«Лошади Орлова были слабы. Когда они на дороге встретили крестьянина с возом сена, у которого была добрая лошадка, Алексей предложил ему обменять её на одну из своих. Крестьянин отказался. Орлов вступил в драку с ним, осилил его, выпряг его хорошую лошадь и оставил ему свою дрянную. Когда путники приблизились к столице, они встретили саксонца Неймана, которого посещали многие молодые люди и в том числе Орловы.

Нейман, увидя своего друга Алексея, закричал ему дружески по-русски: Эй, Алексей Григорьевич, кем это ты навьючил экипаж?

Знай помалчивай, – отвечал Орлов, – завтра всё узнаешь».

Нетрудно догадаться, что рассказать об этом мог только Нейман – Орловы об обстоятельствах судьбоносного дня «помалчивали» всю жизнь.

В это самое время другие экипажи – получше, нежели офицерская одноколка – выезжают из Ораниенбаума в Петергоф. Это император со свитой отправляется туда, где мог бы состояться торжественный обед в честь его тезоименитства. Но деревянный флигель пуст – птичка вылетела из клетки.

Секретарь французского посланника К.-К. Рюльер, описывая последний этап продвижения к столице, говорит, что императрица якобы едет за коляскою Григория Орлова «со своею женщиною», а позади «Орлов-солдат», то есть Алексей, «с товарищем, который его провожал». Француз даже не знает, что товарищ этот, скорее всего, – Фёдор Барятинский, роль которого в перевороте не будет исчерпана событиями этого дня. И Орловы для француза – какие-то «солдаты», никто, выскочки, и «товарищ» остаётся для него безымянным, тогда как Барятинский был при дворе более чем заметен, он – обер-гофмаршал Петра III.

Предполагая, что предприятие может кончиться неудачно, Григорий Орлов «со своим другом зарядили по пистолету и поменялись ими с клятвою не употреблять их ни в какой опасности, но сохранить на случай неудачи, чтобы взаимно поразить друг друга». Если француз это не придумал, то друг с заряженным пистолетом – Фёдор Барятинский.

Возможно, и горничную Рюльер оставляет в одноколке рядом с императрицей, исходя из правил этикета, по которым дама не может передвигаться без прислуги. Но нам кажется, что Екатерине сейчас не до хорошего тона. Тон, как и «какой-то беспорядок в одеянии», уже не может иметь значения. И можно предположить, что путь свой Екатерина завершает наедине с Григорием, в одноколке, где поместиться троим было бы затруднительно.

Непонятно, подзнабливает ли Екатерину Алексеевну от волнения – или просто трясёт её шаткая одноколка. «Я буду царствовать или погибну!» – писала она ранее английскому послу, и вот сейчас станет ясно, какому из двух обещаний суждено сбыться. В одноколке ещё и тесно, и «похищенную» прижало к отцу её сына, родившегося совсем недавно – в апреле. Сам Григорий если и волнуется – за неё и за своих братьев, особенно за Фёдора, оставшегося в полку, – то виду не подаёт и только успокаивает Екатерину.

Румянец на его щеках ярче обычного. Орловы вообще будто созданы для таких вот моментов.

Как у всякого дворянского рода, у Орловых заготовлена легенда о происхождении их фамилии. Даже два варианта легенды. Общее в обоих – то, что предком наших героев был бунтовщик, стрелецкий старшина Иван. Характерная фамильная черта Орловых раскрывается в варианте легенды, усиленно поддерживаемом самими Орловыми.

Легенда эта гласит, что дед Орловых в 1698 году участвовал в Стрелецком бунте против Петра I. Вместе со всеми на казнь шёл и стрелец Иван, которого сослуживцы за силу и, бесстрашие прозвали Орлом. Он спокойно подошёл к Лобному месту и горделиво сказал самодержцу: «Ты бы подвинулся, Пётр, мне на плахе лечь надобно». Пётр не рассердился, а рассмеялся. И помиловал смутьяна – за силу духа. И не просто помиловал, а пожаловал ему дворянство и чин офицера. Прозвище деда стало фамилией.

А по версии, принадлежащей писателю графу Салиасу-де-Турнемиру, версии литературной и оттого более витиеватой, в день стрелецкой казни предок Орловых шёл к плахе гордо и степенно, что, видимо, и бросилось в глаза царю-реформатору. Романист живописует встречу старика Орлова и царя Петра таким образом:

«Царь остановил старика и, вызвав из рядов, спросил, как звать. Стрелецкий старшина Иван Иванов сын Орлов.

Не срамное ли дело, старый дед, с экими белыми волосами крамольничать?! Да еще кичишься, страха не имеешь: выступаешь, глядишь соколом, будто на пир. Старик упал в ноги царю: Срам велик, а грех ещё того величе. Не кичуся я, царское твоё величество, и иду радостно на смерть лютую не ради озорства. Утешаюся, что смертью воровскою получу грехам прощение и душу спасу. Укажи, царь, всем нам, ворам государским, без милости головы посечь. Не будет спокоя в государстве, пока одна голова стрелецкая на плечах останется».

Молодого царя удивили такие речи, и он разговорился со стариком. Пока товарищам Орлова секли буйны головы, царь дознавался у него о стрельцах, о прошлых их восстаниях. Плаха была залита кровью и ждала последнюю жертву. Но царь оставил старика в живых.

С тех пор все Орловы верой и правдой служили государям. Вот только интересно, что этих государей они выбирали себе сами.

Правда или вымысел оба варианта легенды – неизвестно. Да это и неважно. Дело не в том, что у тебя в генах; ДНК – дело тёмное. Важнее то, что ты о себе знаешь или думаешь, с каким настроем вступаешь в жизнь и на что или на кого потом равняешься. «Ты выше, но я высок по-своему и тебя не хуже, так что подвинься, государь» – это все Орловы про себя помнили, как «Отче наш».

Оттого-то, глотая пыль из-под копыт парной упряжки, Григорий спокоен: братья не могут сегодня не выйти победителями.

Легенда. Век XVII. Октябрь 1698 года. Москва, Красная площадь. Царь Пётр и стрелец Орёл

Одноколка с Екатериной и Алексеем – уже в расположении Измайловского лейб-гвардии пехотного полка, основанного Анной Иоанновной больше тридцати лет назад. Екатерина обращается к лейб-гвардейцам со словами о посягательстве на её жизнь и жизнь её сына, наследника престола. Измайловцы и так уже были готовы присягнуть на верность ей, а теперь – тем более воодушевлены.

На очереди – семёновцы. К ним экипаж императрицы является уже, будучи плотно окружён толпой измайловцев. Семёновский лейб-гвардии пехотный полк ещё старше – основан самим Петром Великим, при нём же отличался в Азовских походах и Северной войне. Здесь умеют ценить свои традиции и сожалеют, что не удалось сохранить до сего времени такой важный знак отличия, как необычные – красные – чулки, в которых обрядили их когда-то по приказу царя-реформатора после неудачной для россиян битве под Нарвой – за мужество, с каким семёновцы «стояли по колено в крови». Сожалеют, но смотрят несколько свысока на прочие армейские соединения. Знающие себе цену гвардейцы немедленно присягают на верность «Императрице и Самодержице Всероссийской».

А та – уже на Невском проспекте, в окружении гвардии движется в сторону Казанского собора. Её сопровождают Панин, Разумовский, Волконский, другие вельможи. Но людей, высыпавших на проспект, вдохновляет не вид придворных, а вооружённый кортеж: их слепит блеск летнего солнца на штыках пехоты. Метеорологическими наблюдениями о том июне с нами поделился всё тот же Державин: «День был самый красный, жаркий». Во всех смыслах жаркий, ещё бы!

Век XVIII. 28 июня 1762 года. Сцена у Казанского собора: гвардия приветствует Екатерину

«Приходит Преображенский полк, крича vivat, и говорят мне: “Мы просим прощения за то, что явились последними; наши офицеры задержали нас, но вот четверых из них мы приводим к вам арестованными, чтобы показать вам наше усердие. Мы желали того же, чего желали наши братья”», – пишет Екатерина.