив Иззи пульс.

Другой доктор надевал ей рукав тонометра.

– …Учащенный, – договорил я. – У нее заплетается язык, и… – Что еще она говорила? Мысли путались. – Болит плечо. Левое.

– Давление низкое, – бросил второй парамедик, и они с женщиной переглянулись. Их взгляды явно не сулили ничего хорошего. – Нам пора.

– Ее имя? – спросила врач. Они пристегнули Иззи к носилкам и завезли в машину.

– Иззи, – ответил я и еле удержался, чтобы не оттолкнуть кого-нибудь и не сесть в машину рядом с носилками. – Изабо… – Как же ее фамилия? Она же говорила! – Астор! У нее аллергия на пенициллин. Кровь первая положительная.

Водитель поспешил за руль.

– С ней можно только родственникам, – сказала врач, подсоединяя капельницу. – Вы, наверное, ее… – Она посмотрела на меня.

Не уходи, ладно?

– Муж, – выпалил я и одним махом забрался в «скорую помощь». – Я ее муж.

Разрыв селезенки. Вот что мне сказали четыре часа назад.

Эти четыре часа длились бесконечно. Переодевшись в сухую медицинскую форму, я позвонил матери, сообщил, что жив-здоров, и с тех пор сидел в зоне ожидания, попеременно смотрел выпуски новостей, освещавшие катастрофу, и следил за минутной стрелкой на больших часах, которые висели над дверью.

Мне выдали бланки, но я не заполнил ни строчки. Откуда мне было знать, где Иззи застрахована?

Ты же сказал, что вы женаты, подумал я. Вот и выкручивайся теперь.