Неизвестный стоит напротив немыслимо огромного костра… Нет, костром это сложно называть, то самый настоящий пожар. Взмахом руки кудесник меняет интенсивность и цвет пламени.

И тогда туземец смог разглядеть его страшную клыкастую золотую маску с искажённой улыбкой и злобными демоническими глазами…

Кудесник держит в руках посох, очень похожий на копьё туземца: его древком он бьёт в бубен и танцует вокруг тотема орла, стоящего напротив костра. Моменты времени сливаются или идут параллельно, всё перемешивается и всё переживается одновременно.

Люди следуют за шаманом ещё глубже: у воинов и простых людей радужка глаз постепенно наливается светом. Народ пляшет вокруг костров, воины готовятся к битве, а ремесленники – куют орудия в лавовых озёрах.

И чем дальше идёт эта подготовка, тем больше сияют глаза. И чем больше бурлит кровь, тем обильнее пространство наполняется энергией. Страх растворяется в труде, танце и воинском искусстве подобно слезам в дожде.

Бирюзовая вуаль перед глазами от огня постепенно пропадает, песнопения шамана становятся быстрее, агрессивнее и зловещее.

Держа светящиеся шарики в руках, люди выходят из пещер навстречу багровому Затмению и дают бой машинам. Ответный удар гонит их обратно к вулкану.

Сильнейшие жрецы используют руины старой цивилизации как храмы. Толпа с неистовством смотрит, как обсидиановыми серпами и ножами вскрываются животы киборгам и машинам, достаются механические сердца и двигатели.

Поднимая их над собой под животные вопли толпы, брызги смазки и крови жрецы яростно подносят потроха Богам. Собственные души на алтари возложившие, они истинно желают, чтобы Божества отъели животы перед решающей битвой.

Гиганты из света постепенно восстают из-за поднимающейся луны, вступая в схватку с древнейшими, словно хтоническими механизмами немыслимых размеров и форм. Те постепенно восстают из-за дюн со стороны солнца и идут навстречу.

Две силы – сталь и плоть, инстинкт и техника, восход и закат стремятся друг к другу, знаменуя великий джихад посреди дюн и песков. И стоило им схлестнуться, как внезапно всё погрузилось во тьму…

Странник проснулся в холодном поту, хватая искусственными лёгкими как можно больше воздуха. Осмотревшись в панике, он не увидел ни шамана, ни его игривых спутниц, ни хотя бы остатков бирюзового костра.

Поутру сквозь сталактиты и сталагмиты пробились лучи света, встречающие его внезапное пробуждение. Таинственная энергия до сих пор наполняла это место, но не пьянила так, как вчера, а скорее бодрила.

В страхе и недоумении он покопался у себя в подсумках и убедился в том, что свёрток всё ещё с ним. Новость о сохранности свитка успокоила его и он вытер лоб. Поднявшись навстречу солнцу, он покинул пещеру.

И не успел путник выйти, как понял, что окружён штилем. Джунгли, перемешанные с арматурой и бетонными руинами словно затихли: не было слышно ни птиц, ни зверья, ни цикад и даже москиты куда-то пропали… Лишь тишина, да безоблачное синее небо, с которого на него взирал малый уходящий серп луны.

На её тёмной стороне сияли паутины и полосы огней в виде различных геометрических фигур: пятиугольников, шестиугольников и восьмиугольников, состыкованные вместе как соты.

Ещё вчера живой и дышащий лес обратился чем-то подозрительно молчаливым. Нахмурившись, странник поспешил вернуться к своему пути.

Несмотря на всевозможные опасности быстрого перемещения по лесу, он нёсся, рассекая кинжалами заросли, взбираясь на бетонные плиты, хватаясь за арматуру и ветви. Одного взмаха его руки было достаточно, чтобы столкнуть их со своего марафона.

Близость стоянки стала очевидна, когда он заметил сквозь листья деревьев струйку дыма. Стремительно перепрыгивая по камням, пробегая размытым силуэтом, разрезая тонкие ручьи, плутая сквозь кусты и безмолвный воздух, он вышел к крутому спуску, за которым виднелось поселение.

Не жалея ступней своих металлических ног, он съехал по мокрому дёрну склона, чтобы как можно скорее добраться до входа.

Селение было огорожено металлическими бивнями и прутьями, на которые налегали листы металла. Устроено оно так, что жилища становились кучнее к центральному шатру из сшитых друг с другом кусков кожи, держащихся на металлических шпилях, вонзённых в землю.

Другие палатки состояли из ткани и веток, либо кости и тонкой кожи. Общим для них были изображения животных или сюжетов: у кого-то белка, у кого-то бобр, у кого-то сурок, у другого – охота. Центральный шатёр же расписан всем возможным животным миром и именно в него по тропе спешил путник.

Поселение затихло, как и джунгли, однако, когда он вбежал в него, люди выглянули из своих жилищ. Они были озлоблены и обеспокоены чем-то. Тех же, кто был в нормальном настроении или на подъёме, физиономия путника тут же расстраивала и приводила в негодование.

Странник ворвался в центральный шатёр, наверху крыши которого была дыра, под которым и стоял источник дыма, всё это время служивший ему маяком. Вокруг него – полупустой зал с полками и одной мягкой подстилкой из шкуры вепря. Полочки были забиты небольшими глиняными кувшинами, кастрюльками и стеклянными банками, внутри которых лежали камни, травы, порошки и реагенты.

Потолок и стены были исписаны светящейся краской из различных сюжетов: ремесла, охоты и мигрирующих животных. Деревянный пол заканчивался вокруг кострища, у которого сидел смуглый от курения старик, исписанный светящимися татуировками, по форме похожими на узоры имплантов странника.

На лбу старца ими было нарисовано большое дерево, корнями которого подведены серебристые глаза. С головы старика свисал капюшон плаща из головы вепря, шкура которого шла вплоть до пяток. На место глаз животного были вставлены две большие выпуклые линзы. По бокам капюшона вырастали оленьи рога, с которых свисали деревянные чётки, бусы, талисманы, верёвочки, блестящие камни и клыки зверей.

Путник подошёл к старику, сидящему по-турецки у костра, и встал на колено. Он уже и голову склонил, и протянул копьё вперёд, но старик всё так же сидел с прикрытыми глазами и сосал трубку с табаком. Пришедший учтиво кашлянул и только тогда шаман приоткрыл один из глаз и помотал головой:

–А?.. Не время, Анбу, кхм…– голос старика был очень хриплый и низкий, говорил он протяжно,– Как там обстановка?

Странник молча присел около шамана и протянул ему тот самый свиток. Морщинистый старик некоторое время вглядывался в угловатые письмена, рунические знаки и символы, острые и не имеющие между собой соединения. Накинув на себя капюшон, он надавил ладонью на текст, что-то высматривая:

– М-да-а-а… Плохо дело…– Он призадумался, чуть прикрыв веки,– Спрашивал у них, почему они не могут переехать поближе?

– Нет, Эйдар, вы…

– Да, тоже ничего не слышу.– Старик перебил его, словно уже знал наперёд им сказанное,– Хм… плохой знак, думается. Потому всех по шатрам погнал. Вон,– Эйдар переложил трубку на другую сторону рта, сделав долгую затяжку,– готовил себя к гаданию.

Он был больше похож на зверя: в шкурах и шерсти, ходил босой, седой волос под капюшоном длинный-длинный и спутанный, а с мочек ушей свисали серьги из эбонитовых дисков.

– Встретилась мне по дороге…– Анбу потёр лоб, нахмурившись и основательно напрягшись, будто объяснение требовало усилий,– пещера?.. Она наполняла меня энергией и… встречен мной кто-то посторонний…

– М-м-… А ты любопытствующий, я погляжу. Думается, духи пытались тебя напугать и изгнать из священной пещеры… Но, хм, видимо, ты оказался для них слишком крепким орешком,– смешки шамана под конец напоминали нечто среднее между кашлем и кряхтением мотора. Особенно примечательным было то, что вместе с этим он выпускал дым как выхлопная труба.

– Впервые встречаю настолько мощный миф… Я видел…

– Прошлое. Посторонний – не посторонний. Это мой пращур. Участием в войне он обессмертил себя, став духом. Присутствие чего-то хотя бы отдалённо похожего на машину приводит его в ярость… Хм…– шаман прищурился,– странно, что он не натравил на тебя зверьё… Ты не видел что-то ещё?