После одной из семейных сцен, когда Елизавета наговорила «тысячу гнусностей», вошедшая к Екатерине горничная даже застала великую княжну с ножом в руке – готовую поднять на себя руку. Нож, впрочем, был туп… И всё же «гнусности» перемежались с ласками. В честь рождения долгожданного наследника Павла императрица наделила Екатерину 100 тысячами рублей – хотя тут же отобрала новорождённого у матери, унеся его в свои покои, так что увидела Екатерина своего единственного законного отпрыска лишь через сорок дней.

Словом, в своих дневниках, пусть и много позже событий, Екатерина не слишком злословит по поводу Елизаветы. И даже старается отдать ей должное, отмечая любые малые «знаки задушевного доброжелательства» – возможно, оттого, что к её супругу императрица относилась ещё хуже и могла поддержать Екатерину хотя бы в пику Петру. Когда он старался настроить Её Величество против своей жены, «он не достиг своей цели, и ум и проницательность императрицы стали на мою сторону», – пишет Екатерина Алексеевна.

Может быть, важно ещё и то, что «Собственноручные записки» – документ не строго дневниковый, а мемуар, писаный тогда, когда Екатерина уже знает, как 28 июня сблизило её с Елизаветой, к 1762 году уже покойной. В тот день она словно нарочно повторит в точности жест дочери Петра Великого: «Около 10 часов вечера я оделась в гвардейский мундир и приказала объявить меня полковником – это вызвало неописуемые крики радости».

Гаврила Державин, впрочем, уточнил обстоятельства, в каких пришлось императрице переодеться. «В полночь (…) с пьянства Измайловский полк, обуяв от гордости и мечтательного своего превозношения, что императрица в него приехала и прежде других им препровождаема была в Зимний дворец, собравшись без сведения командующих, приступил к Летнему дворцу, требовал, чтоб императрица к нему вышла и уверила его персонально, что она здорова…» Орловы и Разумовский уверяли их, что государыня почивает «в здравии», но им не верили. «Государыня принуждена встать, одеться в гвардейский мундир и проводить их до их полка».

Придётся Екатерине утром издать манифест, в котором она похвалит усердие измайловцев, но напомнит им о воинской дисциплине «и чтоб не верили они слухам, которыми хотят возмутить их и общее спокойствие; в противном случае, впредь за непослушание они своим начальникам и всякую подобную дерзость наказаны будут по законам». Тут, правда, есть место и обычной ревности между двумя старейшими гвардейскими полками. К тому же ради «праздничной» обстановки «кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены: солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мёд, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось». И едва ли товарищи Державина по Преображенскому полку вели себя сдержаннее измайловцев.

Схожесть двух переворотов мы видим и в более серьёзных вещах. Елизавету Петровну гвардия приветствовала во многом именно как дочь и прямую наследницу Петра I. Положим, в самом факте рождения от Великого Петра и невелика личная заслуга наследницы, но это обеспечивало ей право на трон в глазах окружающих. Екатерина же пытается реализовать другое право, как раз-таки Петром Великим провозглашённое для всей России: заслуги знатных предков менее важны, чем личные способности и достижения. Именно последние поднимали приближённых первого российского императора по лесенке введённой им «Табели о рангах». И Екатерина в этом смысле наверняка считает себя даже более достойной трона, нежели Елизавета. Та в юности ничего толком не читала, проводя время на охоте, в верховой и лодочной езде, её не считали ни образованной, ни деятельной, оттого так легко к ней прилепится потом прозвище «Весёлая Елисавет». Екатерина же и читала, и деятельна. И, как ей может справедливо казаться, она лучше понимает, что такое Россия и в чём страна нуждается. Хотя бы оттого, что в окружении её уже сейчас куда больше «национальных кадров» – русских, а не заезжих дворян. И они тоже деятельны, тоже решительны – братья Орловы тому пример. К шествию в сторону Казанского собора присоединяются вельможи, в числе которых были Панин, Разумовский и Волконский. По прибытии в Казанский собор архиепископ Новгородский и Великолукский Димитрий (Сеченов) провозглашает Павла I наследником престола, а его мать Екатерину – всероссийской императрицей. Далее процессия направляется в Зимний дворец, для принятия присяги у Синода и Сената.

Казалось бы – почему именно новгородский архиепископ, а не кто-то из столичных священников? В Петербурге ведь существует собственная епархия, возглавляет её в это время архиепископ Вениамин (Пуцек-Григорович). Только ли в том причина, что Новгород занимает особое место в российской истории? Впрочем, ещё при Петре I новгородская кафедра была перенесена в основанную царём новую столицу… К тому же знаменитый отечественный мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов, философ и учёный-естествоиспытатель, называет Димитрия (Сеченова) «первенствующим архиереем».

Пожалуй, точного ответа на вопрос «почему» мы не найдём. Но можем заметить ещё одну параллель с царствованием Елизаветы Петровны, которая хорошо была известна Екатерине. В день смерти дочери Петра Великого Екатерина, если верить её дневнику, «до самого ужина горько плакала только о покойной Государыне, которая всякие милости ко мне оказывала и последние два года меня полюбила отменно», но прежде «пришли от Государя мне сказать, чтоб я шла в церковь. Прийдя туда, я нашла, что тут все собраны для присяги, после которой отпели вместо панихиды благодарственный молебен; потом митрополит (в тот момент – архиепископ. – Авт.) Новгородский говорил речь Государю. Сей был вне себя от радости и оной нимало не скрывал, и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески…» Может быть, Екатерина и сейчас рассчитывала на определённую симпатию со стороны митрополита, который был очевидцем как её достойного поведения, так и позорных кривляний Петра? Более того, есть сведения, что Димитрий был загодя оповещён о существовании заговора. Следует помнить, что отец братьев Орловых – Григорий Иванович Орлов был четыре года новгородским губернатором. Было это, правда, давно, в 1740-х годах, но Орловых связывало с Новгородом и то, что их родовое имение Люткино входило в состав новгородских земель. Можно предположить также, что известие о заговоре было получено Димитрием на исповеди, что, в свою очередь, гарантировало тайну заговорщиков.

И дело не только в долге священнослужителя. А. Т. Болотов рассказал, что Пётр III однажды «призвал (…) Сеченова и приказал ему, чтоб в церквах оставлены были только иконы Спасителя и Богородицы, а других бы не было; также чтоб священники обрили бороды и носили платья, как иностранные пастыри. Нельзя изобразить, как изумился этому приказанию архиепископ». С такой «реформой» Сеченов никак не мог согласиться. Так что у него были поводы встать на сторону тех, кто затеял патриотический (в смысле верности отечественным традициям) переворот.

Сеченов же исполнит и обряд миропомазания во время коронации Екатерины, последовавшей в Москве осенью того же «переворотного» года.

Екатерина умела быть благодарной. Уже 8 октября 1762 г. преосвященный Димитрий был произведен в митрополита. Высочайший указ об этом был очень краток: «Повелеваем синодальному члену Новгородской епархии архиепископу Димитрию именоваться той же епархии митрополитом. Екатерина». Но история добавляет, что титул этот вместе с пожалованием во владение 1000 душ крестьян даны преосвященному Димитрию за его личные качества и заслуги, в благодарность за оказанную им услугу императрице при восшествии на престол и при коронации. В ноябре 1762 г. митрополит Димитрий назначен был членом духовной комиссии о церковных имениях и об очинении штатов духовных. Все епархии империи разделены на три класса. Новгородская, Московская и Санкт-Петербургская епархии отнесены к Первому классу. В 1764 г. утверждены взыскания и постановления этой комиссии, касавшиеся упразднения малолюдных и небогатых монастырей и обращения их в приходские церкви. Первой подписью под этим документом стоит подпись митрополита Новгородского Димитрия. По Новгородской епархии в 1764 г. упразднено до 75 монастырей с обращением их в приходские церкви. В 1767 г. государыня пожаловала митрополиту Димитрию осыпанную крупными бриллиантами панагию с изображением на одной стороне коронования Божией Матери, а на другой – портрета Екатерины II. В том же 1767 г. митрополит Димитрий был назначен депутатом от Святого Синода и всего русского духовенства в комиссии по составлению проекта нового Уложения и 30 июня был в Москве при торжественном открытии этой комиссии.