– Красная чума! Красная!

Вокруг мальчика на полу разбросана упаковка, стоят раскрытые коробки. Виртуальные открытки, яркие, с мельтешащими картинками, лежат без внимания. Коды от одноразовых подарочных кошельков, конструктор "Молекулярный творец", ракета "Кругосветка" с двигателем на полет в тысячу километров, много других не менее интересных подарков. Но больше всего будоражит его воображение последняя коробка.

– Просто послушайте, – оправдывается на экране второй голос, но его обрывают, не дают говорить, кричит уже вся студия. Мальчик сидит к изображению спиной и не видит, а там уже летит над рядами кем-то заботливо подготовленный мусор, люди вскакивают со своих мест, размахивают руками. – Просто послушайте! Ведь когда-то наш общий предок взял в руки камень, и это привело всех сюда, ко всему, что теперь у нас есть! И это – такой же камень, и вы представить себе не можете…

На коробке крупными яркими рельефными буквами выведено: "Твой работящий сосед". На голографической открытке всего пара слов без подписи, но мальчик и без этого знает, что подарок от дяди, брат отца под большим секретом вызнал, чего мальчик хочет. Коробка с готовностью раскрывается, в ней на слабых магнитных полях подвешен он – Мастер-ремонтник! У него четыре руки: верхняя мощная пара для работы с тяжестями, нижняя – тонкие, с длинными пальцами – для точных действий. Две толстые ноги с вывернутыми назад суставами. Мальчик видел, как в сервисе на соседней улице такой поднимал тяжелый корпус автомобиля. Голова крупная, с покатым лбом, с глазами, скрытыми от травм под тяжелыми надбровьями. Мальчик включает фигурку, дожидается коннекта с сетью. В развернувшемся виртуальном меню – длинный список всего, что игрушка умеет.

Экран шумит, как море. Голоса – словно крики чаек, окруживших жертву. Невозможно разобрать ни слова. Толпа движется, закручивается водоворотом в центре съемочного павильона, но никто не спешит успокаивать ее, или же просто боится попасть под горячую руку.

В прихожей раздается голос умного дома: кто-то пришел. Наверное, это отец, он говорил, что задержится на работе. На лице мальчика появляется радостная улыбка, тут же гаснет. Он вскакивает, в одной руке – фигурка, другой хватает коробку, долгую секунду стоит, не зная, что делать. Наконец, быстро и суетливо прячет коробку в куче использованной обертки, но не успевает с фигуркой. Когда входит отец, мальчик просто убирает ее за спину. Игрушка слишком велика и предательски торчит, но он этого не знает.

Отец снова устал на работе. У него серое лицо, глаза покраснели. Когда он видит мальчика, на его губах появляется добрая улыбка, прямо как раньше, когда отец еще не начал задерживаться, когда они еще не ругались с мамой, когда… Тут отец видит игрушку.

– Это что? – с угрозой в голосе спрашивает он. – Откуда?

Мальчик старается спрятать игрушку, но рука, протянутая, чтобы потрепать его по голове и замершая, уже выдергивает из слабых пальцев пластиковую фигурку, неосторожно задевает физический сенсор, раздается записанный жизнерадостный голос: "Привет! Это я, твой работящий сосед! Я умею…"

Лицо отца багровеет, кривится, брови сходятся над переносицей. Он держит игрушку двумя пальцами, словно это дохлая крыса. Мальчик замирает, не дыша. В груди отца зарождается низкий животный рык.

– Я говорил! Чтобы ни одного! Ни одного! В доме… – рычит он, слова тяжело падают с высоты. – Кто принес!? Я тебя спрашиваю: кто принес в дом это… это дерьмо?!

– Дядя Сергей, – бормочет застывшими губами мальчик, в ужасе закрывает глаза, когда рука отца с зажатой в ней фигуркой взлетает над его головой, но отец всего лишь с размаха швыряет игрушку об пол.

– Вот так! – Он поднимает и опускает ногу в тяжелом ботинке. Пластик звонко трещит под подошвой, искрит электронная начинка. Что-то замыкает, и мальчик в последний раз слышит бодрое: "Привет! Это я…"

***

Я спустился обратно, прошел через белый холл. Виртуал проводил меня до дверей, все с той же призрачной улыбкой дождавшись, пока я выйду на улицу. Войцех сидел в прижавшемся к стене карте, кивая в такт слышимой только ему музыке, длинные пальцы барабанили по рулю. Увидев меня, он сделал легкий жест, обрывая воспроизведение, сказал громко:

– Ну что, как там наши главари? Такие же жирные, как в новостях, или хуже?

Он рассмеялся, показывая, что шутит. Я мотнул головой, пояснил, забираясь на пассажирское сиденье:

– Я еще не успел заглянуть в местные сети, так что без комментариев. Вот адрес, у нас убийство.

– Кто? – Войцех тут же стал серьезным. – Но если убийство, то какие-то разборки среди своих? Ножом в жабры – и вопрос решен.

– Нет, – ответил я, бегло просматривая данные по преступлению. – Убит управляющий ремонтными мастерскими, здесь, на станции. Застрелен в своем кабинете. Гони!

Двигатели тихонько взвыли, карт сорвался с места и покатил по улице. Но на этот раз не по опоясывающей станцию дороге, а свернул в неприметный тупичок, оказавшийся герметичным переходом во внутренние отсеки. Здесь должны были располагаться только мастерские и фабрики, большинство складов снабжения тоже размещались отдельно от жилого кольца. В реальности же население Большого Ю и спутников разрасталось так стремительно, что вместо долгого и затратного строительства еще одной жилой станции решили открыть для заселения почти непригодные для этого площади на центральной. Едва откатился в сторону шлюзовой люк, как в нос ударил тяжелый влажный запах. Пахло затхлостью, нестиранным бельем, химическим поглотителем углекислоты, который, кажется, здесь распыляли прямо на улицах.

Да собственно и улиц-то здесь не было. Куда ни посмотри, взгляд уже через десяток метров упирался в преграду. Контейнеры наподобие тех, из которых состояли жилые дома в жилой зоне, только чудовищно старые и грязные, палатки, огромные, как шатры, тут и там перегораживали проезжую часть, заваленную мусором. Освещение здесь было такое скудное, что взгляд подстроился не сразу, а виртуальной рекламы не было совсем. Мы катили по безжизненной на первый взгляд улице, я не сразу различил в тени спящих морфов, закутавшихся в кучи тряпья и на тряпье похожих. Поймав мой взгляд, Войцех сказал:

– Вот так и живут, да. Уже давно обещают новые площади, но, понимаешь, то одно, то другое. И на рабочих станциях жить тоже запрещают: техника безопасности не велит. Ты не смотри, что пусто, все на смене сейчас. Час назад мы бы тут не протолкнулись.

Карт выкатился на просторную по сравнению с теснотой вокруг площадь. Здесь было относительно чисто, мусор просто растаскивали под стены вокруг и там оставляли. На освобожденных местах я увидел расстеленные прямо на грязном покрытии тряпки, остатки пластиковых тентов, на которых было свалено что-то, больше всего напоминающее хлам. Это был местный вариант блошиных рынков, все еще кое-где встречающихся на Земле, в основном, в Африке. Сходство усиливалось видом самих продающих: худые, изможденные, замотанные в рванину. Войцех кивнул в их сторону:

– А вот представители мелкого бизнеса. Даже крошечного.

– Здесь совсем все плохо? Я думал, контракт покрывает минимальные жизненные потребности.

– Покрывает. – Войцех кивнул. – Минимальные. Если ты здоров и можешь работать. – Он отпустил педаль, карт замедлился, сейчас мы проползали мимо ряда торговцев, те провожали нас пустыми безразличными взглядами. – Если контракт прерывается раньше срока, работник лишается накопительной части, один голый оклад. Тебе платят только по факту работы. Заболел? Нет денег.

Мы остановились совсем. Я выбрался из карта, присел на корточки, разглядывая хлам. Клапаны от дыхательных систем, водоконцентраторы, поглотители углекислоты, у половины индикаторы использования горят опасным желтым, уплотнители… это только то, что получилось опознать. Части скафандров, выдранные из поврежденных или уничтоженных собратьев, чтобы послужить еще. Я поймал взгляд морфа, водянистый, словно направленный сквозь меня.