– Пока он в доме Дуськи, к дому не подойдешь. Чую, мешать будет.

– Ты главное, своё не забывай, а с тем решим что-нибудь. Если за Ивана никто не будет молиться, мы быстро его укатаем.

И неприятный смех разнесся в смрадном пространстве.

Так и не дозвонившись до тёщи, Иван Васильевич собрался обратно в больницу. Взяв кое-что из еды для жены, он вызвал такси. Не считал себя старым, но последняя ночь превратила его в древнего стрика. Моральная истощённость оказалась страшней любой физической нагрузки, после которой можно отдохнуть и заново быть как новый. А тут… нет! Как песок в песочных часах сыпется, так и моральные силы уходят: стремительно и беспощадно, и кажется, что вот-вот и конец!

После разговора с врачом надежды погасли. Он сказал: «Молитесь» А что значит – «молиться»? Для этого, наверное, нужна вера! Иван Васильевич думал, что ему уже поздно начинать это поприще, для него далёкое и непонятное.

Свою тёщу, Евдокию Петровну, он уважал, как и чувства всех верующих людей, но применить это к себе не представлял возможным. Даже находясь сейчас наедине с собой, он не мог поплакать. Хотя его душа и его сердце просто обливались горячими слезами.

«Наверное, женщинам легче: порыдают, всё выпустят наружу, – думал Иван Васильевич , – да и полегче станет. А тут, того и гляди, сейчас сердце разорвётся…»

Сделав ещё раз звонок тёще, спустился к такси.

– Здравствуйте, Иван Васильевич! А вы меня не узнаёте?

– Здравствуйте, нет… извините.

Хотя, что-то знакомое сквозило во взгляде, в голосе, но вспомнить не получалось.

– А Галина Федоровна как? Здравствует? Иван как? А я вас никогда не забуду.

И тут посмотрев внимательно на водителя такси, Иван Васильевич вспомнил.

*В тот день он, с супругой, был приглашён к старым друзьям на свадьбу дочери. Свадьба пришлась на первую субботу февраля, когда повсеместно проходит вечер встречи выпускников. По этой причине Иван не пошел с ними.

Зима показала свои зубки, и уже неделю стояли крепчайшие морозы. Когда они прибыли домой, Вани ещё не было. Порядком уставшие и от шума и от веселья, чуть более меры выпившие, решили немедля ложиться отдыхать.

Но тут в дверь грубо постучали, похоже ногой, как будто у них не было звонка, да и руки были заняты.

Дверь пошёл открывать отец семейства.

– Обязательно спроси – кто? – с волнением в голосе крикнула супруга.

– Вот ещё! В своей квартире я кого-то испугался, – и, не спрашивая, открыл.

На пороге стоял их сын Ваня, а на хребте держал какого-то парня. Еле-еле переступая ногами, не разуваясь, он поволок «гостя» в зал, практически прижав отца к стене, в узком коридоре старой хрущёвки. Свалил парня с плеч, как мешок с чем-нибудь, на пол.

Мама, подлетев на шум, спросила, глядя на тело без движения:

– Ваня, кто это? Он вообще жив?

– Ма, да жив! На остановке лежал. Хотел растормошить, чтобы до дома довести, но безполезняк! Вот приволок. Думал до пятого не дотяну. Он уже подмерз малость, давай разденем. Растереть его что ли чем.. на улице совсем замёрзнет. Как его там оставишь?

– Ты молодец, молодец. Отец, иди, помогай сыну, а я пока белье теплое найду для него.

И началась у семьи Седовласовых безпокойная ночь. Парня растормошить не удавалось. На бомжа он не был похож. Одежда была недорогая, но добротная. Галина Федоровна принесла шерстяной спортивный костюм, со времен СССР. Его уже давно никто не носил, но он был прибран хорошей хозяйкой на всякий случай.

Мужская половина раздела парня. Брюки, с нижним бельем, были перепачканы, и незамедлительно всё было отправлено в стирку. Организм поддался расслаблению, теплу, а парня начало рвать. В ход пошли бесчисленные тазики, которые Ваня не успевал ополаскивать, поэтому ковёр тоже пострадал.

Специальные напитки и тёплая вода с марганцовкой помогли немного очистить желудок от интоксикации. И уже под утро, около пяти часов, незнакомец уснул.

Порядком вымотанное семейство, разбрелось по своим комнатам. А Галина Федоровна, что бы не смущать на утро человека, высушила и выгладила его белье и повесила рядом на стульчик. Немного отдохнув, Ванька сходил на улицу и почистил ковер снегом. И, уже когда все встали, всё было как обычно.

Человек, пришедший в себя, был в глубоком недоразумении. Крепкий чай начал приводить его в чувства и он поведал, что пить ему вообще нельзя. Это на встрече со своими сокурсниками не смог отказать напору и выпил только несколько стаканчиков шампанского. Может, ему что-то туда и подливали. Но отключился он после третьего стакана и больше ничего не помнит, и как оказался на незнакомой остановке тоже. И если бы Ваня его не приволок к себе, то, скорее всего, он бы замёрз или умер от неприятия организмом алкоголя. Благодарности этого парня не было предела.

– У меня же тогда жена была беременная. Я ей только после родов рассказал о том случае. А сына своего Ванькой назвал, в честь спасителей моих, – он быстро оглянулся на Ивана Васильевича и опять благодарно улыбнулся.

И тут у Ивана Васильевича сдали нервы. Как из каменной глыбы, у него открылся источник живой слезы. Чувствуя неловкость и нелепость создавшейся ситуации, он, вдруг, подумал, что этот человек тоже может чем-нибудь помочь его сыну. Увидев в зеркало заднего вида, слёзы пассажира, таксист остановился и обернулся к Ивану Васильевичу.

– Если у вас что-то произошло, может, я вам помогу?

Вначале Иван Васильевич отрицательно помотал головой. Потом, всё-таки смог вымолвить далёкие от него слова, но близкие для помощи его сыну.

– Молитва. Моему сыну поможет только молитва.

Галина Федоровна уже сутки не спала. Сидя в реанимации рядом с сыном, понимала что ей, кроме Бога никто не поможет. И врач в беседе об этом сказал. «Что же мы за люди такие! Пока всё хорошо – живеём, радуемся, Бога не вспоминаем; как что случится, сразу – «Господи помоги!» И мама куда-то запропастилась… уж, она точно знает, как надо молиться. Дай Бог, чтобы она-то жива, здорова была. Больше я просто не перенесу»

Слёзы лились у неё уже сами собой. Мысли роились разные. Они скакали из одной стихии в другую. В церковь, не смотря на верующую маму, Галина ходила два раза в год. На Рождество и Пасху. Да и то не всегда. Сын их Ваня, пока был маленький, тянулся в церковь, но на заре четырнадцати лет, охота быстро отбилась. И, конечно, она себя считает виноватой. Ведь поначалу, как её мать, начала его таскать за собой в монастыри и на службы, сложилась в душе одержимая ревность. Появился в душе страх, что сын станет забитым нюней. В их семье, и не только, здравствовал стереотип их соседа, верующего мальчика, которого все подростки обижали, подшучивали, вплоть до рукоприкладства. А он не мог дать сдачи и терпел. Ванька хоть и был младше, не редко защищал соседа. Но бывало, что и сам не прочь был подшутить над белой вороной.

«Господи! О чем я думаю! Прости, защити, спаси! Обратиться бы сейчас к этому мальчику, он ведь где-то в монастыре, совсем близко к Богу! Может, редкие выпады защиты могли бы, хоть как-то, помочь моему мальчику? Стёпа, Стёпа, деточка, помолился бы за моего Ванечку!»

В дверь осторожно прошёл муж.

– До матери дозвонился?– шёпотом спросила Галина Фёдоровна, как будто Ваня не в коме, а спит.

– Нет, Галочка, не дозвонился, – в том же унисоне проговорил Иван Васильевич.

– Где её носит?! – в сердцах вскрикнула, но, так же, тихо Галина.

– Может, она у Любови Николаевны, праздник всё-таки?

– Вряд ли, обычно она у матери, у неё же шаром покати.

– Ну, тогда не знаю.

– Ваня, как жить дальше? Что делать? Что делать? Наверное, мне это за аборт, тогда, помнишь? Ты так останавливал меня, а я как глухая была.