На втором этаже, где блестели металлом и лаком многочисленные оркестрантские трубы, скрипки, виолончели, контрабасы, оркестранты устало отложили инструменты в стороны. Блеснула позолотой трубы еще одна мастерградская придумка – граммофон. На квадратной коробке из красного дерева золотая накладка: на червленом поле белый единорог. Щит, увенчанный коронованным дворянским шлемом, поддерживали лев и гриф. Вещь изготовлена на заказ – дорогая и именная. В граммофон отправилась пластинка из шеллака. На обратном пути из Дальнего Востока корабли останавливались в индийских портах, где этот ценный ресурс закупали в больших объемах.
Могучие звуки вальса поплыли над толпой, останавливая разговоры, а юные сердца заставляя мечтать о высоком, чистом.
Опершись спиной об затянутые тканью стены, Вильчек стоял среди приглашенных на бал однокурсников – таких же беспечных шалопаев, как и сам. Они успели выпить по паре бокалов весьма изрядного красного вина, которого в изобилии поставляли дружественные России королевства Греция и Болгария. Впрочем, и вина из недавно присоединенной к империи Армении тоже были весьма недурны. И потанцевать пару раз с прелестницами, коих на балу было преизрядно. Один из приятелей – земляк, германец по национальности, шепнул Генриху, что видел его бывшую, но сколько Вильчек не всматривался в густую толпу гостей, по которой шныряли лакеи с подносами, полными бокалов вина и закусок, так и не нашел ее.
Молодые люди говорили о женщинах и разговор этот был Вильчеку весьма интересен.
– Сударь, – перед ним присела в книксене девушка. В белоснежном бальном платье немного ниже грудей опоясанном широкою лентой и обнаженными плечами, она была прелестна. Темноглазая и светловолосая, совсем молодая красавица. Ладная фигура, но совсем не хрупкая, полная силы и диковатой грации. Лицо немного простоватое, но милое, правильных очертаний, немного по-славянски скуластое. На точеной шейке алмазное колье, несомненно мастерградской или чрезвычайно похожей работы. Словом, это был нравившийся Генриху женский тип.
– Вы танцуете?
К величайшей удаче Генриха он недавно научился модному танцу, сводившему с ума высший свет Петрограда: вальсу и не ударил в грязь лицом. Давно прошли те времена, когда смущенный новичок, к тому же разговаривающий с заметным акцентом, умел танцевать только церемонные европейские танцы.
– Несомненно, сударыня, – сказал с легким акцентом, только добавляющего ему шарма и изогнул руку перед прекрасной незнакомкой.
Музыка закружила их в танце. Девушка не отводила горящего взгляда от лица партнера, а когда, словно невзначай, он слегка коснулся обнаженного плеча, ее тело вздрогнуло.
А вокруг все летели, кружась, такие-же молодые, светлые, заставляя сердце невольно сжиматься в предчувствии.
– Я Александра Шувалова, племянница хозяина, – едва слышно прошептала девушка.
– Ну меня, вы должно быть знаете, – прошептал юноша в ответ.
– Ну кто же не знает дамского угодника из Силезии Генриха Вильчека!
Юноша слегка поперхнулся, отводя взгляд. Даже так?
– Ну что вы, слава моя слишком преувеличена!
Девушка ответила лукавым взглядом. От танца она раскраснелась и выглядела еще краше.
Они кружились и кружились в танце, не замечая, как из глубины одного из коридоров за ними следили недобрые глаза.
После танца Генрих проводил даму назад, они присели на диван, около серебряного самовара. Вильчек взял бокал вина и девушка сока, и они долго болтали, обо всем и, в то же время, ни о чем. Он с жаром рассказывал забавные эпизоды из жизни, перемежая их с выученными книжными анекдотами. Александра сидела прямо, сдержанно улыбалась, иногда хихикала, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, легко лежавшую на круглой коленке, то на красивую грудь. Рука время от времени поправляла бриллиантовое колье или складки изящного платья.
Мило улыбнувшись, девушка удалилась «попудрить носик», а Вильчек, откинувшись на диван предался мечтам о новой знакомой. Никогда будущее не представлялось молодому человеку в столь розовом свете, как в эти мгновения, когда он смотрел на окружающее сквозь бокал кроваво-красного вина из недавно присоединенных армянских областей. Девушка просто чудо. И с извечным мужским легкомыслием он совершенно не против завязать новые отношения!
Дождавшись, когда девушка скроется из виду, однокурсник – германец, тяжело вздохнул и, присев рядом, вполголоса обратился к Вильчеку.
– Генрих, тут такое дело, помнишь я одалживал десять рублей? – Вильчек вопросительно посмотрел на однокурсника. Мысли его были далеки от меркантильных проблем, – Понимаешь, деньги от батюшки задерживаются. Подождешь?
– Пустое, – дружески положил на плечо однокурсника руку, – какие счеты между благородными людьми? Как сможешь, так и отдашь. Я не тороплю!
– Спасибо Генрих! – просиял приятель, – Это дело надо отметить! – он оглянулся. Как на грех рядом ни одного лакея с вином, – Я сейчас!
Он ввинтился в толпу и исчез.
Генрих слушал музыку, кстати великолепную и, наслаждался множеством девичьих лиц – одно краше другого, когда услышал громкий и немного нечленораздельный голос:
– Сударь.
Он повернулся. Перед ним стоял молодой человек в форме, лет двадцати. Несмотря на несомненное опьянение, имевший вид величественный, если не царственный. Лицо скорее приятное, сейчас слегка зарделось, глаза горели, – а не считаете ли вы совершенно бессовестным публично приставать к чужой невесте, – произнес он с жаром и слезой в голосе, потом немного замялся, – ну почти невесте.
Генрих поднялся
– Сударь, с кем я имею честь говорить? – ледяным голосом обратился к непрошенному гостю.
– Его царского величества войск таможенной стражи лейтенант Чернышев. Честь имею! – молодой человек выпрямился и, попытался щелкнуть каблуками, но из-за опьянения это получилось почти карикатурно.
– Сударь, вы пьяны, пойдите прочь!
– Пьян… ну пьян, зато не похищаю чужих невест! – провозгласил Чернышев, покачнулся, потом закопался в кармане штанов, – Ну, где они, я же помню, что ложил их. Черт!
На свет появился идеально отглаженный платок, а молодой человек закопался в кармане дальше.
– Друг мой, Алешка, что ты пристал к этому сударю? – на плечо Чернышева опустилась рука, незаметно подошедший молодой офицер был почти трезв.
– Ты представляешь, – с пьяным бешенством произнес Чернышев, – он похитил у меня Александру. И теперь, теперь я должен вызвать его на эту, как ее? А, дуэль! А перчатки не находятся, черт… – закончил он со слезой.
– Все, Алешка, пошли, еще нам дуэлей не хватало, – офицер решительно потащил приятеля прочь, невзирая на упрямые мольбы.
– А дуэль, а как же дуэль?
На полпути он остановился, крепко удерживая приятеля за локоть и, обернулся на закаменевшего лицом Генриха:
– Извините, сударь, ради бога, Алешка слегка перепил, а тут еще и Шувалова вас на белый танец пригласила.
– Принято, – произнес Вильчек уже гораздо спокойнее и присел на диван.
Два голоса, один офицера, второй, обиженный и пьяный его приятеля, затихли в идущем из зала коридоре.
В это время Александра Шувалова в дамской комнате расчесывала волосы.
Стукнула, открываясь дверь, зацокали женские каблучки.
– Ну что стерва, думаешь захомутала моего Генриха? А вот тебе!
Александра повернулась и брови поползли вверх. Перед ней стояла Анастасия Лопухина, подсунув кукиш под нос сопернице.
Шувалова уперла ладони в крутые бедра.
– Ты почто лаешься, как волочайка (древнерусское-распутная женщина)? – произнесла с вызовом, дыхнув на соперницу алкоголем.
– Дать бы тебе в морду по-мужицки, – мечтательно произнесла Лопухина и приняла ту же позу, – Коль смелая такая, дуэлировать со мной на шпагах не побоишься?
Прикусив губу, Шувалова некоторое время молчала.
– Где и когда? С удовольствием, волочайка, насажу тебя на шпагу! – ответила с вызовом.
На следующий день Вильчек, после напряженного лекционного дня, вернулся домой. Вместе с русским слугой по имени Афанасий, он занимал в доходном доме на Литейной две небольшие, опрятно убранные комнаты, с остатками былой роскоши. Внимание привлекал портрет знатного человека в одежде времен сословного восстания 1621 года с орденом Золотого Руна на груди. Портрет имел с Вильчеком известное сходство и некоторые общие фамильные черты, указывавшие на то, что этот человек его предок. Слуга встретил юношу в крайнем волнении.
