— Ну и что ж, что только две недели?! — ликовала она.

После многолетнего плена они казались ей вечностью.

Всучив Лиданьке бумажки и легко получив согласие, Галька так обрадовалась, что не заметила, как внесла в их скучную и однообразную постельную сцену небольшое, веселое дополнение, о котором со смехом вспоминала всю дорогу обратно: «То ли еще будет!»

В прихожей, не давая Борису опомниться, налетела на него. Сорвала пиджак, рубашку, отступила на шаг, рассматривая со стороны. О, этот, пусть и неказистый с виду мужчина, принадлежал ей полностью и вдруг подумала, что никогда прежде не была одна с мужчиной. Даже в самый первый раз!

В то лето Галька, ей было 14, возвращалась из пионерского лагеря «Артек». «Артек» — образцово-показательный лагерь для самых лучших. Галька, правда, училась отвратительно, но ее матушка трахалась с профоргом, и путевки для своей дочери на берег Черного моря зарабатывала пиздой. Галька ехала в купе с молодой супружеской парой. Жена постоянно, как бы невзначай, дотрагивалась до хуя своего мужа, а тот только сглатывал слюну. Ночью Галька проснулась от шума и свесила вниз голову. Увидела задранные небольшие грязные пятки жены и голую жопу ее любимого. Они охали и двигались вверх-вниз. Галька рассказывала, что ее просто затрясло. Внезапно она очень захотела писать. Из последних сил крепилась еще минут 10 и, затаив дыхание, не отрывала глаз от попутчиков. Наконец, не выдержала и сказала вслух, что собирается спрыгнуть. Внизу затихли, и она спрыгнула. Ее тут же схватила эта парочка. Женщина впилась в ее губы своими и засунула руку к ней в трусы. Сначала она довольно больно дергала Гальку за волосики в такт движеням мужа, который был сзади нее. Галька даже не помнила, как она оказалась голенькой и держала в руках мужнин хуй. Жена встала на колени и лизала ее между ног. Галька держалась за хуй и не знала, что это хуй! Она зажмурилась и стиснула зубы, готовая вот-вот описаться. Жена скоро оторвалась от клитора и, подхватив Гальку на руки, буквально посадила на хуй. Ну, это было уже слишком! Галька почувствовала, что наступает конец света, но парочка не унималась и все наращивала темп. Жена засунула Галькину руку себе в пизду и умоляла, чтобы та сделала хоть что-нибудь. Сама она при этом ласкала языком еще совсем крошечные, почти как у мальчика, галькины грудки. Все, крепиться не было сил, и Галька начала писать. Тут случилось самое невообразимое! Оба, муж и жена, бросили все и, отталкивая друг друга, ловили ртом льющуюся желтую с красным струйку. Муж при этом неистово дрочил и с последней каплей кончил. Жена еще чуточку поерзала об галькину коленку и тоже кончила. Потом они усадили Гальку за купейный столик, угощали украинскими помидорами: и рассказывали про плывущие за окном пейзажи:

Галька улыбнулась, словно на миг вернулась в прошлое, и вспомнила, как скакала после каникул от счастья, обнимала подругу и обещала на следующее лето поехать в пионерский лагерь вместе, потому что теперь трахаться с профоргом она может параллельно с матерью, а значит будут две путевки.

Глотнув наркотик, Мартина в ту же секунду уплыла в пустоту, а очнулась уже в палате на шаткой железной кровати у окна. Полуденный жаркий ветерок шевелил занавески, и они надувались парусом над головой. Еще плохо понимая, что все позади, и операция прошла удачно, водила глазами по потолку и слушала себя. Внутри было тихо и спокойно. Грудь, вернее место, где она была, крепко перевязано бинтом, а под ним стучит сердце. Мартина представила, как встретится с Толиком, сразу после выписки поедет к нему, он удивится и, конечно, обрадуется, что она от слов перешла к делу, поможет снять повязку и будет глазеть на гладкое место. Она не сомневалась, что найдет необходимые слова, которые не оттолкнут, а, наоборот, сроднят его с ней. Ведь, уничтожив грудь, она приблизила сердце, сгорающее от любви. Разве этого мало? Мартина потрогала бинт, ей показалось, что и он пропитался любовью. Чуть приподнявшись, увидела двух бритых наголо мальчиков, играющих в карты за столом.

— Привет, — весело сказала она, — давайте знакомиться, я Мартина.

— Привет, коллега — прервали они игру, — Гоша, а это Алексей.

Гоша подошел к кровати и подоткнул одеяло.

— Тебе вставать еще рано, хочешь есть?

Мартина недоумевала, отчего в современной и такой комфортабельной больнице смешанные палаты.

— Хочу. А вы кто?

Гоша улыбнулся светло. Заговорил басом.

— Мы после операции, как и ты. Через час на выписку, кого-нибудь другого к тебе положат. Вот смотри.

Расстегнул рубашку и показал бинты, но не тугие, как у Мартины, а обтрепавшиеся нитками по краям. Похлопал легонько.

— Почти не болит.

Алексей, маленький, худой, встал из-за стола и поставил греть чайник. Пристальнее вглядевшись в ребят, Мартина догадалась, что перед ней девочки, молоденькие, лет 20, но уже с пониманием, к которому она пришла только в зрелом возрасте. Обрадовавшись случаю побыть среди родственных душ, и, натуженно покрутившись в бинтах, села на кровати.

Вопрос сорвался с губ сам собою, как давно пережитая боль.

— А дальше что?

Гоша, разлив по стаканам чай, буднично и деловито сказал.

— Женюсь. И Леха женится. Через год член пришьем: ё-мое.

— Зачем? — невольно воскликнула Мартина, отказываясь верить услышанному.

— Жениться-то? — Гоша опять отвечал за двоих, — чтоб никуда не делась: Так спокойнее:.

— Спокойствия, значит, желаете, в 20-то лет?

— Для тревог причин много, а в этом месте, что б как у всех, нормально, муж, жена:

— А любовь как же, где любовь-то? — в волнении Мартина даже вскочила на ноги, но, как подкошенная, вновь упала на кровать.

— Чего распсиховалась? Будет член — будет и любовь. Бабам что надо? Сама знаешь:

Мартина не знала и растерялась, и запылала, будто на пожаре.

— Вот, значит, как дела обстоят?! — сказала вдруг тихо и задумчиво, чувствуя, что позволила пригвоздить себя к стенке уродливой и мелкой перспективой. Мелкой! Куда любой ступит, не замочив обуви. Разве есть там место страстной мечте?! Да и зачем там мечта вообще? Чем будет питаться ее изысканная и жадная утроба? Увидела, что по-скотски просчиталась, в спешке пожелав иного тела. Это тело, небось, тоже всякой гадостью будет напичкано. Нет! Для мечты надо стать паром, росою, или чем-то смутно нематериальным, чтоб тяжелела одна лишь любовь.

— Нет, нет, — не заботясь больше ни о чем, отмахнулась от Гоши и Лехи, как от привидений, — уж лучше расстрел! Лучше Толика Лиданьке оставить. Отступить и не рыпаться. По вечерам шрамчики будет гладить, ласкать жалеючи, может и на руки прихватит сдуру. О! Господи, этого еще не хватало! Какое к черту лошадиное брюхо?! Никакого брюха не надо, не надо ничего!

Через несколько дней после беседы с магом Толик вышел из дому погулять. Вокруг толкался народ, на светофоре скопились машины и злобно гудели. Пытаясь скрыться от этой кутерьмы, кинулся в первый попавшийся магазин. Его тут же окликнули.

— Толян, вот удача! Иди сюда!

Толик не спеша, по пути соображая что-то, подошел к парню. Тот будто поджидал его.

— Представляешь, как наши обрадуются, тебя всуе вспоминали, но никто телефона не знал, а ты сам нарисовался, бутылка с тебя!

Что-то шевельнулось в голове у Толика, но ненадолго.

Парень продолжал.

— Второй день не расстаемся, наговориться не можем. С первой же секунды нашли общий язык, будто не было этих одиннадцати лет:

Но заметив, что Толик колеблется, разошелся.

— Давай деньги!

— Я не готовился, — Толик, пошарив по карманам, протянул мятую десятку и мелочь.

— А кто готовился? Забили стрелку и через час встретились: Помнишь, как раньше собирались? Кто не успел — тот не съел:

Толика словно прорвало, и он тут же признал в парне Митьку, старинного дружка по техникуму. А узнав, дико обрадовался и снова зашарил по карманам, в надежде найти еще что-нибудь, но было пусто.

— Никого не узнаешь, — Митька уже рвался к выходу, распихивая бутылки по карманам, — а ты не изменился, черт возьми.