За всеми этими воспоминаниями я едва не проскочил глатц. Я и не понял бы, что это глатц, если бы не пустота вокруг странного здания: плоской коробки из серого бетона с окнами-щелями под самой крышей – и ампирным фасадом. Вокруг было огромное множество людей, всем было плохо под открытым небом – но никто даже не смотрел в сторону этого дома… так уж они брезговали гемами… Ну да, начать выгонять гемов из-под крыши – значит по самые уши искупаться в том презрении, которое гемы питают к «плаве». Поэтому плава, то есть негемы, то есть так называемые нормальные люди, просто вынуждены делать вид, что непреодолимо брезгуют гемами… Даже передо мной расступались и отворачивались, если я подходил близко, – а ведь я по внешности был «высоким гемом», то есть гемом не из глатца, гемом, имеющим работу, семью, квартиру… гражданином, слегка съехавшим на учении мудреца Урси. Итак, я подошел к фасаду – он был фальшив до омерзения – и поднялся на крыльцо.

За дверью меня встретили полумрак, прохлада с привкусом подвальной сырости и сложная гамма запахов. Изнутри здание выглядело еще страннее, чем снаружи. Войдя, я оказался на узком, меньше метра шириной, карнизе, который по периметру опоясывал все помещение – недостроенный плавательный бассейн, догадался я… большой, однако, бассейн… Внизу, на трехметровой глубине, был глиняный пол, изрытый окопчиками, земляночками и прочими щелями, – собственно глатц. Карниз с полом сообщались где лестницами, где просто широкими досками. На глатце было около сотни гемов – лежали, сидели, искались, что-то шили, вязали, занимались мелким ведьмачеством: так, прямо подо мной лохматая девочка деятельно мастурбировала, уставясь в качающееся на нитке круглое зеркальце; многие курили травку, и сладковатый запах дыма оттенял все прочие ароматы глатца. Я прислонил велосипед к стене и пошел по карнизу влево – мне показалось, что там дальше есть незанятые места. Так и вышло. По третьей по счету лестнице я спустился и, перешагнув через спящую парочку, расположился на треугольнике примерно два на три метра, не помеченном ничьим присутствием. Я положил сумку под голову, разулся и лег. На всей земле не было для меня более спокойного места.

Может быть, я даже уснул. По крайней мере, когда я смог поднести к глазам часы, прошло уже сорок минут, а я совершенно не помнил ничего – ни мыслей, ни ощущений… нет, ощущение было, одно, то же, что и год назад, при остановке сердца: тело воздушно, ничем не привязано к земле и может лететь куда угодно… тогда я так никуда и не улетел, но ощущение – очень приятное – осталось… Сорок минут я был беспомощен, как младенец, – но даже сейчас, задним числом, меня это не испугало.

Кто-то подошел и встал рядом. Я открыл глаза.

– Я тебя не знаю, – сказал подошедший. Это был, наверное, один из столбов вонючки: невысокий, но очень тяжелый парень лет тридцати, из коротких рукавов железного абвера торчат руки толщиной с мою ногу.

– Я тоже.

– Вообще, я тут знаю всех, а тебя – нет.

– Я недавно пришел.

– Хавла не принес?

– Нет.

– Зря.

– Плевать.

– Тут ты прав. Покурить хочешь?

– Да. Карузо есть?

– Ты его знаешь?

– Я никого не знаю.

– Значит, покурить. Какую: сизую, желтую?

– Черную.

– А еще что?

– Десять путешествий.

– Ого! А рвань у тебя есть?

– На это хватит.

– Ты же отплывешь с десяти доз.

– Ты пришел заботиться о моем здоровье?

– Тоже верно. Ладно, жди.

Он ушел. Мне надоело лежать, и я сел по-турецки. И тут же почувствовал на себе чей-то взгляд. Мощный, почти обжигающий взгляд. Я обернулся. На меня в упор смотрел парень… что-то знакомое мелькнуло в лице…

– Точно. Это ты, – сказал он.

– Это я… – начал я и вспомнил: – Терс?

– Терс, – кивнул он. – И Таня здесь. Она манила тебя, ты почувствовал?

– Нет, – сказал я. – Зачем я ей?

– Ну, это может знать одна она. Но она манила тебя, и ты пришел.

Черт-те что, подумал я. Не верю.

– Принес, – сказали за спиной. – С тебя тонна сто.

Я отдал столбу пачку десяток и набрал еще сотню разными. Терс, подняв брови, смотрел на все это.

– Ты его знаешь? – спросил столб Терса.

– Худей, – сказал Терс.

Столб, изменившись в лице, попятился.

– Это тебе? – спросил Терс удивленно, кивнув на мои приобретения.

– Да.

– Странно, ты не похож…

– Не похож, – согласился я, и вдруг пришла мысль: а может быть, Таня поможет мне в задуманном? Может быть, это судьба, что меня занесло именно в этот глатц… без ассистента риск слишком велик… Я достал монету. Решка – риск, орел – Таня.

Орел.

– Хочешь обмануть судьбу? – спросил Терс, улыбаясь.

– Нет, – сказал я. В точности наоборот.

27.04. 16 час. 30 мин. Константинополь. Каракёй, пристань

У Саффет-бея опять болел зуб. Я видел его месяц назад, и у него тогда тоже болел зуб – с другой стороны. Он не признавал официальной стоматологии и лечился какими-то отварами и мазями.

– Конечно свободна, – сказал он в ответ на мою просьбу. – Вот ключи – в любое время… Опять девочку подцепил?

– Двух.

– Ты омусульманиваешься, Миша-эфенди. Это отрадно. Особенно в такое время. Говорят, будет война? Как твое мнение?

– Это говорят каждый год.

– Да-да, мы уже привыкли… и все же, согласись, – никогда еще на памяти разговоры эти не были более предметны. Ночью мимо моей пристани прошло не меньше десяти кораблей. А сколько их в Мраморном море! Говорят, весь старый турецкий флот готов к выходу с баз – или где он там стоит?.. Да, это пожилые корабли, но на них новое оружие. Ты же знаешь, оба моих брата продолжают военную службу, это я – изменник семейным традициям… Я вижу по глазам, что ты не веришь в возможность войны, Миша. И это ты зря. Войны вспыхивают от куда меньших искр, чем те, что взметнулись нынешней ночью. Вспомни Первую мировую. Никто не ожидал, что она начнется. Никто! Вспомни Вторую. Несчастные поляки только-только провели демобилизацию…

Об этом Саффет-бей мог рассуждать часами. Он был величайший знаток военной истории, по эрудированности сравнимый разве что с Петром. Сравнительные качества русских и немецких танков в сорок первом. Личные качества Тимошенко и Гудериана как фактор побед и поражений. Дарданелльская десантная операция: причины катастрофической неудачи союзников при, казалось бы, абсолютно выигрышном раскладе сил. Вторая русско-японская война сорок четвертого года: еще более странная, чем первая; правда, теперь Его Величество Случай перешел на сторону России. И обе японо-американские войны – о, это был конек Саффет-бея. Он знал по именам даже командиров номерных эсминцев и торпедных катеров. Разговаривать с ним всегда было интересно.

– Мне очень не нравится то, что происходит сейчас в Германии, Миша-эфенди. У них у всех вдруг возникает странная идея: будто бы они ограблены и унижены. Об этом не говорится прямо – но об этом и не надо говорить прямо, потому что все и так знают: ограблены и унижены. Хотя живут по-прежнему очень неплохо. Это напоминает мне шестнадцатый год в России, Миша. Вдруг все почему-то решили, что война проиграна. Без каких-либо к тому оснований. Или шестидесятый в Америке… Что ты скажешь на это?

– А что было в шестидесятом?

– Мальчик! Чему вас только учат на наши деньги! Тогда по всей Америке перевешали – кто говорит: пятьдесят тысяч, а кто: сто пятьдесят тысяч – негров. Японцы навербовали в Африке…

– Вспомнил, – сказал я. – Только я думал, что это художественный вымысел. Дэвид Корнуэлл, «Лондон, штат Британия». Или Чарльз Перси Сноу, «Цвет смерти – черный».

Саффет-бей посмотрел на меня и улыбнулся:

– Тебе тоже нравится Корнуэлл, Миша-эфенди?

– Безумно.

– Я слышал, что издали его последний роман – тот, который он не окончил. О похищении наследника британского престола…

Я, похоже, издал какой-то звук. Что называется – пискнул горлом. Саффет-бей участливо нахмурился: