– А если это происки Лопухиных? Господин Вильчек разве можно так, не разобравшись, кидаться в драку! Их же трое и двое с огненным боем – убьют не за понюшку табака!

Эти слова, особенно упоминание Лопухиных, умерили пыл молодого дворянина, и он дал спустить себя с крыльца и усадить на лошадь.

Сверху засмеялись грубыми голосами и это было столь обидно, что Вильчек едва не кинулся обратно. С огромным трудом Афанасию удалось вывести лошадей, которых он держал за уздечки, за ворота усадьбы.

Когда из непроницаемой зелени придорожных кустов, густо обсевших ведущую к поместью дорогу за поворотом, совершенно исключавшим наблюдение из замка, раздался надтреснутый, сипловатый голос, Генрих вздрогнул и натянул поводья:

– Господин Вильчек, постойте!

Голос показался Генриху странно знакомым.

Сморщенное от прожитых лет лицо в обрамлении седых бакенбард было невозможно не узнать.

– Бузибой! – выдохнул молодой Вильчек и торопливо спрыгнул с коня. Крепкие руки обхватили старческие плечи, – Ты ли это? Глазам не верю!

– Я, я, господин Вильчек, – по морщинам, густо избороздившим лицо, потекли слезы. Вильчек выпустил из объятий старого отцовского слугу, которого помнил с самого раннего детства.

– Бузибой, что здесь произошло и где отец? – в голосе его звучало страшное волнение, – И кто эти странные люди? Они из России?

– Нет господин Вильчек. Тут такое случилось! – старик вытащил из кармана платок и нервным движением вытер лицо, – Вначале погиб ваш отец на охоте у старшего фон Хохберга, царство ему небесное. И, едва его похоронили, так в имение явились эти… Ганс и его прихвостни с приказом княжеского суда. Якобы ваш отец подарил имение фон Хохбергу младшему. Что тут только не творилось, пока вас не было! Копают какую-то шахту! Людей разных и этих… механизмов натащили цельную кучу.

– Что? – вскричал Вильчек, – хватая слугу за грудки. Бузибой покраснел.

– Отец умер? Это правда?

– Да, господин Вильчек, я очень сожалею, – прохрипел сдавлено в ответ.

Вильчек отпустил верного слугу и отвернулся, глаза защипало. После длительной паузы произнес глухим от сдерживаемых слез голосом:

– Как это произошло?

Лицо молодого человека напоминало маску скорби. И внезапно старому слуге стало жалко его до слез.

– Никто ничего не знает, – ответил тихо, – Кто мы такие, просто слуги. Но постойте, я знаю, кто может вам все рассказать. Фон Притвиц! Он был на той злополучной охоте рядом с вашим отцом. Он наверняка может что-то рассказать!

– Спасибо, дружище! – рука Генриха хлопнула старика по плечу, а сам он взлетел на коня. До имения старого отцовского приятеля не меньше часа езды. Но там он узнает все! Лишь бы тот был на месте!

Старый слуга смотрел вслед сыну своего старого хозяина, пока не по-юношески крупная фигура молодого дворянина на коне не скрылась вдали. Блеклые губы прошептали:

– Удачи тебе, мой мальчик, – сгорбившись, старик направился назад в имение.

Старый друг отца встретил Генриха в главной гостиной своего дома с распростертыми объятиями и со сконфуженным видом.

– Мой мальчик, что привело тебя в дом одинокого старика? – Бернард Фон Притвиц прибеднялся. Ему недавно исполнилось сорок пять, но он был еще крепок, как стальной клинок в благородном искусстве владения им он регулярно упражнялся. И он был лучшим другом отца… – Хотя, я догадываюсь, ты хочешь узнать, что произошло с твоим отцом… До тебя не дошло мое письмо?

– Нет, – качнул головой Генрих, не отводя горящего взгляда от лица хозяина поместья.

– Тогда прочти вот это, – Фон Притвиц вытащил из кармана джинсовой рубашки – несмотря на возраст, он не чурался моды, пользовался успехом у окрестных фрау и протянул юноше не заклеенный конверт без адреса.

Внутри оказалось письмо.

Здравствуйте, мой мальчик». – бегущий почерк хорошо знаком, Генрих узнал руку отца.

Если вы читаете это письмо, значит меня уже нет в живых. 15 августа произошел странный случай, подвигший меня на написание этого письма, хотя вы знаете, сын, что я не трус. Меня посетил младший фон Хохберг, вы его знаете, он старший сын министра финансов нашего княжества. Сначала разговор был вполне светским, но Amor tussisque non celantur (латинское выражение: Любовь и кашель не скроешь) он заговорил о продаже имения, но я категорически отказался. Фон Хохберг сначала повысил цену вдвое, а потом перешел к скрытым угрозам. Пришлось вышвырнуть мальчишку из дома. Напоследок, видимо не в силах совладать с охватившей его яростью, он пообещал, что поместье будет его, даже если ему придется убить всех Вильчеков. Не скрою, эта угроза меня взволновала. У семейства фон Хохберг дурная слава. Но, Dum spiro, spero. (латинское выражение: пока дышу, надеюсь), но я посчитал необходимым оставить это письмо у старого друга в верности и благородстве коего я не сомневаюсь. И вы, сын мой, можете положиться на его честь. За сим прощаюсь мой дорогой наследник и сын. В том, что вы не посрамите славы семьи Вильчек, я не сомневаюсь.

Ваш отец.

– Что это значит? – воскликнул побледневший юноша, – что это значит? Вы можете мне объяснить?

Только сейчас через броню эмоциональной безразличности пробилось понимание. Отец мертв. Какое поместье, какая продажа? Вильчек отвернулся, чтобы Фон Притвиц не видел предательски заблестевшие в глазах слезы. Мать он не помнил, она умерла, когда ему едва исполнилось два года. Отец был строгим и, по мнению Вильчека, образцом дворянина. Он воспитывал сына с детского возраста один, и несмотря на внешнюю холодность, заботился и любил. Генрих отвечал взаимностью, но очень редко говорил об этом. А теперь уже и поздно.

«Ну и чего ты ревешь?» – всплыли в памяти слова отца. Со шпагами в руках они стояли во внутреннем дворе, а Генрих, сбросив защитную маску, глотал слезы. Тогда ему было десять лет. «У меня ничего не получается!» А ну, не ной! – нахмурился отец. Разве слезы чем-то тебе помогут?» Генрих задумался, потом нехотя признал: «Нет». «А что ты будешь делать если кто-нибудь унизит тебя, оскорбит?» От этих слов слезы на щеках мальчика высохли. «Вижу, вижу, фамильная кровь в тебе сильна! Ан гард, мой мальчик, ан гард!

Лицо у молодого человека было печальное и отстраненное. Фон Притвицу захотелось обнять его, погладить по голове, утешить, как раньше, когда тот был мальчишкой – сыном старинного друга. Молчание затягивалось. За окном набирал силу ветер, бился в стекло, однообразно тикали стрелки напольных часов в углу комнаты.

– Скажите, – нарушил молчание молодой Вильчек, – как погиб отец?

– Это странная история, мой мальчик… Он был приглашен на охоту в имение фон Хохберга младшего.

– Опять фон Хохберг! – в ярости вскричал Вильчек, рука до побелевших костяшек сжала эфес шпаги.

– Да фон Хохберг. Как мне говорил ваш покойный батюшка, его пригласили еще раз обсудить условия продажи имения. И там произошла странная история… Преследовали зайца. На конях. У вашего отца порвался крепежный ремень, и он упал на землю. Спасти его не смогли… – голос Фон Притвица осекся.

Вильчек подошел к окну, облокотился об подоконник. С высоты примерно третьего этажа ему открылся томительный закатный пейзаж – сиреневые сумерки, булыжная площадь перед домом и багровая полоса над далеким лесом. Рука упала с эфеса, лицо затряслось от тщетных попыток скрыть, совладать со своими эмоциями.

– Значит, несчастный случай? – не оборачиваясь, произнес через некоторое время глухим голосом.

– По крайней мере так утверждает полиция, но есть одно обстоятельство, позволяющее сомневаться в этом утверждении.

– Какое? – Вильчек порывисто повернулся. Глаза его засверкали.

– Вы помните слугу вашего батюшки старого Франца?

– Конечно!

– Так вот он первый подскакал к вашему отцу, когда тот упал с лошади и он утверждал, что крепежный ремень подрезали и, стало быть, гибель вашего отца была не случайной!

– Так почему его показания не учтены полицией? – вскричал в порыве гнева Вильчек.