«Прости, моя красавица, но это деловой вопрос. Тот услужливый человек, с которым ты разговаривала в военном архиве. Если у тебя есть его номер, не мог бы он поговорить со мной? У меня есть список команды «Ораньенс», и загадка в том, что имени Хамида в нем нет. Я хочу посмотреть, сможем ли мы отследить кого-нибудь из других членов команды. Один или двое, возможно, еще живы».

Она дала ему номер телефона. «Если вы не уйдете далеко, я могу позвонить ему. Я думаю, он был пожилым человеком, которому нравилось разговаривать с молодой женщиной».

«Кто может винить его, Изабель? Я позвоню тебе на мобильный, если мне понадобится помощь. До сегодняшнего вечера».

Как и ожидал Бруно, факсы из Монпелье уже прибыли в его офис, когда он вошел. Он проверил список. Имена были те же, и тогда он посмотрел на фотографию, зернистую и не слишком четкую. Она была взята из неизвестной газеты и на ней были изображены трое мужчин в футбольной форме. В центре был Вилланова, обнимавший двух молодых североафриканцев, одного из которых звали Хусейн Будиаф, а другого Массили Баракин, одно из имен, которое Мому наполовину запомнил. Теперь он чувствовал, что у него что-то получается. Он позвонил по номеру Военного архива, который дала ему Изабель, и ему ответил дрожащий голос.

«Это начальник полиции Курруж из Сен-Дени в Дордони, месье. Мне нужна ваша помощь в связи с расследованием, в ходе которого вы уже оказали большую помощь моей коллеге инспектору Изабель Перро».

«Молодой человек, вы тот полицейский, которого я видел по телевизору во время беспорядков?»

«Да, сэр. Я думаю, это, должно быть, был я».

«Тогда я полностью в вашем распоряжении, месье, и вы заслуживаете восхищения ветерана, старшего офицера Арно Мариньяна из семьдесят второго полка. Что я могу для вас сделать?»

Бруно объяснил ситуацию, назвал имена и напомнил Мариньяну о связи с африканскими коммандос, высадившимися под Тулоном в 1944 году. А в архивах была фотография молодого Хамида аль-Бакра? «Да, я помню. И у нас должна быть фотография, удостоверяющая личность, в копии его платежной книжки, если не для коммандос д'Африка, то уж точно после его перевода. Дайте мне свой номер телефона, и я перезвоню, и факс, чтобы я мог отправить копию фотографии платежной книжки. Боюсь, мы не можем отправить оригинал. И, пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания вашей очаровательной коллеге.»

Бруно улыбнулся тому эффекту, который, казалось, произвела Изабель, разговаривая по телефону, и начал думать, какими еще путями можно воспользоваться. Он уже собирался позвонить Памеле, когда внезапно спохватился, взял со стола листок почтовой бумаги и быстро написал благодарственное письмо за английский ужин. Он положил конверт в лоток для писем, затем позвонил Памеле, обменялся любезностями и попросил к телефону Кристину.

Он назвал ей новые имена для ее исследований в Бордо, убедился, что у них есть номера мобильных телефонов друг друга, и повесил трубку. В тот же миг телефон зазвонил снова. Это был Джей-Джей.

«Бруно, я хочу поблагодарить тебя за хорошую работу над передвижениями Жаклин», — начал он. «Оказывается, те голландские парни, с которыми она была, хорошо известны там.

Наркотики, порно, крутые машины — называйте что угодно, они этим увлекаются. Судя по тому, что я вижу об их приговорах, во Франции мы бы заперли их и выбросили ключи, но вы же знаете, как голландцы относятся к тюрьмам. Чтобы перейти к делу, мы показали Жаклин собранные вами улики, и прошлой ночью она их раскрыла. Вчера поздно вечером я пытался дозвониться Изабель, чтобы сообщить ей, но она была вне зоны доступа; полагаю, в стране плохая мобильная связь. В любом случае, у нас есть полное признание по поводу наркотиков, но она по-прежнему ничего не говорит об убийстве».

«Это здорово, насколько это возможно, Джей-Джей А что насчет Ричарда? Был ли он связан с наркотиками?»

«Она говорит, что нет, поэтому я не думаю, что мы все еще можем его задерживать. Мы не можем опровергнуть его историю, и теперь, когда она призналась в наркотиках, я склонен поверить ее версии об убийстве. Если бы это зависело от меня, Ришар был бы на свободе сегодня, но это решение за Тавернье. Кстати, что вы, ребята, сделали с ним вчера? Он вернулся в ярости и часами разговаривал по телефону с Парижем.»

«Я думаю, наш мэр поговорил с ним, как со старым другом его отца. Вы знаете, он заставил жандармов арестовать Карима, молодого человека, который нашел тело своего дедушки. За нападение, после того как Карим напал на этих ублюдков из Национального фронта во время беспорядков.»

«Что он сделал? Он, должно быть, не в своем уме. Половина Франции видела этот бунт, и все они думают, что вы, ребята из Сен-Дени, герои».

«Не Тавернье. Он сказал, что закон должен быть беспристрастным».

«Беспристрастный между кучкой головорезов и несколькими законопослушными гражданами? Он, должно быть, сумасшедший. В любом случае, вы, кажется, разобрались с этим. Что-нибудь еще?»

«Кажется, мы немного продвинулись в работе над фотографией футбольной команды. Я буду держать вас в курсе».

«Это своего рода вспомогательный сюжет, Бруно, но продолжай в том же духе. Мы все еще ищем убийцу, и у нас нет других зацепок».

Повесив трубку, Бруно услышал в коридоре голос Мирей, приветствовавшей Мому.

Разве он не должен быть в школе в этот час? Он выглянул в коридор и увидел Мому, собирающегося зайти в кабинет Роберте, который занимался SйCu, оформлением документов по социальному обеспечению. Он помахал рукой, и Мому подошел пожать ему руку.

«Я не могу остановиться», — сказал он. «Я просто поднялся во время утреннего перерыва, чтобы подписать бумаги о закрытии отделения моего отца. Но я рад тебя видеть».

«Дай мне десять секунд, Мому. Я хочу показать тебе фотографию». Он подошел и взял факс со своего стола, без особой уверенности, что Мому может узнать кого-нибудь из них, но поскольку он случайно оказался здесь…

«Где, во имя всего святого, ты это взял?» Потребовал ответа Мому. «Это мой отец в молодости или его идентичный близнец. Как его зовут?» Он достал очки для чтения. Хусейн Будиаф, Массили Баракин и Джулио Вилланова. Будиафы — наши двоюродные братья, так что, я полагаю, это семейное сходство, но это поразительное сходство. А Баракин? Я откуда-то припоминаю это имя.

Вилланова — тот тренер, о котором он говорил. Но этот Хусейн Будиаф — я почти готов поклясться, что это был мой отец в молодости».

Бруно вздохнул, открыв свою почту и прочитав еще три анонимных доноса на соседей. Наименее приятным в поведении жителей Сен-Дени, как и в любой другой коммуне Франции, было то, что они с такой готовностью сводили старые счеты, донося друг на друга властям. Обычно письма отправлялись в налоговую инспекцию, но Бруно получил свою долю. Первым было обычное письмо от пожилой дамы, которая любила обвинять половину молодых женщин города в «безнравственности». Он хорошо знал старую женщину, бывшую экономку отца Сентаута, которая, вероятно, разрывалась между религиозной манией и острой сексуальной ревностью.