– Он нес за ручку портфель и постоянно его ронял. Я предложила ему помощь, только сказала подождать, потому что мне надо зайти в один из соседних домов.

– И вы помогли?

– Нет. Я пробыла в том доме дольше, чем собиралась, и когда вышла, его уже не было.

Студент колледжа видел высокого приятной наружности мужчину на костылях и с портфелем.

– Я видел, как девушка несла его портфель, а позже снова увидел эту девушку, но уже одну.

Ему показали фотографию Джорджанны Хокинс, но он сказал, что это точно не она.

В ту пору данные из дела Сьюзен Ранкорт о мужчине с рукой на перевязи еще не получили широкой огласки. Только после сообщений о мужчине с гипсом на ноге обнаружилась связь двух этих далеких дел. Что же это было: совпадение или коварная уловка, чтобы притупить бдительность девушек?

Детективы обошли каждый дом по обе стороны 17-й Норд-Ист. В доме 4520 «Пи Сигма Сигма» прямо напротив общежития Джорджанны одна девушка вспомнила, что ночью 11 июня проснулась между часом и двумя ночи.

– Меня разбудил крик. Высокий… ужасающий крик. Я прислушалась – все было тихо. Подумала, что это резвятся дети, но теперь я знаю, и мне так жаль… мне жаль, что я не…

Больше никто ничего не слышал.

Линда. Донна. Сьюзен. Кэти. Бренда. Джорджанна. Все они исчезли настолько бесследно, как будто сами пестрые декорации бытия раздвинулись, втянули их и снова сдвинулись, не оставив на поверхности гобелена даже ничтожной заплатки.

Отец Джорджанны надтреснутым голосом выразил то, что на душе остальных родителей:

– С каждым днем я все больше опускаю руки. Мне хочется верить, но я реалист. Она была очень дружелюбной, отзывчивой девушкой. Я уже говорю «была». Хотя не должен такого говорить. Растить детей – нелегкое дело. И когда ты думаешь, что самое трудное уже позади…

Любой детектив убойного отдела хоть раз в жизни сталкивался со страданиями родителей, интуитивно понимающих, что их ребенок мертв, но без тени утешительного знания о местонахождении тела подтвердит – хуже этого неведения нет ничего. Один много повидавший на своем веку следователь сказал мне: «Это ужасно тяжело. Ужасно тяжело сообщать родителям, что ты нашел тело их ребенка. Но для родителей, пребывающих в неведении, мучения не кончаются. Они не знают, не пытают ли где-нибудь их дитя, они не могут устроить похороны, выплакать горе и переживают его снова и снова. А знание, так или иначе, помогает перевернуть страницу и вернуться к жизни».

Девушки пропали, и все родители пытались с этим смириться, давали информацию, которая поможет опознать их к тому времени, возможно, уже разложившиеся тела. Стоматологические карты периода, когда родители платили за пломбы и ортодонтию, чтобы у дочерей были хорошие красивые зубы. Рентгеновские снимки переломов костей Донны Мэнсон, которые срослись ровно и снова стали крепкими. Рентгенограммы Джорджанны, подростком страдавшей болезнью Осгуда-Шляттера – повреждением апофиза бугристости большеберцовой кости. После нескольких месяцев лечения ее ноги стали длинными и стройными, остались только маленькие утолщения чуть ниже колен.

Каждый из нас, кто вырастил детей, знает слова Джона Ф. Кеннеди: «Иметь детей – значит готовить заложников для судьбы». Потеряв ребенка из-за болезни или даже несчастного случая, можно со временем справиться с этой болью. Потерять ребенка от рук хищника, безумного убийцы – практически за гранью того, что можно вынести.

Когда я начала писать основанные на фактах детективные рассказы, я пообещала себе: всегда помнить о том, что пишу о погибших, и никогда об этом не забывать. Надеялась, что моя работа поможет кого-то спасти, предупредить об опасности. Я никогда не упивалась жесткостью, не пыталась сделать сенсацию на чужом горе и оставалась верна своим принципам. Я вступила в Комитет друзей и родственников пропавших без вести и жертв насильственных преступлений. Встречалась со многими родителями жертв и плакала вместе с ними, испытывая чувство вины, что живу за счет их трагедии. Когда я им сообщила им об этом, они взяли меня за руки и ответили: «Нет. Продолжай писать. Пусть люди знают, каково это. Пусть знают, как нам больно и как мы пытаемся спасти детей других родителей, работая над новым законом, предусматривающим обязательное назначение наказания и смертную казнь для убийц».

Они были намного сильнее меня, и мне никогда с ними не сравниться.

Итак, я продолжала свою деятельность, пытаясь разгадать эту ужасную головоломку, думая, что убийца, когда его найдут, окажется человеком, который обвинялся в насильственных преступлениях, человеком, которому никогда нельзя было позволять ходить по улицам. Что он будет тем, кто в прошлом наверняка выказал симптомы ненормальности, тем, кого слишком рано выпустили из тюрьмы.

Я сидела в кабинете капитана Херба Свиндлера, когда в конце июня 1974 года в отдел убийств вошла Джони Ленц с отцом. Фотографии жертв Херб повесил на стене кабинета. Они служили напоминанием, что следствие должно не сбавлять оборотов, пока преступник не будет пойман. Джони сама вызвалась помочь и пришла взглянуть на снимки других девушек – вдруг она кого-то из них опознает, хотя их имена были ей совершенно незнакомы.

– Джони, – начал мягким тоном Херб. – Взгляни на этих девушек. Ты кого-то из них видела? Может, вы встречались в клубе, вместе гуляли или ходили на занятия?

Джони изучала фотографии, а отец, оберегая ее, стоял рядом. Эта худенькая девушка все еще не оправилась от черепно-мозговой травмы. Говорила она неуверенно, невнятно, но изо всех сил старалась помочь. Она подошла поближе к стене, внимательно изучила каждое фото и помотала головой.

– Н-нет, – пробормотала она. – Никогда их не видела. И не знала. Я много чего не помню, но этих девушек точно никогда не знала.

– Спасибо, Джони, – сказал Херб. – Мы благодарны за то, что ты пришла.

Попытка была почти безнадежная: вероятность того, что выжившая жертва даст подсказку, была ничтожна. Когда Джони, прихрамывая, пошла к двери, Херб посмотрел на меня и покачал головой. Даже знай она кого-то из девушек, воспоминания об этом, как и обо всех событиях предшествующего года, стерлись у нее из памяти.

В начале лета 1974 года в газетах написали о том, как пропадали девушки. Теперь информация стала достоянием не только детективов и высокопоставленных лиц. Общество было потрясено. Резко сократилось количество молодых женщин, голосовавших на дорогах, и вообще все женщины, от юных до пожилых, были напуганы.

Появились рассказы, происхождение которых было невозможно отследить. Десятки раз я слышала разные их варианты. Но они неизменно случились с подругой подруги, кузиной, сестрой или женой.

Иногда в этих рассказах нападение происходило в торговом центре, иногда в ресторане или театре. Нечто вроде этого: «Тот мужчина с женой (сестрой, дочерью и т. д.) поехал за покупками в торговый центр, и она вернулась что-то взять в машине. Ее долго не было, муж начал беспокоиться и пошел ее искать. И подоспел как раз вовремя и увидел, как какой-то мужчина пытается похитить его жену. Муж закричал, и похититель убежал. Но он ей что-то успел вколоть, и она была без сознания. Ей чертовски повезло, что муж пришел вовремя, поскольку, вы понимаете, с учетом всего происходящего, это, скорее всего, и был тот убийца».

Впервые услышав эти «правдивые» истории, я попыталась отследить их происхождение, однако выяснилось, что это абсолютно невозможно. Сомневаюсь, что хоть одна из них была правдой. Это был ответ общества, массовая истерия. Если пропавшие девушки могли так бесследно исчезнуть, то это грозит каждому и никак этого не предотвратить.

Разумеется, давление на правоохранительные органы было громадное. 3 июля более сотни представителей полицейских департаментов со всего Вашингтона и Орегона съехались в колледж Эвергрин в Олимпии на конференцию для «мозгового штурма». Возможно, если они объединят имеющуюся у каждого информацию, им удастся добиться прорыва в казавшейся неразрешимой загадке.