Ворота пристани были закрыты, я посигналил, как требовалось: три коротких и длинный. Из будки на территории пристани вышел седоватый толстяк, сонно потянулся и направился к нам. Судя по всему, это и был дядя Саня.

– У меня партия груза по контракту «Кенигин», – сказал я, опустив стекло и высунув голову.

– Контракт «Кенигин» начинает действовать с полудня, – ответил он. На лице его не было и следа сна.

– Мне нужно в Москву, – сказал я.

– Ты с вещами?

– Нас двое. Вещей очень мало. Машину можем оставить.

– Я тебя что-то не видел…

– И не могли видеть.

– А это кто там с тобой? Вадька, что ли?

– Вадим, проснись, – сказал я.

– О, дядя Саня, – сказал Вадим. – Приехали, да?

– Приехали, приехали, – сказал дядя Саня. – Щас я ворота открою…

Мы загнали машину в дальний угол товарного двора, там уже стояло несколько, и напоследок я ввел Вадиму еще одну дозу аббрутина. Я взял сумку, он – пеленгатор, и мы пошли к дебаркадеру. Что-то тебя качает, Вадька, сказал дядя Саня. А… контузило малость… Может, тебе здесь отлежаться? Вадим посмотрел на меня. Я поколебался. Нет, надо ехать. Там ведь вплавь придется… Ничего, сказал я, в крайнем случае я его на себе доплыву. Рисковые вы ребята, покачал головой дядя Саня… ладно, пошли…

Мы перешли дебаркадер и спрыгнули на палубу самоходного лихтера. Вся палуба была заставлена скамейками: досками на козлах. Двигатели лихтера работали, под ногами пробегали волны вибрации. «Кузьмич!» – гаркнул дядя Саня. Из люка в палубе высунулась голова. Кузьмичу было лет восемнадцать. «Чего?» Увидев нас, он в два движения выбрался из люка. «Возьмешь вот этих ребят в собачий ящик», – сказал дядя Саня. «Угу», – был ответ. «Куда сегодня?» – «Еще не знаю. По каналу уже не пускают, говорят, кто-то затопиться пытался на фарватере. А у них же канонерки на Волге». Дядя Саня почесал затылок. «Да уж, затопиться – это мы всегда пожалуйста… Что Семин?» – «Нормально, грузится. Через полчаса, говорит, отвалит». – «Ладно, Кузьмич, разберешься на месте». – «Разберусь, – сказал Кузьмич, – пойдемте, покажу вам ваше место…»

Это был подлинный собачий ящик: в корме, рядом с шахтой руля, выгорожено было пространство метр на два на два. «Запретесь изнутри, – сказал Кузьмич, – снаружи абсолютно незаметно. Когда я скомандую, отдраите вот этот люк и уйдете. Ласты и маски в рундуке, дыхательные патроны я вам дам. Имели с ними дело?» – «Свежие?» – спросил я. «Да, на полчаса хватит». – «Годится. И все-таки – где именно будет высадка?» – «Постараюсь в самом удобном месте. Устраивает такой ответ?» – «Что вообще в Москве?» – «Никто не знает. Все говорят разное». – «Ладно, разберемся… Нам сейчас запираться или погодя?» – «Зачем сейчас? Когда на подходе будем… за час, скажем». – «Хорошо…»

Полчаса назад с вокзала Вадим позвонил Князю и условными фразами сказал, что группа продолжает поиск. Следующее контрольное время связи в полдень. До полудня еще…

С дебаркадера попрыгали на палубу лихтера трое парней. «Ну вот, экипаж в сборе», – сказал Кузьмич. Дядя Саня сбросил носовой швартов с кнехта. «Петька, расхиляй драный, отдавай кормовой!» Голос у Кузьмича был зычный, как и положено речному капитану. Один из парней рысью метнулся на корму. Кузьмич солидно поднялся на мостик. У лихтеров этого типа рубка и мостик не на корме, как обычно, а ближе к носу и на правом борту – как у авианосцев. Ну что, сказал я Вадиму, поплыли? Да, сказал он. Вид у него был измученный, вокруг глаз – синяки, как у лемура. Поплыли… Палуба задрожала сильней, и берег, слегка изогнувшись, стал уходить влево и назад. Я сел на край скамьи, повиснув подмышкой на леере ограждения. Вадим сел напротив, спиной к движению. Иди поспи, сказал я, спроси у шкипера, где можно поспать, и поспи. Я тебя разбужу.

Туман еще не рассеялся, но поредел, стал прозрачнее. Видно было и оба берега, и то, что на берегах. Виллы, дачки, прочие постройки – сплошным рядом. На воде – лодки, катера. И – очень тихо. Неимоверно тихо.

Собственно, мне следовало просто сложить два и два, записать результат и сверить его с ответом в конце учебника… что я, собственно, сделал уже раз сорок за последние двое суток… да только в ответе вместо ожидаемого «четыре» возникали огненные письмена: «А на хрена все это?» И не было у меня под рукой премудрого Даниила… и сам я не Бальтазар… Вальтасар… кстати, пожрать бы неплохо… шкипера, что ли, попросить? Не отвлекайся. Действительно: на хрена такие сложности? Операции подобного рода проводятся с минимальным – минимально возможным, точнее, – количеством ходов и поворотов. У меня же получается нечто водевильное… «Женитьба Фигаро» со стрельбой и переодеваниями… и в финале: «Унесите трупы. Скомандуйте дать залп!»

Интерес «Муромца» ко мне – учитывая все, что я видел сам и что мне сказал Вадик, – можно объяснить только одним: тем, что в теле пана Валинецкого спрятана маленькая атомная бомбочка. Я их никогда не видел, эти бомбочки из рентгения-252, слышал только, что они страшно дорогие, размер имеют с толстую многоцветную авторучку, а мощность – порядка двадцати тонн тротила.

Если бомба есть и «муромцы» пронюхали об этом – стало быть, идет утечка из самого штаба Тарантула. Но поскольку тут замешан Тарантул, то больше верится в вариант, при котором бомбы нет, а утечка информации есть. Но опять же – мне ведь куда больше хотелось бы верить именно в этот вариант… тем временем завершая траекторию полета… где? Куда меня вообще несет?

Да, я намерен рассчитаться за ребят. Почерк тех, кто орудовал в «Садовом кольце», и тех, кто перебил моих, – одинаков. И есть одно очень важное обстоятельство: мои ни под каким видом не должны были после акции концентрироваться на базе. Ни под каким… если не получали соответствующего приказа от меня, координатора, или Командора, старшего группы «А». Я такого приказа не давал. Значит – Командор? Без моего ведома? Не верится. Возможно только теоретически. И вдруг мне вспомнился странный бред, поразивший меня там, в меблирашках, рядом с убитой Сашей. Ч-черт… что-то мелькнуло – и исчезло. Над глазами стала скапливаться боль.

Обойдем этот момент. Эх, Игорек, как многим ты позволял копаться в своих мозгах!.. и все же, все же, все же – вспомним. О другом. Первые дни после операции, потом – первые шаги. Доктор Морита… фотография из медицинской карты – кстати… так вот: я совершенно уверен, что какая-то телеметрия у него была. Сердце вовсе не сразу стало работать так, что я перестал его чувствовать: поначалу были очень неприятные ощущения. А когда упал в саду – помнишь? Нашли сразу, через две минуты – о! Ясно же, что получали сигналы от меня, и ясно, что могли пеленговать источник этих сигналов. Точно, точно. И вполне возможно, что с того пульта можно посылать… ну, скажем так: разные сигналы. Замри – умри – воскресни… направо – налево… вряд ли, старина, вряд ли – слишком сложно технически. Другое дело – внушенная программа…

Если так – то дело плохо. Если так – то это значит, что вся миссия нашей группы была лишь прикрытием чего-то иного и я всего лишь зомби, всего лишь ходячий футляр для маленькой бомбочки большой разрушительной силы, и эту бомбочку, хочу я того или нет, я доставлю-таки в нужное место и в нужное время – даже если буду стремиться к чему-то прямо противоположному…

Значит, бомба все-таки во мне…

Козел, сказал я. Все же проще простого: есть бомба – значит есть и программа. Нет бомбы – нет и… хотя постой, постой… Тут тоже появляются варианты.

Искать в себе программу бесполезно. А вот попытаться определить, бомба у меня внутри или нормальный реактор, – это, пожалуй, можно попытаться сделать. Пацаны искали меня с какими-то приборчиками. Ясно, что это детектор какого-то специфического излучения. Что я знаю про рентгений? Я закрыл глаза, сосредоточился. Производится искусственно, используется как расщепляющийся материал… и как источник бета-частиц. О! Реактор же мой, как я знаю, слабо светится в гамма-диапазоне. Кроме того, бомба должна светиться на несколько порядков сильнее… козел, козел, козел! Что сделал Гера? Гера приклеил к бомбе кусок фотопленки! Кто же мешает и мне?..