Бабки заторопились к выходу. За дверью их уже поджидал майор Синицкий, – повел к выходу. Старушки опечаленно молчали, изредка тяжело вздыхая.
Визит старушечьей делегации вывел Погодаева из душевного равновесия, сколопнул с его души наросший за долгие годы черепаший панцирь чиновного цинизма. Он вспомнил свою мать, и детство в далеком поволжском селе. Расчувствовавшись, решил отменить прогулку, снова нажал на кнопку селектора и вызвал к себе, на совещание, майора Захарову, возглавлявшую в его Управлении пресс-службу.
Злые языки утверждали, что заработала она свою должность и майорские звезды не своими достижениям в борьбе с преступностью, а кое-чем другим. При этом сплетники многозначительно умолкали и на их физиономиях появлялись сальные ухмылки. Майор Захарова, симпатичная тридцатилетняя женщина, про сплетни, конечно, знала, и, кажется – никакого внимания на них не обращала, но почему-то, наиболее злостные их разносчики либо уходили в скором времени из Управления на худшие должности, или даже увольнялись с формулировкой о служебном несоответствии. Это значительно охлаждало распаленное ее пышными формами воображение милицейских чиновников.
Майор Захарова всегда знала заранее, зачем ее вызвал начальник. Вошла, глядя на генерала широко открытыми зелеными глазами, закрыла на ключ дверь, и стала расстегивать форменную рубашку, выпуская на свободу свою роскошную грудь.
Закрывшись в кабинете, для «секретного совещания», они довольно быстро досовещались до бурного оргазма, и генерал, в восторженном порыве откинувшись на кожаном диване, прижимал к своему паху голову Захаровой, обхватив ее обеими руками в районе трогательно нежной под волосами шеи. Он старался сдерживать свои стоны, но все равно довольно громко поскуливал и иногда, приглушенно рычал. Особенно возбуждала его милицейская форма партнерши…
Сняв, таким образом, стресс, он налил в фужеры свой любимый пятизвездочный «Арарат» многолетней выдержки, и они, чокнувшись тонко зазвеневшими фужерами, выпили. Глядя, как женщина закусывает коньяк бананом, охватывая его своими мягкими, ярко окрашенными губами, он было опять возбудился, но вовремя остановил себя, поглядев на аскетичное лицо «железного» Феликса на огромном портрете над своим столом. «Интересно, а как он стресс снимал?» – подумал далее генерал, отпуская с «совещания» Захарову, и глядя, как соблазнительно перекатываются под серой, форменной юбкой её упругие, круто оттопыренные ягодицы. Забыв за всеми этими приятными хлопотами о недавнем посещении бабулек, чей нафталиновый запах еще витал в кабинете, генерал решил, что на сегодня с него пожалуй хватит, и стал собираться домой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Идя в СИЗО, на первый допрос Забродина, Юрий Андреевич ломал голову, как ему подступиться к этому странному человеку, пробить брешь в его глухой обороне. Что-то подсказывало ему, что Кирилл не виновен в смерти Сержантова. Крутилась в сознании скользкая мыслишка, как ящерица с намыленным хвостом, и как он ни силился ее ухватить, каждый раз ускользала. Темнову казалось, да нет – он почти был уверен, что эта мысль может ему все объяснить. Весь его опыт профессионала был против этого, но интуиция кричала: «Да! Да! Да! Это разгадка. Ты уже близок к ней!»
С таким вот сумбуром в голове он и вошел в камеру для допросов. Разложил на столе бумаги, ручку, диктофон, сигареты и приказал привести подследственного. Забродина, до поры до времени, по его личному распоряжению, держали в отдельной камере и это несмотря на то, что СИЗО был переполнен.
Кирилл выглядел спокойным, каким-то уж очень погруженным в себя, будто все происходящее его не интересует ни в малейшей мере. Он был небрит, под глазами залегли тени. Войдя, встал у двери, поглядел, прищурив свои серые глаза, в давно немытое окно, чему-то улыбнулся.
Ну, здравствуйте, Кирилл.
Забродин даже не посмотрел в его сторону, продолжал разглядывать свет, едва пробивающийся сквозь грязное окошко. Сопровождающий его мрачноватый сержант, как вышколенный сторожевой пес, угрожающе дернулся в его сторону. Темнов остановил его, подняв предупреждающе руку.
Сержант! Оставьте нас. Если понадобится, – я вас позову. И вот еще – снимите с подследственного наручники!
Товарищ майор, он же буйный!
Выполняйте приказ! – повысил голос Темнов.
Сержант, обиженно косясь на него, освободил руки Забродина, и еще раз, на выходе, обернувшись, вопрошающе посмотрел на Темнова.
Идите, идите. И не беспокойтесь, – уже мягче сказал тот ему вслед.
Дверь за сержантом закрылась с глухим лязгом.
Некоторое время в камере висела тяжелая тишина, как старая, полная пыли паутина.
Садитесь, Забродин.
Кирилл придвинул табурет к столу и сел, растирая затекшие от слишком туго затянутых наручников запястья.
Я распоряжусь, чтобы наручники на вас не надевали. Вы курите? – следователь придвинул сигареты к краю стола.
Забродин еще некоторое время молчал, изучающе глядя на него. Потом, все же нарушил молчание:
Спасибо, я не курю. Вы знаете, лично к вам я ничего не имею, но очень хорошо знаю порядки в вашей системе. Прежде, чем начать говорить, я хотел бы видеть своего, именно своего, а не предоставленного следствием дежурного адвоката, и еще… – он ненадолго задумался, потер пальцем переносицу, – я хочу получить личные вещи: одежду, предметы гигиены и книги. Если вам не трудно – сообщите моим коллегам о моей просьбе и проследите, чтобы это мне передали. А теперь, извините, но я умолкаю.
Темнов с интересом смотрел на подследственного и проникался к нему все большей симпатией. В Забродине было редкое для граждан нашей бедной страны чувство собственного достоинства и очень естественная, ненаигранная интеллигентность. Из бесед со свидетелями, Темнов уже многое знал об этом человеке. Пока, он решил принять предложенный им вариант игры и посмотреть, что будет дальше. Хотя сроки поджимали и на него продолжали со страшной силой давить.
Ну что ж, Кирилл. Пусть будет так. Я прослежу за исполнением вашей просьбы. Вопросов у меня к вам очень много, а времени мало. Может быть, сейчас я совершаю ошибку, но я хочу сказать вам, что не верю в то, что вы убили Сержантова. И поэтому, буду стараться искать настоящего убийцу, а вас оправдать. Но если вы сами себе не поможете, мне будет трудно это сделать. Подумайте над тем, что я сказал.
Он вызвал сержанта и приказал ему увести подозреваемого, не надевая на него наручников. Сержант скорчил злобную рожу, но выполнил приказ.
Уже в камере, лежа на узкой «шконке», и глядя в серый, давно не беленый потолок, Кирилл думал о том, выполнит или нет следователь его просьбу? Или его поведение было только игрой? Оказавшись, первый раз в своей жизни несвободным, он испытал шок. События последних дней – встреча с Ксенией, захватившая их обоих страсть, исчезновение девушки от которой он почти сошел с ума, глухая, грызущая сердце тоска по ней, неожиданное нападение на него вооруженных людей с собаками, известие об убийстве Сержантова – все это с трудом раскладывалась в памяти. Ему требовалось время, чтобы все осмыслить и принять верное решение. Поэтому он и выбрал тактику молчания. Сейчас, после допроса, где он сделал свой первый ход, оставалось только ждать, даст это ожидаемые результаты или нет. Если завтра ничего не произойдет, он должен будет стоять на своем, и упорно молчать.
Еще он думал о том, мог ли он сам убить Сержантова, как собирался год назад? Теперь, зная, что тот мертв, он чувствовал жалость к бывшему приятелю, вспоминая его в лучших проявлениях. Но как бы то ни было – Женя мертв, и ему теперь следовало подумать, как самому отсюда выбраться живым и здоровым.
Пока его держат в отдельной камере. И это хорошо. Надо воспользоваться этим обстоятельством, чтобы выработать в тишине и покое дальнейшую тактику. В общей камере, где подследственных набито раз в десять больше, чем это положено по санитарным нормам, это будет намного труднее. Там теснота такая, что лежат на шконках по очереди, а температура в летние жаркие месяцы поднимается до пятидесяти градусов и выше, о свежем воздухе можно даже и не мечтать, а уж на то, чтобы подхватить туберкулез, начальство СИЗО могло дать стопроцентную гарантию.
