Я работала на телефоне доверия, была волонтером, а Тед, студент на практике, получал два доллара в час. Он задумал поступать в юридическую школу, а я надеялась, что моя карьера начинающего внештатного автора перерастет в приносящую семье доход основную работу. Бакалавр Вашингтонского университета по специальности «писательское мастерство», я почти не занималась писательством до 1968 года, когда стала корреспондентом по Северо-Западу в специализирующемся на детективных рассказах журнале «Настоящий детектив» и родственных изданиях. Писала я рассказы об особо тяжких преступлениях, совершенных на территории от Юджина, штат Орегон, и до канадской границы.

Казалось, занятие подходило мне как нельзя лучше. В пятидесятые я была сотрудницей полиции Сиэтла, и сочетание интереса к правоохранительным органам и к писательству служило мне отличным подспорьем. В университете я специализировалась на патопсихологии[7] и получила степень младшего специалиста полицейских наук, что давало мне возможность с определенным знанием дела писать о криминалистических достижениях в полицейских расследованиях. К 1980 году я осветила более 800 дел, преимущественно убийств по всему Северо-Западному побережью, завоевав доверие сотен детективов отделов убийств. Один из них удостоил меня несколько обескураживающей похвалы: «Энн, ты прямо как один из моих парней». Не сомневаюсь, с Тедом меня сблизил и дал почву для разговоров взаимный интерес к закону, равно как и к патопсихологии. Тем не менее между нами всегда, казалось, было нечто большее, нечто трудноуловимое. Один раз об этом упомянул и сам Тед в письме, отправленном из тюремной камеры – одной из множества камер, в которых он сидел.

«Ты называла это Кармой. Может быть. Но какая бы сверхъестественная сила не руководила нашими судьбами, порой она сводила нас в ситуациях, расширяющих сознание. Мне остается верить, что эта невидимая рука еще нальет нам охлажденного шабли в не такие злокозненные, а гораздо более мирные времена, ожидающие нас в будущем. Люблю, Тед».

Письмо датировано 6 марта 1976 года, и мы никогда больше не встретились с глазу на глаз вне стен тюрьмы или хорошо охраняемого зала суда. Но своеобразная связь осталась.

Итак, Тед Банди был моим другом в хорошие и плохие времена. Много лет я верила ему, надеясь, что все подозрения ложны. Мое решение мало кому понятно. Не сомневаюсь, многих оно разозлит. И при всем при том историю Теда Банди надо рассказать, и надо рассказать во всей полноте, как будто из ужасных 1974–1980 годов может вырасти некое добро.

Я долго думала над своим двойственным отношением к Теду. Как профессиональная писательница я получила историю всей жизни – историю, о ниспослании которой молится любой автор. Вряд ли есть другой писатель, настолько сопричастный всем аспектам истории Теда. Очень часто долгими ночами мне, напротив, искренне хотелось писать о совершенно незнакомом человеке, который никогда не делится с тобой надеждами и мечтами. Мне хотелось вернуться в 1971 год и стереть все произошедшее, чтобы думать о Теде как об открытом, улыбающемся молодом человеке, каким я его знала в ту пору.

Тед знает, что я пишу эту книгу. Он всегда знал и продолжал мне писать и звонить. Я подозреваю, что он знает, что я постараюсь показать его с разных сторон.

Его представляли идеальным сыном, идеальным студентом, повзрослевшим бойскаутом, гением, голливудским красавцем, будущим светочем Республиканской партии, чутким психиатром на социальной работе, подающим надежды юристом, заслуживающим доверия другом и молодым человеком, чей будущий успех не вызывает сомнений.

Он все – и ничего из перечисленного.

Тед Банди абсолютно не вписывается в шаблон. Невозможно взглянуть в его досье и сказать: «Видите, это было неизбежно, что он стал таким».

На самом деле это непостижимо.

Никто даже не взглянул на молодого человека, в субботу 8 января 1978 года вышедшего на автовокзале компании «Трейлуэйз» в Таллахасси, Флорида. С виду студент колледжа или чуть постарше, он ничем не выделялся среди приехавших на этой неделе в столицу Флориды тридцати тысяч студентов. Как он и планировал. В атмосфере кампуса он чувствовал себя легко как дома.

В действительности от дома он находился на максимально возможном в пределах территории США расстоянии. Это он тоже планировал. Он планировал все. Он совершил невозможное и теперь намеревался начать новую жизнь – с новым именем, «украденной» биографией и совершенно непохожим сценарием поведения. И не сомневался, что пьянящее чувство свободы будет кружить голову вечно.

В штате Вашингтон, в Юте или Колорадо даже самые невнимательные зрители местных телеканалов и читатели местных газет его бы сразу узнали. Но здесь, в Таллахасси, штат Флорида, он аноним. Просто один из множества красивых улыбчивых молодых людей.

Он – Теодор Роберт Банди. Но никакого Теда Банди больше нет. Теперь он Крис Хаген. Это пока, а потом он решит, кем ему стать.

Он очень долго мерз. Мерз ночью в Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо, незамеченным сбежав из здания окружного суда Гарфилда. Мерз в первый день наступившего года, в толпе болельщиков, смотревших трансляцию бейсбольного матча со стадиона «Роуз Боул» в баре в Энн-Арборе, штат Мичиган. Мерз, когда решил ехать на юг. Все равно куда – только бы солнце жаркое, мягкий климат и студенческий кампус.

Почему именно в Таллахасси? Скорее случайно. Задним числом становится ясно, как случайные решения часто приводят к трагедии. Кампус Мичиганского университета ему очень понравился, и он мог бы там остаться. Денег из тюремного тайника на оплату двенадцатидолларовой комнаты в «Юношеской христианской ассоциации» ему бы хватило, но в январе в Мичигане очень холодные ночи, а у него не было теплой одежды.

Во Флориде он уже бывал. Еще в 1968 году энергичного молодого республиканца наградили поездкой на партийный съезд в Майами. Однако, штудируя в библиотеке Мичиганского университета каталог колледжей, думал он не о Майами.

На глаза ему попался Флоридский университет в Гейнсвилле, но его он сразу отверг. Поблизости никакой воды, и позднее он говорил: «На карте он выглядел неправильно. Мое предубеждение, полагаю».

Зато Таллахасси «выглядел превосходно». Ему, всю жизнь проведшему в штате Вашингтон на берегу залива Пьюджет, хотелось слышать звук и вдыхать запах воды, а Таллахасси стоит на реке Оклохони, впадающей в бухту Апалачи обширного Мексиканского залива.

Он знал, что путь домой ему заказан навсегда, но индейская топонимика Флориды напоминала ему названия городков и рек штата Вашингтон, данные племенами Северо-Запада.

Это будет Таллахасси.

С Нового года он путешествовал комфортабельно. Непросто далась первая ночь на воле, но он был рад свободе. Он понимал, что драндулет, угнанный на улицах Гленвуд-Спрингс, мог не проехать через заснеженный перевал в Аспен, но ничего другого не оставалось. Машина сгорела в тридцати милях[8] от Вейла и в сорока от Аспена, но добрый самарянин помог ему столкнуть ее с шоссе, а его самого подбросил обратно в Вейл.

Потом, еще до обнаружения его побега, он добрался до Денвера на автобусе, затем на такси до аэропорта и полетел в Чикаго. На поезде он последний раз ездил в детстве, и путешествие на «Амтрак» до Энн-Арбор ему понравилось. Впервые за два года он немного выпил в вагоне-ресторане, размышляя о тюремщиках, ежеминутно искавших его в уносившихся все дальше сугробах.

В Энн-Арбор он пересчитал деньги и понял, что придется экономить. Закон он не нарушал с момента пересечения границы Колорадо, но решил, что еще один угон ничего не изменит. Машину с ключом в зажигании он бросил посреди черного гетто в Атланте. С Тедом Банди автомобиль никто и никогда не связал – даже Федеральное бюро расследований (организация, по его мнению, крайне переоцененная), только что поместившее его в список десяти самых разыскиваемых преступников.