Сегодня утром последние «меченые» сотни покинули лагерь гвардии. Остались лишь «иностранцы». Отношение к ним не то, чтобы пренебрежительное, просто никто от них ничего особенного не ждёт. Обычные ничем не блещущие солдаты: кто-то с богатым опытом, кто-то не слишком бывалый, и все с одинаково не впечатляющим ПОРЯДКОМ. Даже у офицеров нет возможности качественно его развивать.

Но, если верить Аммо Раллесу, эта неполная тысяча ничем не примечательных вояк способна разгромить все те набранные из мудавийцев двадцать шесть тысяч. Местная солдатня, дескать, даже в парадном строю стоит вкривь вкось, в реальном бою толку от этих пугал огородных быть не может.

Да и разбегутся ещё до начала боя.

Вот и всё, что я на сегодня знаю про свою армию. Армию, с которой должен победить союз трёх соседних стран.

Звучит как-то не слушком многообещающе. Однако другой армии пока что здесь не вижу, так что побеждать придётся именно с этой.

И дело тут не только в руне Закрепление.

Лагерь «иностранцев» выглядел на удивление прилично. А я ведь почти не сомневался, что увижу совершенно иное. Ведь в миссии с разных сторон нашёптывали, что здесь не армия обосновалась, а сборище пьяниц и бандитов, морально разложившееся из-за недостаточного снабжения и длительных задержек денежного довольствия. Мол, боеспособность немногим выше, чем у мудавийцев, никакого сравнения с бросившими корпус «мечеными».

Первый же взгляд заставил усомниться в услышанном. Идеальный квадрат, окружённый канавами и земляными валами с низким частоколом и наблюдательными вышками с частично закрытыми площадками. На въезде хитрая система рогаток и подобие ворот на конной тяге, перекрывающих проход на ночь. Внутри строгие ряды больших палаток, под навесами складированы различные припасы, на отшибе стоят плетённые из тростника уборные, по центру открытый плац, окружённый офицерскими шатрами. Дороги посыпаны песком со щебнем, мусора не видать, солдаты передвигаются деловито, а не праздно шатаются, ни одного пьяного среди них не заметил.

Заметив, с каким интересом я оглядываюсь, Аммо Раллес спросил:

— Ну как вам здешняя обстановка, господин десница?

— Приятно удивлён. Наслушавшись ваших подчинённых, я ожидал здесь увидеть притон алкоголиков.

— Да уж, языки у моих людей злые, это всегда следует учитывать. Да и заволновались они, когда большая часть гвардии ушла в Раву. Это ведь, по сути, единственная наша защита. И должен отметить, что здешний порядок — заслуга командира «иностранцев». Кошшок Баил — верный слуга империи и, после ухода «меченых», последняя наша опора в Мудавии. Солдат у него немного, но это, считайте, все, что у нас осталось. На туземную часть корпуса даже не думайте рассчитывать, а мудавийские войска и того хуже.

— Кошшок Баил? — нахмурился я. — Разве он сейчас здесь главный? Я, честно говоря, впервые о нём слышу.

— Формально нет. Главный в корпусе — адмирал Иассен. Почтенных лет человек. Ему бы на отдых пора, причём давненько, но нет, старичок при армии остался. Только прошу вас, не спрашивайте, почему адмирал командует сухопутными войсками. И также не спрашивайте, откуда вообще мог взяться адмирал в стране, где морей нет вообще, а приличных речек ровно две, и обе в половодье малые дети пересекают пешком не поперёк, а вдоль. Приличных выражений у меня для таких ответов нет, а сквернословить очень не люблю. Адмирал Иассен командует исключительно туземной частью корпуса. И честно, говоря, я не вполне понимаю, как он может хоть кем-то командовать, лишь частично воспринимая самые очевидные вещи, причём с запозданием.

— Маразм? — уточнил я.

— Он самый, — подтвердил Аммо Раллес. — Под рукой адмирала сейчас около двадцати шести тысяч рекрутированных мудавийцев. Если вычесть дезертиров, больных, всяческих обозников и почти непригодных к службе стариков, останется около восьми тысяч боеспособных солдат. И, к сожалению, боеспособность их под большим сомнением. Кошшок Баил командует лишь отрядом иностранной гвардии. У него около восьми сотен человек, и я бы отдал все тысячи адмирала Иассена, чтобы добавить к ним ещё сотню-другую таких же бойцов. Так что, несмотря на внушающую разницу в количестве людей, истинный командир здесь Кошшок Баил. Только с ним нужно считаться, остальные — бесполезная массовка под командованием человека, с трудом вспоминающего своё имя.

— Понятно. Он, как и вы, тессэриец?

— С чего вы взяли, господин десница? Вам это кто-то рассказал?

— Да нет, сам додумался. Без обид, но имена у вас, у тессэрийцев, слишком непохожие на наши. В них часто слышится что-то знакомое, иногда неприличное. Сами, должно быть, знаете, какие анекдоты про ваш народ рассказывают.

— Да, разумеется, слышал. Досадно такое слышать, потому что ничего неприличного в наших именах нет и быть не может. Этот древний стереотип, его корни растут из языковых различий меж севером и югом. Северяне любили использовать некоторые вполне приличные слова южан, извращая смысл. Говоря проще, превращали диалекты недругов в ругательства. Мой народ нельзя назвать воинственным, но именно нам приходится из-за этого страдать больше других. Увы, всему виной то, что наши имена не просто набор звуков, а нечто конкретное и понятное. И, у благородных семей, вдобавок поэтичное. Но если нам сейчас представится мой соотечественник, я услышу это как Морской Сияющий Эдо. И сразу пойму, что передо мной выходец из весьма известной и уважаемой купеческой семьи, открывшей многие торговые пути. Для вас же, уж простите за грубую прямолинейность, это будет походить на Седалище Морской Коровы.

— Да, господин Аммо Раллесс, что-то подобное мне уже приходило в голову, когда знакомился с языками юга.

— О! Как же люблю общаться с приятными и образованными молодыми господами. Если захотите попрактиковаться, я всегда к вашим услугам. В интимно-дружеской обстановке, знаете ли, можно получить познания, с которыми даже мастера Алого Замка незнакомы. Господин десница, а нельзя ли поинтересоваться: что такое вам послышалось в имени командира? Я прямо-таки теряюсь в догадках…

— Честно говоря, именно в его имени ничего, — признался я. — Никаких ассоциаций. Просто оно у него странно звучит, как и у большинства ваших. Двойное, а не тройное, но и такое бывает. Вы тому пример.

— Я вас понял, господин десница. Когда-нибудь я, возможно, поведаю вам, почему моё имя не тройное. Уверяю вам, Кошшок Баил не из наших. Вы в этом убедитесь сразу же, как только его увидите. Весьма и весьма колоритный человек. Вам что-нибудь известно про кошанских горцев?

— Где-то читал, что это маленькая народность. Проживают где-то в Драконьих горах. По слухам, совсем дикие, некоторые даже людоедство практикуют.

— Кошшок Баил из них. Теперь вы понимаете, что ничего общего с нами, одной из самых цивилизованных наций, у дикого горца быть не может. Должен предупредить, что человек он весьма и весьма своеобразный. Дело, конечно, ваше, но я бы, на вашем месте, не стал пытаться бороться с некоторыми недостатками командира «иностранцев». Педагогика в его случае бесконечно запоздала. И помните, что как бы он себя перед вами не вёл, именно этот человек держит здесь всех в кулаке. Прекрасный воин, хоть и не без изъянов. Его преданность империи не подлежит сомнению.

— Благодарю за сведения.

— А скажите, господин десница… Что вы имеете против тессэрийцев?

— С чего вы взяли, что я имею что-то против вашего народа?

— Простите, если ошибся. Просто когда мы заговорили на эту тему, мне показалось, что вы хотите высказаться неодобрительно. Ни для кого не секрет, что в империи к нам особое отношение.

— В любой нации есть люди хорошие, есть плохие. Глупо судить лишь по крови, текущей в венах.

— Неплохо сказано, господин десница. Ну что ж, вот мы и на месте.

Аммо Раллес остановился перед самым неказистым шатром. Я даже не уверен, что это убожество вообще можно шатром называть. Разве что за форму, лишь она не слишком отклонялась от стандарта. А вот материал совсем не тот. Вместо серо-зелёной парусины подобие неряшливого лоскутного одеяла, где сомнительной чистоты промасленная ткань перемежается с небрежно выделанными шкурами разных животных и кусками кожи. Вход прикрыт причудливой занавесью из разноцветных веревок, переплетённых с грубо скрученными соломенными жгутами. Перед ним, будто часовые, стоят два столба высотой в рост человека. Левый обвешан десятками черепов мелких животных, правый крупными костями. И на том и на другом заметны мазки чего-то тёмного, подозрительно похожего на засохшую кровь.