Комната оказалась библиотекой. И вот теперь было уже совершенно очевидно, что она просто не могла поместиться в видимом снаружи объёме домика - «ракушки». Разве что если изогнуть пространство, вроде листка бронзовой фольги, в которую кухарка заворачивала фазанов для запекания, так, чтобы стены стали полом и потолком, и комната растянулась по вертикали. Да и то такой объём мог бы получиться только если у домика был внушительный подвал. Потому что стеллажи с книгами, свитками и рукописями, открывшиеся взору Эмилии, тянулись вдаль, насколько хватало зрения и освещённости, и даже там не заканчивались, а плавно уходили куда-то направо за поворот. Книги, книги, книги... Великий Мастер, сколько ж их тут! Девушка вышла из благоговейного ступора и плавно, ступая с носка, пошла к полкам. Книги были для юной Эдллкайнд вторым божеством, и не известно ещё, кому оа поклонялась больше — Великому Мастеру Метаморфоз или им.

Эмилия провела в библиотеке весь остаток дня. Смуглый кучерявый поварёнок дважды приносил подносы с едой, и Эмилия с дядюшкой трапезничали за небольшим столиком, скромно укрывшимся за стеллажом слева. Девушка была полностью погружена в мир книг, и даже на время еды неохотно откладывала в сторону очередной том. Основной интерес для неё представляли описания природы, животных, птиц, а также путевые записки различных путешественников. Пыталась отыскать полки со сказками, но Оддбэлл заговорщически подмигнул и сказал, что, мол, не всё сразу. К вечеру Эмилия почувствовала усталость, но отрываться от чтения не хотелось. Дядюшка предложил проводить её до гостевых покоев, и тогда девушка попросила разрешения взять с собой книгу, которую читала в данный момент. Это были "Путешествия с дикими гусями" Мартина Халфгуса, известного географа, чьи открытия и наблюдения неизменно являлись объектом обсуждений и споров в светском обществе. Ежесезонно Мартин перекидывался в серого гуся и отправлялся в перелёты, а на привалах отыскивал укромное местечко, перекидывался обратно и записывал свежие впечатления. Бумагу географ таскал с собой, в качестве чернил добывал сок меднокожей черёмухи, а перья использовал собственные. В "Путешествиях" Халфгус рассказывал историю о том, как однажды на маршруте ему довелось подружиться с мальчиком - человеком. Сам географ был тогда в звероформе, и перекидываться по понятным причинам не хотел: зачем травмировать юную психику и ломать стереотипы... Эмилии очень хотелось успеть дочитать эту книгу. Но дядюшка вдруг посерьёзнел и энергично замотал головой:

- Нет-нет-нет, малышка! Выносить книги отсюда - худое дело, самое последнее, что произойдёт в этом доме, когда я превращусь в маленький пернатый труп, радость чучельника! Никак нельзя. Ты лучше ступай, приведи, наконец, себя в порядок и отдохни. А книги - они никуда не убегут, поверь. Завтра с утра снова придёшь в Хранилище, дорогу теперь найдёшь!

Ничего себе, "Найдёшь"... Да тут, в этих коридорах, никогда не знаешь, что, где и когда найдёшь! Эмилия подумала было расстроиться, но, поразмыслив, нашла в дядиных словах солидное рациональное зерно. И с каждой минутой его размер становился всё больше, судя по тому усилию, которое девушке приходилось прилагать, чтобы снова и снова разлеплять веки. Заложив закладку и закрыв обложку, она на с неохотой передала книгу Оддбэллу, проследила на всякий случай, куда тот её поставил и вышла из Хранилища обратно в бесконечный спиральный коридор. Как они шли до отведенных ей комнат, кто помогал ей раздеться, принять ванну и укладывал спать, Эмилия помнила смутно, да и то не была уверена, воспоминания это или уже снящийся сон. Кажется, где-то рядом периодически ухала сова и хлопали большие, лохматые, белые с чёрными пестринами крылья.

Глава 7 ПОПАДАНЦЫ. А может и правда, я змей? (А. Игнатьев)

Легенды Оромеры. Великий Орел.

ПОПАДАНЦЫ. Глава 7. А может и правда, я змей?

Бобыль глубоко вздохнул и откатился на свою половинку огромного ложа, набитого, по настоянию его Богини, гречишной соломой. И действительно, матрас мягко пружинил и, неуловимо, но приятно шелестел.

Хорошо!

Хотелось вскочить, обернуться и помчать, куда ведёт нос, или, прикрыв близорукие звериные глаза, выть на ночное светило. Его, в который раз, накрыло невероятное тревожное чувство возможной потери такого близкого, но ещё не до конца познанного счастья. Пробежаться… пробежаться и вытряхнуть, наконец, тревожные мысли из головы.

— Марик, — вздрогнув, услышал он. — А Вожак-то умё-ё-он. Как ловушку поставил! И сработало так безукоризненно. Я ведь учителкой была. Нищей... Понимаю.

— Ты о чём, Яга? — выбросив мысли о пробежке по никем не тронутой утренней росе, повернул голову Бобыль.

Лежащая рядом самка расхохоталась.

— Таисья Сергеевна я. Тая. Для тебя. Нашёл тоже, Ягой-то звать.

Бобыль потянулся, было, к её тёплой груди, но женщина, легко отпихнув ладонь, и, не позволяя вновь увлечь себя утренними ласками, смеясь, продолжила:

— Сподобилась! На старости лет Ягой стать!

***

Много оборотов назад, когда он недопёском утверждался в стае, отец взял драчуна-сыночка к далёкому морю. После изнурительного пути в дикий, жаркий и какой-то тревожный утренний час он увидел… стихию! Огромные тёмные водяные валы вздымались в воздух, неудержимо мчались вперёд и рушились на камни и скалы. Пусть, они разбивались о каменные стены утеса — всё равно было понятно, что даже эту гранитную преграду, со временем, разобьёт могучая сила необъятной тяжести вод.

А на следующий день океан превратился в спокойную водную плоскость, сквозь голубую прозрачность которой проступали очертания быстро снующих загадочных морских обитателей. Его Хозяйка напоминала ему распахнутую в пустыню дверь, через которую врывался лёгкий морской бриз, способный в мгновение ока обернуться штормовым ветром в бушующей бездне вод.

Бобыль был очарован, он осознавал всей своей волчьей сутью, какое великое таинство произошло между ним и этой странной, неподатливой человеческой волчицей. Он любил. Безоглядно. Бездумно. Волшебно.

— Моя… — одним дыханием прошептал он. И, совсем глубоко запрятав звук, произнёс:

— Йаааагааааа...

***

Летняя пора клонилась к закату, и наступала пора свадеб.

Волки любили это время года. Сытая осень хотела праздников и радости. Не умеющие выть недопёски собирались в стаи и, бегая в виде серых теней, подсматривали за невестившимися волчицами. Прохладными вечерами на густой, жёсткой, в конце лета, траве, так пряно пахнущей жирными мышами, так легко пружинящей под лапами, волки собирались парами и решали жить вместе.

Именно в это благодатное, урожайное время Бобыль повёл раскрасневшуюся и смущенную Ягу в Храм.

Накануне важного события, мучительно решая, звать ли богатую оборотниху к себе в «мёртвый» клан, лишённый счастья бегающих волчат, он почти не спал. И вот, перед рассветом, как-то незаметно для себя, задремал.

Марку снился его родной лес.

...Он ведёт смешного рыжего недопёска на первую охоту, заранее объяснив, как важно идти с подветренной стороны, чтобы не спугнуть косулю и застать легконогое животное врасплох.

Наконец, он подталкивает щенка, и тело того сжимается маленькой смешной кривоватой пружинкой, а клацающие зубы смыкаются на шее жертвы. Звук борьбы, стон-выдох. Через минуту Марк слышит страшный хруст ломаемого позвоночника и понимает, что волчонка подминает падающая на него туша... Дикий ужас вновь охватывает всё существо оборотня, но тут кто-то тёплый и мягкий касается его, и, в ответ на эту ласку, Бобыль выныривает из ада смерти.

— Ты ещё не умер, — говорит кто-то тихим шёпотом.

— Он мёртв... У него нет шансов, — чудовищно ровный голос из страшного сна.

— А это, мы ещё посмотрим, не мешай...

И яркий луч, упавший на подушку, прерывает кошмар.

В это утро Бобыль решился.

***