– Н-нет, – я нервно сглотнула, корсет угрожающе зашуршал. – Я лучше это… пойду…

– Тебя проводить? – встревожилась дриада.

– Сама дойду!

Ходить в корсете оказалось еще то испытание. Угрожающе скрипя, я доковыляла до лестницы и замерла. Из-за пластин грудь приподнялась так, что закрывала обзор, наклониться я не могла, и попросту не видела, куда шагаю. Убедившись, что за мной меня никто не следит, я закинула ногу и съехала по перилам, благо они были отполированы ни одним поколением адептов.

Оказавшись внизу, я одернула мундир и поплелась к учебному зданию, в окнах которого все еще горел свет – ректор явно не забыл про меня. Подняться на второй этаж оказалось сложнее, чем, я думала: от волнения сердце билось все сильнее, дыхания не хватало, голова кружилась, пришлось несколько раз остановиться, чтобы успокоиться.

И все равно, к огромным дверям, на створках которых красовался герб нашей Академии: меч, обвитый плющом, под которым был написан девиз: «Честность и честь». Краска давно облупилась, и теперь надпись гласила «Чес и чес». Я завистливо вздохнула: кожа под корсетом то и дело чесалась, доводя меня до умопомрачения, и я почти уже готова была сама сдернуть надоевший предмет гардероба, но без посторонней помощи это было неосуществимо. Приходилось терпеть. Часы в холле пробили восемь, напоминая мне о скоротечности времени. Одернув мундир, я постучала, дождалась недовольного «да!» и перешагнула порог.

Ректор сидел за огромным столом. Всюду были раскиданы бумаги, а рядом с правой рукой стоял стакан с янтарной жидкостью. Мундир висел на спинке огромного кресла, смятый офицерский галстук валялся под ногами.

– Что еще? – он недовольно нахмурился, рассматривая меня. Наверное, я представляла собой интересное зрелище: топорщащиеся галифе, из-за которых я ходила в раскоряку, мундир, болтающийся на утянутой донельзя талии и не застегивающийся на верхние пуговицы из-за вздернутой груди, напряженное от усердия лицо, выпученные глаза.

– Вы что-то хотели? – голос ректора не предвещал ничего хорошего.

– Адептка Кая ди Вире, – пискнула я, ткань снова хрустнула где-то в области лопаток. Я задержала дыхание, и сдавленно продолжила. – Вы сказали зайти… вечером.

Дракон нахмурился.

– А-а-а… та самая ящерица, – хмыкнул он, – которая днем ползала по полю!

От возмущения я втянула воздух и почувствовала, как одна из пуговиц все-таки отвалилась. Дышать легче не стало, зато пуговица, скатившись по гладкому аласу, проскользнула под пояс галифе и затерялась где-то в кружевах панталон.

Я сразу же выдохнула и втянула живот еще больше. Каждая пуговица означала пять минут, и не в моих интересах было это время терять.

– Я действительно самовольно покинула территорию Академии, – дрожащим голосом призналась я, надеясь, что мой тон воспримут как раскаяние.

– Да, и так и не объяснили причину!

– П-причину? – я уставилась на мужчину, все еще сидящего за столом. Странно, но несмотря на полумрак, окружавший нас, я видела, как горят огнем его изумрудные глаза и как бьется жилка в ямочке между ключицами, что виднелась в расстегнутом вороте рубашки.

– Да, причину, по которой вы рискнули серьезно нарушить устав и покинуть учебное заведение! Это почти что дезертирство.

– Я же вернулась! – запротестовала я. Хрясь! еще одна пуговица последовала за первой. Я мрачно усмехнулась, в красках представив, как меня вытряхивают из штанов, а следом сыпятся пуговицы.

– И только этот мужественный поступок, как и ваш приход сюда, удерживает меня от подписания приказа об отчислении.

– От-отчислении?

Я недоверчиво посмотрела на ректора. Он не шутил. Я нервно сглотнула. Что бы я делала, если бы меня выгнали из академии? Бедная сирота, которая несколько лет жила сперва в приюте, а потом в военной Академии, я ничего не знала о хозяйстве… да я годна была только стать вышибалой в кабаке и окончить свою жизнь в пьяной драке, но женщин в вышибалы не брали… Я с отчаянием посмотрела на своего мучителя.

– Не отчисляйте меня, пожалуйста! Я… – голос предательски дрогнул, понимая, что сейчас расплачусь, я стала расстегивать мундир.

– Что… что вы делаете? – дракон моргнул.

– Вы же сами сказали… вечером… я… только не отчисляйте, пожалуйста, – оловянные пуговицы так и норовили выскользнуть из пальцев. Ректор молниеносно поднялся и, обогнув стол, в два шага приблизился ко мне. Он сжал мои ладони с такой силой, что пальцы побелели.

– Прекратите немедленно! – зло потребовал дракон.

– Но…

– С чего вы решили, что я… что меня можно задобрить именно таким способом? – ректор выразительно посмотрел на мою вздымающуюся грудь.

– Вы же сами… вечером, – я окончательно растерялась. – За наказанием…

– И вы решили, что… – он выразительно замолчал. Я кивнула, не в силах отвести взгляд от его глаз, в которых разгоралась злость.

– Какое самомнение, – фыркнул дракон, выпуская струйку дыма практически мне в лицо. – Да с чего я вообще должен заинтересоваться вами?

– Я… – я растерянно заморгала, а потом призналась. – Об этом я не подумала.

– «Не подумала» – передразнил меня ректор. – И это адептка последнего, верно? Последнего курса!

Я опустила голову и практически уткнулась подбородком себе в грудь.

– Интересно, какое наказание вас ожидало, вернись вы вместе со мной? – продолжал ректор, отхлебнув напиток из бокала на столе.

– Ну… э-э-э… – проблеяла я, все еще не поднимая глаз.

– А поточнее?

– Сутки в карцере на хлебе и воде.

– На хлебе и воде?

– Да, прежний ректор придерживался мнения, что голод – лучший советчик против опрометчивых поступков.

– Интересно, – дракон бросил хищный взгляд на бумаги, лежавшие на столе. Осмелев, я вытянула голову, пытаясь рассмотреть, что там написано. Заметив это, ректор подошел и перевернул листы.

– Значит, голод… И потом в бой… а резерв откуда?

– Какой резерв? – не поняла я.

– Магический. Или вас этому не учили?

– У-учили, – не говорить же новому ректору, что занятия по формированию резерва у нас были всего один семестр, и то поверхностно: кто будет тратить время на тех, кому суждено погибнуть в первом же бою.

– Ясно, – тон ректора не предвещал ничего хорошего. – Что ж… ступайте!

Я не сразу поняла, что мне сказали.

– Что?

– Идите! Возвращайтесь в комнату и приведите, наконец, форму в порядок! – рявкнул дракон. – Еще вопросы?

– А как же? – я даже возмутилась, зря, что ли, терпела столько неудобств. – Как же наказание?

– А, да. Наказание… Два дежурства на кухне!

– Два? – охнула я, представляю, сколько работы на меня обрушится. И поесть же не дадут. Да старуха Умма костьми ляжет, но не допустит к кладовке.

– Да, а что, мало? – тем временем осведомился ректор.

– Нет, – поспешила уверить я, – А как же… как же учеба?

Брови дракона приподнялись.

– А вы ходите на все лекции? – ехидно спросил он.

– Нет, но теперь буду! – дерзко заявила я, вызвав еще одну усмешку.

– Смелое заявление. Тогда три после занятий. Считаю, это вполне справедливо. Ступайте.

Понимая, что просить или пререкаться бесполезно, я безропотно вышла и прислонилась к дверной створке. Пот струился по спине, а ноги дрожали. В этот момент в коридоре из-за поворота вынырнула Донателла. В облегающем платье и с распущенными волосами она казалась особенно хрупкой, если бы не улыбка, открывавшая ряды ровных белых клыков.

При виде меня феечка охнула и остановилась. Я взглянула на нее затуманенными взором. Глаза секретарши сузились, а улыбка стала напоминать оскал.

– Добрый вечер, – хрипло поздоровалась я. Феечка вспыхнула, резко развернулась на высоченных каблуках и зацокала в обратном направлении, делая вид, что спешит. Меня Донателла не удостоила и словом, но и так было понятно, о чем она подумала. А значит, уже завтра по Академии поползут слухи.

Я тяжело вздохнула, теперь сделать это было гораздо легче, и решив подумать обо всем завтра поковыляла обратно, в общежитие.