Ясным майским утром, таким ранним, что остатки тумана еще висели низко над большой излучиной реки, белый фургон остановился на гребне холма над маленьким французским городком. Из машины вышел мужчина, подошел к краю дороги и широко потянулся, любуясь знакомым видом. Он был еще молод и, очевидно, достаточно подтянут, чтобы быть щеголеватым и быстрым в движениях, но, расслабившись, он был достаточно обеспокоен своей любовью к еде, чтобы похлопать себя по талии, осторожно прощупывая любые признаки полноты, которые всегда представляют угрозу в этот весенний период между окончанием сезона регби и его началом о серьезной охоте. На нем было что — то вроде полуформы — аккуратно выглаженная синяя рубашка с эполетами, без галстука, темно-синие брюки и черные ботинки. Его густые темные волосы были гладко подстрижены, в теплых карих глазах горел огонек, а щедрый рот, казалось, всегда был готов расплыться в улыбке. На значке у него на груди и на боку его фургона были слова «Муниципальная полиция». Довольно пыльная фуражка с козырьком лежала на пассажирском сиденье.

В задней части фургона лежали лом, клубок проводов от аккумуляторных батарей, одна корзина с только что снесенными яйцами, а другая с первым в сезоне весенним горошком.

Две теннисные ракетки, пара ботинок для регби, кроссовки для тренировок и большая сумка с различными видами спортивной одежды дополняли беспорядок, запутавшийся в запасной леске от удочки. Где-то под всем этим были аптечка первой помощи, небольшой ящик для инструментов, одеяло и корзина для пикника с тарелками и стаканами, солью и перцем, головкой чеснока и карманным ножом «Лагуйоле» с роговой ручкой и штопором. Под передним сиденьем была спрятана бутылка не совсем легальной eau de vie от дружелюбного фермера. Он использовал это для приготовления своего личного запаса вин де нуа, когда зеленые грецкие орехи были готовы в праздник Святой Екатерины.

Бенут Курруж, начальник полиции небольшой коммуны Сен-Дени с населением 2900 человек, широко известный как Бруно, всегда был готов к любым неожиданностям.

Или почти всегда. Он не носил тяжелого ремня с кобурой и пистолетом, наручниками и фонариком, ключами и записной книжкой и всем прочим грузом, который обычно обременяет каждого полицейского во Франции. Несомненно, где-то в беспорядке в его фургоне должна была найтись пара древних наручников, но Бруно давно забыл, куда положил ключ. У него действительно был фонарик, и он постоянно напоминал себе, что на днях ему следует купить несколько новых батареек. В бардачке фургона лежали блокнот и несколько ручек, но в данный момент блокнот был забит различными рецептами, протоколом последнего заседания теннисного клуба (который ему еще предстояло напечатать на старом офисном компьютере, которому он не доверял) и списком имен и телефонных номеров minimes, молодых парней, записавшихся на его тренировочный курс по регби.

Пистолет Бруно, довольно старый 9-мм полуавтоматический пистолет MAB, был заперт в сейфе в его кабинете в мэрии и раз в год доставался на ежегодный курс переподготовки на полигоне жандармерии в Периге. За восемь лет службы в муниципальной полиции он трижды надевал его на дежурство. Первый раз, когда в соседней коммуне была замечена бешеная собака, и полиция была приведена в состояние боевой готовности. Второй случай произошел, когда президент Франции проезжал через коммуну Сен-Дени, направляясь посмотреть знаменитые наскальные рисунки Ласко.

Он остановился навестить старого друга, Жерара Мангина, который был мэром Сен-Дени и работодателем Бруно. Бруно отдал честь лидеру своей страны и гордо встал на вооруженную охрану у здания мэрии, обмениваясь сплетнями с гораздо более тщательно вооруженными президентскими телохранителями, один из которых оказался бывшим товарищем Бруно по армейским временам. Третий раз был, когда кенгуру-боксер сбежал из местного цирка, но это уже другая история. Ни разу пистолет Бруно не использовался при исполнении служебных обязанностей, чем он чрезвычайно, но про себя гордился. Конечно, как и большинство других мужчин (и немало женщин) коммуны Сен-Дени, он стрелял почти ежедневно в охотничий сезон и обычно попадал в цель, если только не преследовал печально известную своей неуловимостью бекасу, птицу, вкус которой он предпочитал больше всего на свете.

Бруно удовлетворенно смотрел вниз на свой город, который в свежести раннего утра выглядел так, словно ле бон Дье чудесным образом создал его за одну ночь. Его взгляд задержался на том, как утренний солнечный свет отражался от водоворотов там, где река Везре протекала под арками старого каменного моста. Это место казалось живым от света, всполохов золотого и красного, когда солнце волшебным образом создавало призмы в траве под ивами и танцевало на фасадах старинных зданий медового цвета вдоль реки. Блики отражались от флюгера на церковном шпиле, от орла на городском военном мемориале, где он должен был присутствовать на церемонии в тот день ровно в полдень, от ветровых стекол и хрома автомобилей и фургонов, припаркованных за медицинским центром.

Все выглядело мирно, когда начался рабочий день, когда первые посетители направились в кафе Fauquet's caféй. Даже с такой высоты над городом он мог слышать скрежет металлической решетки, поднимаемой, чтобы открыть магазин Lespinasse tabac, где наряду с сигаретами продавались удочки, ружья и боеприпасы. Очень логично, подумал Бруно, группировать такие смертоносные продукты вместе. Он, не глядя, знал, что, пока мадам Леспинасс открывает магазин, ее муж направится в кафе, чтобы выпить первый из множества маленьких бокалов белого вина, которое приятно взбодрит его на весь день.

Сотрудники мэрии тоже были бы у Фоке, грызли круассаны, пили кофе и просматривали заголовки утренних газет «Юг-Запад».

Рядом с ними будет кучка стариков, изучающих форму для скачек и наслаждающихся первым за день пти блан. Башмачник Башло выпивал свой утренний стакан в «Фоке», в то время как его сосед и смертельный враг Жан-Пьер, владелец магазина велосипедов, начинал свой день в «Кафе освобождения Ивана».

Их вражда восходила ко временам Сопротивления, когда один из них состоял в коммунистической группировке, а другой вступил в армию де Голля, но Бруно никогда не мог вспомнить, в какую именно. Он знал только, что они ни разу не разговаривали друг с другом со времен войны, никогда не позволяли своим семьям разговаривать дальше самого ледяного «бонжур», и каждый мужчина, как говорили, посвятил много лет с тех пор осторожным, но решительным попыткам соблазнить жену другого мужчины. Однажды мэр за дружеским бокалом сказал Бруно, что он убежден в том, что каждый из них достиг своей цели. Но Бруно проработал полицейским достаточно долго, чтобы подвергнуть сомнению большинство слухов о супружеской страсти, и, как тщательный страж собственной частной жизни в таких деликатных вопросах, был доволен тем, что позволял другим подобную вольность.

Эти утренние движения были ритуалами, которые следовало соблюдать — такими, как преданность, с которой каждая семья покупала хлеб насущный только в определенной из четырех городских пекарен, за исключением тех праздничных недель, когда они были вынуждены посещать другую, каждый раз сетуя на изменение вкуса и текстуры. Эти маленькие привычки Сен-Дени были Бруно так же знакомы, как и его собственная утренняя рутина перед вставанием: зарядка во время прослушивания радио «Пиригорд», душ со специальным шампунем для защиты от угрозы облысения, мыло с ароматом зеленых яблок. Затем он кормил своих цыплят, пока варился кофе, и делился поджаренными ломтиками вчерашнего багета со своей собакой Джиджи.