Рождество Христово Нынче Праздник Пространнее неба и шире земли. И светила В холодном бездонье гирлянду зажгли. Вот по ней В небывалом сиянье кочует звезда, Изменяя наш мир навсегда. В палестинских полях Под рогожею спят пастухи. Слышен шепот углей, Сладкий запах горячей ухи. И похоже, Что целой вселенной пока невдомек, О свершившемся слове любви Кое молвил пророк. На колючей соломе Младенец устами приник К неневестной Невесте, Покоен божественный Лик. И в редеющей мгле, Торжествуя, пылает свеча, Как осколок живого луча. Скоро, скоро прольется В селениях радостный клич: «Царь родился на свет Он отымет обиды и бич!» А пока неподвижной завесой в глазах старика Только чернь тупика. «Как возможно, чтоб чадо родилось так дивно на свет? Неужели сие то, что ждали уж тысячи лет? И доподлинно ль Ангел явил этой тайны ключи Под покровом ночи?» Но растают сомненья Как сон пред рассветом седым. Бремена Откровения Станут вином молодым, Что незримо омоет сокрытую немощь души Средь лазурной тиши. В этот Праздник Пространнее неба и шире земли Над простором родным Замерцало в безбрежной дали Откровение любви, указуя нам истинный путь, Чтоб домой нас вернуть. Крестный Путь Звуки, звуки до боли знакомые, Точно для пущей муки, выкрутив руки, Человека вели, зная наперед, каков исход И ковалась брусчатка подковами: – Битый – небитого – несет! – Битый – небитого – несет! Кричал народ: – Да, кто ж так падает, кто так встает?! – Ему давали пить, так ведь не пьет! – Ему б солгать, чтоб жить, так ведь не врет! – Каков урод! – Ну ничего, тут поворот и до холма, а там растянут так, что пыл уймет! И пыль взойдет Прям до небес, наступит тьма, И Он умрет. Но то потом, сейчас грядет. И взгляд Его дрожит струной, Живой кричащею струной, Для Той, что молча за толпой Идет. «Не плачь родная, все это пройдет!» Глотая пыльный воздух дрогнет рот: «Иной наступит день, иной рассвет. Взойдет на сердце у людей слезы упавшей плод. И в третий день Твой Сын к Тебе придет! Теперь пойдем, народ уж ждет». Человек умер
…И распахнулось небо, По шву облака лопнуло. Прожектором маяка в глаза Залило светом, как лето Через сад заходящее Окнами. И жизнь ворвалась. Легкие раздуло дыханием Вечности. Шаги стали легкими, и оказалось, что суть не в прихоти и жемчугах, а в человечности. Тогда по дворам крытым Понесли, Подстелив сеном и рогожами. И говорили: «Умер Человек!» Закрыв крышку Гроба, Чтобы не тревожили. Но небо распахнулось! В жизнь распахнулось! И человек ожил! Ты закажешь по мне литию Ты закажешь по мне литию В день, когда поспевают яблоки. И в саду, что на ближнем краю, Эти яблоки будут сладкими. В день, когда не открою дверь, Тень грозы на окно опустится. Заскулит калитка, как зверь, И не пустит в мой домой распутицу. А потом будут снег и лед, Треск печи в пику зимней вьюге. Горьковатым окажется мед Из цветов, что растут на юге. Увлечет память прежних лет В дни, когда после вечной стужи, Веру в жизнь согревал рассвет Отражением в чистой луже. Ну а там уж рукой подать До прогулок с тобой в летней чаще. Встану рядом, скажу: «Благодать!» Ты шепнешь: «Приходи почаще…» Выстрел в вечность Время взведенным курком снова выстрелит в вечность. Тихо споет кроткий инок – «блаженный покой». Хлынет из тлена живая стихия в беспечность, Только бы выстрел на вылет, а не холостой. Может, тогда мне поведают, кто я такое, И отчего непрестанно чинился разбой? В темных глубинах души, где аукал людское, Я в этих шахтах частенько спускался в забой. Где-то на ощупь, а где-то при свете лампады Вновь натыкался на двери исходных начал. В келье монаха мне были безудержно рады, В грязном притоне на ухо враг матом кричал. «Что ты добыл или что наработал трудяга?» — С горькой иронией спросишь себя у черты. К тесным вратам даже самый запойный бродяга Станет вперед твоей «милости» за пол версты. Ты помолись неспеша у резного кивота В миг, когда в сердце вольется безмолвный призыв. Чтобы за гранью той, вместо петли эшафота, Нас бы встречали, все прегрешенья простив. |
