— Присядьте тут, на креслах. И снимите уже портупею с мечами, здесь вам ничего не угрожает. Никому ничего не угрожает, это ведь Кесарийская Башня Магов! — явно с гордостью проговорил Чертополох. А потом повернулся к портье в ливрее, который стоял за стойкой: — И, болван, принеси уже моему товарищу хорошего ко и пахлавы! И не пялься так, это — большой человек, целый магистр философии и доктор естествознания! Ты, дубина, много видал докторов наук в этих стенах? То-то же, тетеря! Так что пошевеливайся!

Аркан никогда и предположить не мог, что благодаря ученой степени сможет отведать пахлавы и напитка из зерен ко за счёт магического сообщества Кесарии. Вот уж воистину — не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь!

— Я думаю мы с вами еще встретимся, доктор Рем из Аскерона, который предпочитает хранить инкогнито… Если вы друг Агиса, то, возможно, встреча будет гораздо более скорой, чем вы можете себе представить… — маэстру Чертополох хлопнул Аркана по плечу и, взмахнув полами своего расшитого плаща, вдруг ушел в стену.

Такими штучками удивить Буревестника было невозможно с тех самых пор, как он свел знакомство с Сибиллой. Так что Аркан дождался, пока принесут горячий ароматный ко и медовые сладости, и на секунду удержал за руку портье.

— Мне стыдно за поведение моего невольного спутника, — сказал аскеронский герцог, положил на стол серебряную монету и подвинул ее пальцем вперед. — Он неправ. Примите в качестве извинения. Если есть такая возможность — я бы почитал газету… Найдется что-нибудь свежее?

— Маэстру, с вами приятно иметь дело, — кивнул этот пожилой уже, солидный человек, не похожий ни на болвана, ни на тетерю. Монета пропала где-то в недрах ливреи в мгновение ока. — Есть «Кесарийский листок», его издают популяры…

— Пусть будут популяры, — кивнул Аркан. — Если пишут не занудно.

Иногда сторонний взгляд на вещи был более чем полезен. Водоворот событий, который раскручивался в имперской столице, становился все более сложным и запутанным, и не утонуть в нем, и сделать все, что задумано, теперь казалось Рему гораздо более сложной задачей, чем в самом начале путешествия.

В любом случае — ожидать встречи со смарагдским кабатчиком-алхимиком он намеревался с комфортом. Почему бы и нет? Как говаривал Децим — ситуация располагает!

* * *

— О-о-о-о, мальчик мой! — Агис за то время, что Рем не видал его, поседел, обзавелся залысинами, но был все так же громогласен и многословен. — Как ты возмужал! И докторскую степень все-таки получил, подумать только! Дай-ка я тебя обниму, мальчик мой, обниму — и поздравлю как следует!

«Мальчик мой» — так он всегда называл Аркана. И если тогда, несколько лет назад, для молодого аскеронца такое обращение казалось приемлемым — в конце концов, кабатчик взял юного студента под свое покровительство, дал ему кров и работу и помог освоиться в Смарагде, то теперь никакой другой реакции кроме ироничной улыбки оно вызвать не могло. «Мальчик» был на полторы головы выше своего бывшего покровителя, и едва ли не в два раза шире в плечах, и успел повидать за эти годы больше, чем Агис — за всю свою жизнь.

Алхимик спешно разгребал завалы в своей захламленной лаборатории и попутно сыпал вопросами, отвечать на которые не требовалось:

— А как там Зайчишка? Знаю — вы с ней сблизились, она мне писала… Такая умная, хорошенькая девочка, ты уж не упусти ее, да? И не задирай нос, что теперь доктор, она хоть в университете не училась, но умненькая! Атерна дал ей хорошее домашнее образование! А сам зятек что? Все так же бряцает оружием и видит во всех врагов? Удалось вам хоть о чем-то поговорить кроме алебард и шапелей? Он всегда готов вцепиться в глотку соседям! Надо жить в мире, в мире! Смарагда — благословенный город, где все уживаются, не то что здесь, в этой проклятой Богом Кесарии! Сырость, мерзость, снобизм, подозрительность, интриги, вечная подковерная грызня… Знаешь, это может кончится большой кровью, а я не люблю кровь, помнишь, мой мальчик?..

Аркан помнил. Кабатчик заказывал у мясников разделанные туши и никогда даже курице сам не отрубал голову. Не было числа его странностям… И это обширное помещение, которое выделила Кесарийская Башня для своего алхимических опытов — оно явно говорило о том, что странности это прогрессировали. Ни о каком порядке и чистоте, как это было заведено у Габи в Смарагде, тут говорить и не приходилось. Берлога сумасшедшего гения — вот на что походило обиталище Агиса.

Сам он расхаживал по лаборатории в своем обычном наряде, состоящем из алой рубахи, кожаного фартука и популярских штанов пузырями, передвигал и перекладывал книги, колбы,приборы и какие- то мелкие предметы с места на место и все никак не мог остановиться.

— Ты уж прости меня, что я не смог дальше отправлять тебе териак! — наконец, он освободил два стула, на один усадил Буревестника, на другой — взгромоздился сам. — Мне тут предложили такую работу, такую… Дефолианты, ауксины, фумиганты и прочее, и прочее, и невероятно огромные объемы, так что… Едва справляюсь. Еще и четырех глиняных приставили мне в помощь! Тупицы, каких свет не видывал, но простейшие операции выполняют с математической точностью! Перемешать, добавить точное количество, соблюсти технологию — в этом им нет равных.

— Глиняных? — удивился Рем.

— Вот эти вот глиняные маэстру! — он потыкал пальцем сначала в попарно стоящие у дверей и окна статуи.

Они выглядели точь в точь как имперские легионеры, только вылепленные из глины и обожженные в печи. Кирасы, шлемы, поножи и наручи — все терракотового цвета, керамическое.

— Это големы, — пояснил Агис. — Здесь, в Кесарии, маги слегка повернуты на идее сделать из неживого — живое. Ну, ты видел Тауруса на воротах… Есть и более смелые эксперименты.

— Живое из неживого может создавать только Господь, — нахмурился Аркан. — Остальное будет не жизнью, а пародией, ущербной и зловредной!

— Ну… Я бы не стал называть големов живыми. Они скорее машины на магическом ходу, чем глиняные люди. Эй вы, а ну — за работу! — крикнул Агис. — Первый — навести порядок на верстаках по схеме номер три! Второй — подмести и вымыть пол! Если попадутся предметы — выставить на верстак, чтобы первый включил их в схему номер три.

Големы зашевелились и принялись за дело.

— Они очень-очень тупые. Даже не так: тупость — это свойство ума, когда он плохо работает. Этим же рассудок не нужен, они руководствуются только командами, определенной их последовательностью. Зато память хорошая и никого кроме меня они слушаться не будут. Скажу побить тебя — побьют! — заявил бывший кабатчик.

— Не побьют. Думаю, я с ними справлюсь, — все-таки глиняные солдаты не выглядели слишком прочными, и Рем был уверен — у него получится обрубить им конечности скимитаром. — Что же заставило вас, дядюшка Агис, так спешно покинуть Смарагду и обосноваться здесь? Мы ведь с вами так хорошо сотрудничали…

— А что заставило тебя связать жизнь с орденом зверобоев, Рем? — выражение лица Агиса стало серьезным. — Я ведь знаю зачем нужен териак! И объемы, которые поставляет тебе Габриэль — они слишком большие для личного пользования. Атерна сообщил мне, кто ты такой на самом деле, мой мальчик…

— В самом деле? — Аркан даже расслабился.

Раз алхимик все знает — то к чему маскарад? Можно действовать напрямую и…

— Ты — один из основателей ордена и охотник на чудовищ! — выпалил Агис. — И иногда работаешь на Деспота Аскеронского. А потому — у нас с тобой общие враги, мальчик мой… О да, как бы это странно ни звучало — у Кесарийской Башни Магов и его превосходительства Сервия Аркана Старого, Деспота Аскеронского один и тот же враг…

Буревестник снова напрягся. Агис никогда не лез в политику, что же случилось теперь? Глаза Аркана буравили смарагдского кабатчика тяжёлым, фамильным взглядом.

— Проклятые эльфы! — вскричал алхимик. — Помнишь, я говорил тебе, что вся моя семья погибла, да? Моя жена, мои дети… Они мертвы, десять лет как мертвы… О, мои дети! Их забрали на потеху себе проклятые туринн-таурские нелюди! И теперь, когда в рядах одаренного сословия здесь, в Кесарии, и в других Башнях наконец укрепилось понимание того, что остроухие делают с нашей Империей — им понадобилось оружие. Действенное, страшное! И я дам его, дам столько, что ванъяр захлебнуться в собственных испражнениях и проклянут тот день, когда вышли из своих северных лесов! Я не люблю кровь, но эльфы ей умоются…