– Слушаюсь! Но как?
И мы задумались. Паруса порваны, не сдержать больше ветер. Как дойти до острова света и радости?
– Давай по-бурлацки, – предложила я.
– Это как?
– Лямку на плечи и с песней. Мы по бережку идём, песню солнышку поём.
И они пошли. Солнышко отражалось в воде, и они шли по нему, стараясь поднять больше солнечных брызг. Брызги летели во все стороны и были похожи на хрусталики. Кто не ходил под лямкой, тот не может представить, каково это. Попробуйте. А если держать цепь руками, то это уже не по-бурлацки, да и брызг меньше.
– Давай пароход сделаем, – сказала я. – Новая ступень прогресса.
– Это как?
– Ты с одной стороны, я – с другой. Вроде колеса – и дуду! Поехали.
– А ду-ду обязательно?
– Конечно. Мы же пароход теперь. Новая ступень прогресса.
И мы запароходили и так разогнали, что из-под форштевня волна пошла. Ура-а-а! И бац!.. Удар – и мы опять плаваем, как… ну… как эти…
– На риф налетели, пробоина в правом борту! – заорала я.
– Без паники, – осадила капитан, она была сурова, когда командирила.
Мы сели на мель. А дальше опять глыбь моря-океана Москва по колено, а то и по пояс. Труден путь к счастью. А город сиял и манил блеском прекрасных таинств. Только красота и таинства могут так сиять. Надо было как-то перетащить корабль через мель, чтобы дойти до прекрасной мечты.
– Не судьба, – вздохнул кэп. – Если только бросить корабль на произвол судьбы и вплавь, то есть пёхом, дойти до острова. Но сие недостойно морского волка-поэта.
– А я морячка – поэтка, что ли?
– Мы стоим у ворот.
– Водяных, что ли? За которыми собрано всё мерзопакостное, что есть в столице?
– Бунт на корабле! Бунтарей за борт!
– Я уже за ним.
– Тогда на рею.
– Садистка вы, кэп.
– Моли судьбу, несчастная, а то тебе вздёрнутой на рее болтаться.
– Господи! Еси на Небеси, за что муки египетские? На Парнасе чуть в говно не вляпались, на корабле петлёй грозят за правду-матку. Как негуманно, не либерально! Это от зависти. Да и рея твоя треснет. Я девушка при теле.
– Ах! Ох!
– Да уже один форштевень чего стоит.
И я натянула мокрое платье на груди. Женя смутилась и отвернулась.
– Всё равно на рею. Теперь за хвастовство.
Кэп поставил весло вертикально, и я полезла по нему. Немножечко, но влезла, и бултых в воды: рея не выдержала. И мы опять барахтались в воде.
– Так мы идём туда, где ждёт нас судьба, – сказала кэп.
– Давай как ляжет!
– Кто?
– Деревня Фортуна. Метнём: решка – не идём, орёл – идём.
И я метнула. Как в орлянке, брат научил. Высоко взлетела, засверкала денежка-судьба. Орёл-решка, орёл-решка… Денежка медленно переворачивалась в выси, и мы видели, как блестел орёл и тускло отсвечивала решка.
Так и судьба моя кувыркалась потом.
Денежка упала в воду и исчезла.
Не нашли мы её. Не сказала, не показала нам денежка судьбу. Не судьба.
– А вдруг это в самом деле город счастья? Смотри, как там всё сияет. А это просто чёртова мель! – сказала я.
– Не мель, а риф. На пути к счастью всегда должны быть преграды, и надо уметь преодолевать их. А может, это энергетический сгусток всего хорошего, что есть в столице?
– Какая же ты умная, кэп. У вас все в Москве такие?
– Через одного.
– Я реалист. Я всего лишь облачко, полное огня. Я всего лишь облачко, видите, лечу и зову мечтателей.
– Твоё?
– Бальмонта.
– Давай я из платья крылья сделаю, и мы полетим.
И я расправила платье и взяла Женечку под крыло, и ветер дул в наши крылья… Но мы не взлетели.
– Значит, мы не поэты, – вздохнула капитана.
– Мокрые поэты не летают.
– Настоящий талант всегда сыроват.
– Как мудро.
Так и решили: сыроваты мы для поэзии. Повариться надо. А рифмовать: «я плачу – люблю, страдать – умирать» каждый дурак может. Это мы запросто. Одно утешение – сырое никто не съест.
А далёкое сияло, переливалось, манило. Но мы были на мели.
– А что, если прорыть туда канал?
– Руками? Нет, хватит, рыли уже.
Капитан терпеть не могла каналы. Она слишком много знала. Мы сели на корму, чтоб не видеть блестящую мечту, болтали ногами в воде и болтали о том о сём… Обо всём. Но только не о мечте.
– Знаешь, Женечка, почему я побаиваюсь хрустальный город? – Я обняла капитана.
– Почему?
– А что, если мы дойдём до него, а он исчезнет? Он-то не знает, какие мы. А мы ведь ничего с тобой, правда?
– Ничего…
– Хорошего.
– Неправда, в нас ещё нет ничего плохого, – возразила капитан.
– А там-то не знают. Понаехали тут всякие. И он исчезнет.
– Куда?
– Невидимым станет. Понимаешь, чтобы не запачкали его душу прекрасную.
– Мудришь ты. А может, и так… Тем более надо дойти! Давай думать как.
– Какие же благоразумненькие москвичи.
И мы стали думать и усиленно заболтали ногами в воде. Вода забурлила, песок поднялся, рыбки в стороны.
– Смотри, как бурлит за кормой всё. А мысли… Твои бурлят? – спросила Женечка.
– Нет. У меня ноги бурлят, как пишут писатели. А разум спит.
– Спящий разум рождает чудовища.
– Эврика! – завопила я на весь океан.
– Что? – испугалась Женечка. – Чудовище рожаешь?
– Командиров нам больше не надо, капитаном буду я.
– Опять бунт! Теперь чудовищ.
– Мы пройдём перекат, опираясь на опыт наших дедов. И нас благословит их дух.
– Пердячий, что ли?
– Прекрасный дух и воля, которые использовали наши предки, деды наши. Отставить слюнословия и слушать мою команду! Встали по бокам судна, упёрлись ножищами в дно и… Я стану петь, а команда будет собирать энергию и волю и посылать её в силу толчка на последнем слове. Начали!
Три дня, не умолкая, бушует океан,
Как он меж ног, болтается отважный капитан.
В каюте класса первого
Садко – богатый гость.
Он рвёт гондонов дюжины,
Срывая свою злость.
«Дружинушка, дружина,
Мати тебя ести,
Давай метнём, дружинушка,
Кому на дно идти».
И вот метнули жребий,
И стало всем легко:
На дно идти сбирается
Зачинщик – сам Садко.
Берёт гондонов дюжину,
Тройной одеколон
И, чтоб царя порадовать,
Свой старый патефон.
И вот Садко в океан – бултых,
Мелькнула жопа с яйцами,
И океан затих.
– Женечка, где у тебя воля, энергия, переходящая в десятикратную… нет, стократную силу? Ты не сдвинула лодку ни на сантиметр. Что ты московские слюни-то пускаешь!
– Я не пускаю. Сил нет от смеха.
Пришлось её окоротить – головой в воду. У неё такая мордаша милая была.
– Хорошо, давай без сюжета.
Мы не сеем и не пашем,
А валяем дурака,
С колокольни хреном машем,
Разгоняем облака.
И она опять повисла на борте.
– Во команда лентяев! Всех на рею! Ты в какой семье растёшь? Трудовой.
– В интеллигентной.
– Это где много словоблудят и изрекают истины в последней инстанции от имени народа.
– Давай в последний раз. Я обещаю вложить стократно силу. Весь дух. Лирическую припевку давай.
– Когда с милым расставались,
Оба горько плакали,
Мои слюни, его сопли
Мне за шиворот капали.
Но Женечка не смогла одолеть ни одной силы.
