Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Это наша старая шутка, которая от длительного неиспользования начала покрываться мхом. Мак Стокер, он же Топор Мак, он же Мак Пятерка, поступил в Оксфорд в один год с нами, а потом тоже вылетел – стал основным гитаристом в группе, игравшей хард-метал. Стокер выступал так успешно, что уже трижды лечился от наркозависимости.

Я заставил себя улыбнуться, но Пен взаимностью не ответила. Серьезный взгляд метнулся ко мне, затем к блюдцу с бусинами, затем снова ко мне.

– Фикс, я беспокоюсь о тебе, сильно беспокоюсь. Не хочу, чтобы ты мучился. На прошлой неделе я ходила к Рафи, и он сказал, ты попадешь в беду. Вернее, сам очертя голову в нее бросишься. – После секундной паузы голос Пен прозвучал чуть глуше: – Иногда я думаю: могла ли жизнь сложиться иначе? Для него… для нас?

– Металлисты на вистле не играют, – вяло отбился я, хотя слова Пен касались не Марка Стокера, а старой фотографии, возвращавшей к воспоминаниям, от которых хотелось спрятаться.

В тот вечер в Оксфорде была не простая вечеринка, а майский бал: золотые детишки играли в декадентов взрослых, вот только должного самообладания не присутствовало, да и цинизма не хватало. Пен держала нас с Рафи за руки; все трое явно потеряли голову от алкоголя, медленных танцев и бурлящих юношеских гормонов. Дитко с присущим ему нахальством предложил перепихнуться втроем, но примерная католичка Пен заартачилась: ни за что, однако тут же внесла контрпредложение – мы с Рафи, устроим кросс по двору, и победителю достанется главный приз…

– Как праздник у Додсонов? – спросила Пен, прерывая поток воспоминаний.

Наверное, в тот момент я напоминал оленя, ослепленного огнями прожекторов.

– Отлично, – без запинки соврал я, – все прошло отлично. Мистер Борьба с организованной преступностью выписал чек. Завтра утром обналичу и расплачусь с тобой.

– Здорово! – воскликнула Пен. – А я покажу, для чего нужны бусы. Тоже завтра, устроим равноценный обмен.

– «Равноценный обмен» – чем не девиз для порядочных домовладельцев всех времен и народов?

– Слава богу, хоть один из нас начал зарабатывать, – пробормотала подруга и, поморщившись, пригубила виски. – Не пополню банковский счет – у меня отнимут дом.

Беспечность в ее голосе напускная. Я прекрасно знал, как она любит этот дом; нет, не просто любит, как она к нему привязана. Пен – его третья хозяйка из рода Бракнеров, а три – число магическое. Все ее религиозные обряды, ритуалы, заклинания – в странном посткатолическом варианте викканства – тесно связаны с домом номер четырнадцать по Лидгейт-роуд. Ни в каком другом месте она их справлять не сможет.

– Разве закладная еще не выкуплена? – подыграл я ее беззаботному тону.

– Первая выкуплена, – призналась Пен, – ноя брала другие кредиты, все под залог дома.

Моя подруга искренне верит в столь популярные нынче способы быстрого обогащения. Не единожды обжигалась, однако никаких выводов не сделала.

– Насколько все серьезно?

– До конца месяца нужно достать пару сотен, – вздохнула Пен. – Когда начнут платить авансы за праздники, все будет в порядке, но пока приходится считать каждый пенс.

Ну что тут скажешь? Поцеловав Пен на ночь, я поднялся к себе и в изнеможении бросился на кровать. Что-то, лежащее в кармане брюк, больно впилось в бедро, и я, выгнувшись, выгатил это что-то на свет. Пустая карта!

«На смену категоричному „нет“ придет „да“, и ты примешься за эту работу еще до наступления утра».

– Чертов ублюдок! – Я бросил карту в угол и лег спать одетым. Телефон Боннингтонекого архива есть в справочнике, домашний телефон Пила на конверте, но до наступления yтpa звонить нив одно из мест не стоит.

4

Между Риджентс-Парк и Кингс-Кросс есть улицы, которые когда-то были городом. Город назывался Сомерс, впрочем, на большинстве современных карт название до сих пор стоит, хотя местные жители его практически не употребляют.

Этот район из тех, что пострадали от промышленной революции и так и не оправились. В середине восемнадцатого века здесь были поля и фруктовые сады, богачи строили и покупали имения. Через сто лет в Сомерсе кишели заразой трущобы и воровские притоны – посетив подобное место, Чарльз Диккенс тотчас бы схватился за перо. В центре бывшего города гигантским свадебным тортом раскинулась станция Сент-Панкрас, хотя настоящим тортом был сам Сомерс, разрезанный на куски автотрассами, железными дорогами и холодной коммерческой логикой нового века. Трущобы исчезли, но только потому, что городок исчез, как таковой, превратившись в культю ампутированной ноги. Любая улица может внезапно прерваться железной дорогой, подземным переходом или глухой стеной – частью серого замшелого склада Юстона.

Боннингтонский архив располагается на одном из таких обрывков за пределами основной части Эверсхолт-стрит, соединяющей Камден с Блумзбери. Остаток улицы занимают склады, офисы обслуживающих их организаций, мелкие типографии с пыльными окнами, а порой и строительными лесами.

Но в отдалении, по ту сторону железнодорожных путей, притаился блочный многоквартирный дом аж 1930 года постройки: потемневшие кирпичи, ржавое кованое железо, балконы, завешанные флагами сохнущего белья, зато над подъездом неожиданная белокаменная скульптура мадонны с младенцем. Наверное, поэтому дом и назвали в честь Пресвятой Богородицы.

Боннингтонский архив выделяется на фоне блочных чудовищ, как старая дева среди пьяниц. Судя по виду, пятиэтажное здание построили в девятнадцатом веке из темно-красного кирпича. Похоже на дворец, возведенный крупным чиновником, который всю жизнь мечтал о собственной крепости, однако, подобно Фердинанду! умер, так и не успев пересечь порог своего Бельведера. Увы, вблизи видно, что дворец давно стал жертвой политики «разделяй и властвуй»: окна первого этажа забили фанерой, ближайший ко мне вход завалили мусором и старыми грязными коробками. Действующий вход в архив хоть и принадлежал тому же зданию, находился метрах в двадцати от первого.

Двойные двери из четырех панелей лакированного красного дерева в нижней части покрылись выбоинами и потертостями, но впечатление все равно производили. Справа от дверей – медная табличка, изящным шрифтом с засечками объявлявшая: передо мной Боннингтонский архив, находящийся под патронатом корпорации Лондона и районного отделения УМ. Ниже – часы работы; впрочем, вряд ли сюда стекаются посетители.

Я вошел в очень большое и представительное фойе. Что же, возможно, определяя время постройки здания, я ошибся на десятилетие-другое: черно-белые плиты пола буквально дышали нравственной непреклонностью Ее черно-белого Величества королевы Виктории. С левой стороны – стойка из серого мрамора, сейчас пустующая, но длинная и неприступная, как леса на перевале Роркс-Дрифт.[9] За стойкой – гардероб: с десяток кронштейнов с плечиками. Хотя все до одного пустые, старание налицо: администрация заблаговременно позаботилась об удобстве потенциальных посетителей. В глубине фойе, за конторкой, кабинетик, на двери которого красовалось одно-единственное слово: «Охрана». В сочетании с пустой конторкой эффект получался довольно комический.

Справа от меня – широкая, мощенная серыми плитами лестница, а над головой – стеклянный купол, украшенный витражом в виде розы, храбро пытавшийся сиять сквозь толстый слой пыли и голубиного помета. У основания лестницы – три современных письменных стола, покрытых красным сукном и выглядевших совершенно не к месту.

Я неподвижно стоял на сером тусклом свету: прислушивался, присматривался, ждал. Да, здесь что-то было, какое-то отклонение, такое слабое, что уловил я его далеко не сразу. Глаза расфокусировались: я включал неопределенное шестое чувство, отточенное частым общением с нечистью, позволяя ему раскрыться в окружающем пространстве.

Прежде чем я сосредоточился на неведомой силе, слева громко хлопнула дверь, и слабый контакт прервался. Обернувшись, я увидел, как из кабинета ко мне направляется облаченный в форму охранник. Внешность вполне соответствует профессии, хотя этому мужчине хорошо за пятьдесят: крепко сбитый, темно-каштановые волосы на макушке не столько выпадают, сколько истончаются, а нос явно ломали. Охранник поправлял галстук с таким видом, будто только что вышел невредимым из страшной драки, а сейчас встанет в стойку и вызовет на бой меня.

вернуться

9

За перевалом Роркс-Дрифт 22 января 1879 года состоялась битва при Исандлване, в ходе которой зулусы одержали одну из самых крупных побед за всю англо-зулусскую войну.

12
{"b":"93130","o":1}