Алина же откровенно радовалась. Совмещение материнства с учёбой давалось ей нелегко. Без Женечкиной помощи она вряд ли бы справилась. Алина понимала, что не отдавай Евгений Вениаминович столько времени и сил её дочери, и в рвении бабушек с дедушками было бы куда меньше энтузиазма.

Собственно, весь энтузиазм как раз-таки и произрастал из отсутствия необходимости участвовать в процессе заботы о грудном ребёнке.

Алиночкина мама квохтала больше и громче всех, но Ира не помнила, чтобы хоть раз видела Дану у неё на руках.

Алиночкин папа строил из себя жутко занятого крутого бизнесмена, изо всех сил рвущегося к внучке, но крайне редко имеющего возможность воплотить своё рвение в жизнь. Вообще-то, на уровне сочинского ларёчного бизнеса он неплохо держался на плаву, но делом был занят не настолько, насколько сие демонстрировал.

Валентиныч и Галина Андреевна исполняли бы роли дедушки и бабушки с куда бо́льшим успехом, а главное, желанием, если бы ими всецело не владели нежные чувства друг к другу, чувства с солидной выдержкой и совершенно нерастраченные.

Так что на самом деле, Женечкино активное участие в заботах об их внучке бабушек и дедушек очень даже устраивало. В первую очередь, конечно, отпавшей необходимостью самим заниматься этим хлопотливым процессом, но не последнее место занимала и представившаяся возможность безопасно выказывать свою невостребованную готовность.

То, что Женечка лихо умеет управляться с грудными детьми, Ира заметила ещё в прошлом году на примере Тенгиза – сына Нодара и Риты. Но теперь она поняла, что Женечка – это Арина Родионовна высшей категории.

Правда, Ариной Родионовной высшей категории Женечку впервые нарекла Алина за то, что он – неважно спала Дана или бодрствовала – непрерывно рассказывал ей сказки.

Для себя Ира снабдила слово «сказки» кавычками. Притчи, звучавшие из Женечкиных уст, ничем не отличались по стилю от архаичного фольклора. Говорил их он на манер древних сказителей. Разумеется, Ира понятия не имела, как «говорили сказки» древние сказители, но отчего-то была твёрдо уверена, что именно так, как делал это Женечка.

– Евгений Вениаминович, она ведь ещё ничего не понимает, – сказала Алина как-то Женечке.

– Это имеет значение? – спросил он с загадочной улыбкой и, словно в ожидании ответа, поднял глаза на Алину. – Ей нравится, – добавил Женечка, после нескольких мгновений, потраченных на созерцание смутившейся Алины. – Разве ты сама всегда понимаешь то, что тебе нравится? Разве ты отказываешься от того, что тебе нравится, лишь из-за непонимания?

Алина попыталась что-то возразить, но Женечка уже снова таинственным полунапевом выводил:

– Слово твёрдо, думы строги, как по горонькам высоким, через реченьки-скоротеченьки скачут зубрицы сребророги.

Вроде как всецело занятая новой зелёно-жёлтой погремушкой Дана недовольно захныкала во время попыток Алины выяснить, зачем ребёнку, ещё не понимающему человеческой речи, что-то рассказывать. Едва Женечка продолжил, Дана вновь принялась за всестороннее изучение погремушки.

Может, Алина и сочла это совпадением, но больше к Женечке с подобными расспросами она не приставала.

Чего нельзя было сказать об Ире.

Более всего её интересовал истинный смысл туманных присказок, но Женечка, сославшись на «не в меру разыгравшееся у Палладиной праздное любопытство», отказался объяснять. Зато принялся рассказывать о другом:

– Ира, ты когда-нибудь пробовала общаться с растениями? – Женечка взглядом подтвердил, что вопрос риторический. – Растения воспринимают звуковые волны, которыми является человеческая речь, но воспринимают их иначе, нежели животные и, само собой, люди в том числе.

Растения, как и подавляющее большинство животных, да и людей, говорящих на другом языке, не идентифицируют информационно-смысловую сторону речи. Сама по себе речь для них несёт не больше информации, чем для человека, к примеру, тактильное ощущение изменений вибрации воздуха от шелеста листьев.

Человеческая речь для растений ничто, но они понимают человека. И, поверь, гораздо лучше, чем человек их. Если вообще допустимо считать возможным, что человек их хоть как-то понимает.

Растения понимают человека, когда он говорит с ними. Но понимают не речь. Разговор в общении человека и растения необходим человеку, а не растению. С помощью разговора человек входит в нужное настроение. То есть, создаёт определённые параметры излучений, о которых сам не подозревает. Именно эти излучения являются информационными носителями для растений.

Излучения, являющиеся для растений информационными носителями, исходят от человека постоянно. Правда, они, из-за отсутствия со стороны человека к ним внимания, очень слабы и усиливаются в обычных условиях лишь во время переживания сильных эмоций. На слабые сигналы растения реагируют так же, как человек на неразборчивый шёпот. Однако некоторые непреднамеренные импульсы они улавливают и принимают меры.

Люди и не догадываются, как часто растения вмешиваются в их жизнь и насколько сильно влияют.

Но всё это так, к слову. Я, вообще-то, о том, что не только речь способна выполнять коммуникативные функции. Просто о других возможностях люди, овладев речью, напрочь забыли и вспоминать, похоже, не собираются.

Исключение составляют дети в первые месяцы жизни.

Сенсорные особенности младенца по своим свойствам, безусловно, кардинально отличаются от сенсорных особенностей растений, но в своей сути, гораздо больше похожи на них, нежели на сенсорные особенности взрослого человека.

Дана не понимает ни слова из того, что я ей рассказываю, но не понимает лишь так, как понимаешь, к примеру, ты.

– Если на то пошло, то я, хоть и знаю значение каждого слова из твоих сказок, общий смысл уловить не всегда в состоянии.

– Это потому, что смысл сказок невероятно многослоен и заключён не только и не столько – в разы не столько – в привычном смысловом значении слов. Он складывается из целого комплекса излучений различных спектров.

Сказки учат Добру. Но добру не в смысле этической и морально-нравственной категории. Сказки учат Добру в смысле Истине. Невыразимой Истине.

Даже если рассказывающий или читающий ребёнку сказку ни сном, ни духом о столь многогранном и глубоком значении, оно не теряется и достигает цели. Да, воздействие, в данном случае, бывает слабее. Но лишь бывает, и лишь в тех случаях, когда рассказывающий или читающий сам не проникается или недостаточно проникается тем, что он рассказывает или читает. А такое происходит крайне редко. В полном объеме лишь, если сам взрослый – непробиваемое быдло. Но подобные индивиды редко читают детям сказки.

Как ты, надеюсь, понимаешь, я говорю не обо всех сказках, а лишь о тех, которые входят в состав эпоса, мифологии, фольклора. И даже не обо всех из них, а лишь о тех, которые принадлежат к определённому пласту. Его принято считать самым древним, но нередко сказки из этого пласта рождаются и сегодня.

– В виде импровизаций, – вставила Ира. – Я рассказывала подобные своему Лёше.

– Ничуть в этом не сомневаюсь. Даже собирался намекнуть тебе, но ты сама догадалась.

Женечка улыбнулся то ли Ире, то ли Дане, помог последней вновь завладеть выпавшей изо рта пустышкой и продолжил:

– Первые месяцы жизни человеком – самое загадочное и таинственное время. Подавляющее большинство людей – практически все – имеют информацию о нём только по рассказам родителей. А это – лишь внешние данные ничего не говорящие о субъективных переживаниях.

Этот период даже от АЗ скрыт почти непроницаемой пеленой. О внутриутробном периоде АЗ информирован гораздо лучше, чем о первых месяцах жизни.

– Почему?

– В период внутриутробного развития человеческого тела, АЗ наблюдает за формированием, а в некоторых случаях и участвует в этом процессе.

Вообще-то, наблюдение тоже является участием в процессе, но пассивным.

Сразу после рождения начинается формирование «Я». И вот это – нечто поистине загадочное и таинственное.